Макс Фриш - Синяя борода Страница 12

— Да, это так, к сожалению.

— Вы знали о деле Шаада?

— К счастью, мой покойный муж ничего об этом не узнает.

— Вы, значит, удивились, фрау Хофер. А как себя повел этот господин, когда увидел, что вы подходите?

— Он стоял у меня на пути.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, он не видел меня и даже не слышал, а ведь эта дорожка посыпана гравием и слышен каждый шаг. Он просто стоял на дорожке. Обычно я подхожу справа. Но я не хотела мешать господину, так глубоко задумавшемуся.

— Вы видели его впервые?

— Прошел уже год, как умер мой муж, и я каждую неделю хожу на кладбище, но у этой могилы я никогда никого не видела. Он просто стоял на дорожке, засунув руки в карманы брюк, — вот все, что я могу сказать, да, а когда я подошла с другой стороны, он вдруг достал сигарету, закурил ее и ушел.

— Этот господин был чисто выбрит или нет?

— Я не присматривалась.

— А на могиле, фрау Хофер, — я имею в виду могилу около вашего умершего мужа — вам ничего не броси­лось в глаза?

— Множество окурков.

— Еще что?

— Там все еще нет могильной плиты — только вено­чек от кладбищенской администрации и табличка с но­мером.

— И никаких цветов?

— Несколько лилий...

— Лилии были свежие?

— Так уже бывало два или три раза, и потом они лежали целую неделю, эти несколько лилий, пока са­довник не уносил их и не выбрасывал.

Дальше:

— Вы, значит, не отрицаете, господин Шаад, что провели ночь на кладбище, хотя это запрещено?

— Нет.

— Зачем вам это понадобилось?

— Так получилось...

— Вы обнаружили, что ворота заперты.

— Совершенно верно.

— Почему вы не позвонили сторожу? Ведь должен быть сторож, когда кладбище заперто. А около ворот телефонная будка. Почему вы не позвонили в полицию?

— Я об этом не подумал...

— Значит, вы остались на кладбище, хотя шел дождь. Что же вы делали все это время?

— Дождь шел недолго.

— Правильно ли я понял, господин доктор Шаад: вы впервые посетили эту могилу?

— Да.

— Несмотря на то что когда-то были женаты на жертве... Год назад, во время похорон, вы еще не были арестованы, господин доктор Шаад. Вас арестовали по­зднее. И вы знали, когда и где состоятся похороны. Почему же вы не пришли на похороны?

— Об этом меня уже спрашивал окружной прокурор.

— Вы ведь не были в отъезде.

— Нет.

— Когда хоронили жертву, вы в своем врачебном кабинете вели прием пациентов, которые могли и по­дождать два часа. Верно? Согласно записям, в одном случае это был больной с хронической мигренью, другой был с опухолью предстательной железы вы направи­ли его к урологу, затем была дама, которой вы сообщили, что анализы у нее удовлетворительные. То есть никаких срочных случаев.

— Совершенно верно.

— Тем не менее вы не пошли на похороны.

— Совершенно верно.

— Разве это не странно, господин Шаад?

— Да.

— Согласно протоколу, вы ответили окружному прокурору, что не любите похороны, не выносите, когда пастор пытается рассказать о покойном, которого он никогда в глаза не видел.

— Да, я это говорил.

— Ну, а когда вы пришли на кладбище: вы что, всю ночь простояли около могилы?

— Нет.

— Что же вы делали?

— Я потом обнаружил скамейку и какое-то время, видимо, спал, а на рассвете опять пошел к могиле, чтобы посмотреть, по-прежнему ли лежат там пять лилий.

— Эти лилии принесли вы?

— Нет.

— Кто же принёс эти лилии?

— Я тоже раздумывал об этом всю ночь.

Вопрос председателя суда:

— В беседе с психиатром вы утверждали, что Розалинда Ц. никогда не знала сексуального удовлетворения. В том числе и со своими прежними партнерами. Откуда вам это известно?

— Так она говорила.

— А почему она вам это говорила?

Чтобы сказать правду...

— Вы врач, господин доктор Шаад, и я полагаю, вы откровенно и профессионально беседовали с Розалиндой Ц. о том, что она понимала под сексуальным удовлетворением.

— Мне не хотелось бы больше говорить об этом.

— А когда она вам это сказала?

— После развода... До этого я был уверен, что все дело во мне. Тогда ей было лишь немногим больше три­дцати. Я знал только, она боится, что всю жизнь так и останется неудовлетворенной, и я не хотел, чтобы в этом была моя вина.

— И потому вы потребовали развода?

— Я любил ее.

— Потому развод...

— Совершенно верно.

Звонок от Нойенбургера: у него есть бутылка совершен­но необыкновенного старого бордо. Он предлагает распить ее, вполне искренне, я знаю. Он смеется. Чего еще я ждал от суда присяжных, если не комедии? Он смеется так громко, что мне приходится отвести трубку от уха.

— Вы, значит, не можете сказать, господин Шаад, кто была та женщина, которая, как вы утверждаете» сунула вам в руку три пилюли?

— Нет.

— Она хотела вам помочь?

— Как будто.

— Вы говорите, у вас в руках был револьвер, малень­кий револьвер. Но вы не знаете, откуда он у вас взялся. И какой системы был револьвер, вы тоже не можете сказать. Вы только знали, что он заряжен и предохрани­тель спущен.

— Да, я это знал.

— И тем не менее он дал осечку?

— Я трижды нажимал на спусковой крючок.

— И вы полагали, что вы один?

— Я и был один.

— Но где это происходило, вы тоже не знаете. В лесу или в вашем врачебном кабинете. Вы, значит, пристави­ли револьвер к правому виску, господин доктор Шаад, и вы всерьез хотели застрелиться...

— А как же иначе?

— У вас была определенная причина?

— Это было всерьез.

— А вы можете сказать, какого цвета были волосы у той женщины, которая неожиданно оказалась там и видела, что револьвер дал осечку?

— Нет.

— Тем не менее вы узнали эту женщину?

— Она была мне хорошо знакома, о да...

— Следовательно, женщина, которая видела, как этот нелепый револьвер дал осечку, и которая вдруг сунула вам в руку три пилюли со словами, что и одной будет достаточно, вовсе не была для вас неизвестной, это было вполне определенное лицо?

— О да...

— И она улыбалась?

— Она действительно хотела мне помочь.

— Что же было дальше?

— Я почувствовал, что за мной наблюдают, сначала несколько человек, по-видимому ее новые друзья, потом их стало больше, и все они видели, что я струсил и не могу проглотить три такие надежные пилюли.

Когда приступают к чтению приговора, обвиняемый должен встать; трое судей и десять присяжных сидят, и каждый старается, чтобы публика в зале не догадалась по выражению его лица, как он высказался во время семичасового совещания — «виновен» или «невино­вен»: прокурор и защитник сидят теперь не напротив обвиняемого, а на своих обычных местах с правой и с ле­вой стороны, оба равнодушно уставились в потолок; зал полон, требование прокурора известно: десять лет тюрь­мы, за вычетом времени, проведенного в предваритель­ном заключении! А на улице светит солнце, поэтому в зале суда так светло. Итак, обвиняемый стоит; лишь по его рукам видно, что он не исключает возможность судебной ошибки. А потом, услышав приговор, он роняет руки на столик перед собой, подбородок его начинает дрожать, он плачет, опустив голову, — очевидно, от счастья.

ВСЛЕДСТВИЕ ВЫШЕПЕРЕЧИСЛЕННОГО СУД ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Признать обвиняемого Феликса Теодора Шаада, д-р мед., невиновным в совершенном преступлении и оп­равдать.

2. Издержки по ведению следствия и судопроизвод­ства отнести на счет судебного ведомства.

3. За ущерб, нанесенный предварительным заключе­нием сроком в 291 день, равно как за причиненные судопроизводством неприятности, обвиняемому в возме­щение убытка выплатить сумму в размере 178 000 фр.

4. Настоящее решение довести до сведения проку­ратуры, обвиняемого, потерпевших, а также эксперта-психиатра господина профессора д-ра Герберта Феттера.

5. Настоящее решение может быть опротестовано путем подачи кассационной жалобы в кантональный суд и суд Конфедерации; жалобы должны быть переданы в течение десяти дней председателю суда присяжных. За недостатком улик.

Почему мне это послышалось?

В приговоре этого нет.

ДАЛЕЕ СУД ВЫНОСИТ СЛЕДУЮЩЕЕ РЕШЕНИЕ:

1. Орудие преступления, а также план квартиры на Хорнштрассе передать в качестве вещественных до­казательств в полицейское управление Цюрихского кантона.

2. Конфискованные во врачебном кабинете и в квар­тире обвиняемого документы — письма, фотографии, дневники и т. п.— после вступления настоящего приго­вора в силу вернуть обвиняемому.

Самоубийство после оправдания за недостатком улик исключается: оно было бы истолковано как признание задним числом своей виновности.

Что нужно сделать:

составить новую налоговую декларацию (сокращение заработков из-за предварительного следствия), прове­рить зубы и т. д.

— Вы господин Шаад?

— Да.

— Ваше имя Герман?

— Да.