Менделе Мойхер-Сфорим - Путешествие Вениамина Третьего Страница 12

Мы опускаем многое из того, что относится к издевательствам над Вениамином, дабы это не легло несмываемым пятном на всех нас, не опозорило бы нас перед лицом истории, перед лицом будущих поколений. Мы делаем вид, что ничего об этом не знаем. Шито-крыто! Продолжим наше повествование.

«В Тетеревке, — говорит Вениамин, — много евреев, да плодятся и множатся они! Кто они, что за люди, откуда родом — они и сами знать не знают и ведать не ведают. От отцов, дедов и прадедов им известно, что происходят они от евреев, да и судя по некоторым их обычаям, по одежде, языку, делам и тому подобному, — они, видимо, и в самом деле евреи, но пришедшие сюда из разных мест, оторвавшиеся от разных колен израилевых, разобщенные, ибо у них друг с другом нет почти ничего общего. Падающего здесь, к примеру, никто и не подумает поднять, хоть околей он тут же на месте, прости господи!

Среди здешних евреев имеются и такие, которые прекрасно понимают манифаргийский язык. Слово это происходит от латинского «манифаргиссимус», что означает: «мани» — рука, а «фарги» — нечистая, то есть нечистые на руку. Евреи-манифаргийцы знают также хиромантию, то есть глядят людям в руку, да тем и кормятся. Кроме того, есть у них и другие специальности — они замечательные клепальщики и отличные токари: сочинят небылицу, да так отточат, что диву даешься! Еще ниспослал им всевышний дар преувеличения: сочинят втихомолку историю и расскажут с такой ужимкой, что человека даже слезой прошибает, — всю душу вывернут. Говорят, что евреи эти — разноплеменный сброд и берут они начало от упоминаемого в Библии рода «кафторим»[29].

«А в общем, — повествует Вениамин, — тамошние жители — люди порядочные и благопристойные. Меня они всегда принимали с улыбочкой, им доставляло большое удовольствие оказывать мне внимание. По всему было видно, что они мною очень довольны. От всей души желаю, чтобы и бог и люди были так же довольны ими во веки веков. Аминь!»

«Чудеса да и только! — продолжает Вениамин. — В этой среде встречаются иной раз и слегка свиноподобные. Их сразу узнаешь по обличию. Кое-кто полагает, что это порода такая, другие утверждают, что таково влияние местности». Вениамин не берется решать этот вопрос. Дело ученых исследовать и объяснить это явление. «Но как бы то ни было, — указывает Вениамин, — само по себе это вовсе не ново. Еще старик Маттатия де ла Кроти в давние времена писал в своем «Отображении мира» следующее:

«В британских владениях живет племя хвостатых, подобных коровам. Еще встречаются женщины огромного роста, толстомясые великаны, заросшие щетиной, подобно свиньям. Во Франции объявилось племя рогатых. В горах живут хромоногие женщины, причем хромота считается у них признаком особой красоты». Совсем как у нас! В наши дни встречается много женщин, у которых, извините, зад сильно выпячен, а по земле волочится длинный хвост. «Так было, — говорится в писании, — так и будет, ничто не ново под луной!»

«Тетеревка, — говорит Вениамин, — большой город с красивыми домами, с длинными улицами. На первый взгляд кажется, что жизнь в городе бьет ключом. Однако с течением времени, когда обживешься, убеждаешься, что по сути это своего рода большая Тунеядовка.

Жители города едят, ложатся спать, встают каждый день обычно в одни и те же часы. Счет времени ведется там от завтрака до обеда, от обеда до ужина. Завтрак, обед и ужин — это в жизни тетеревцев три пристанища, до которых они жаждут добраться, чтобы хоть чем-нибудь заняться после длительной потери времени в путешествиях по пустыне.

Говорят, будто сам по себе воздух в Тетеревке делает человека ленивым, беспомощным, сонливым. Бывает, попадет сюда человек энергичный, жаждущий деятельности, но проходит немного времени, и от его энергии и стремления к деятельности ничего не остается, кроме стремления… поесть, поспать и вставать лишь для того, чтобы снова покушать и снова лечь спать».

Привелось Вениамину повидать здесь местечковых мироедов и общинных заправил. Перед отъездом из своих местечек они проявляли кипучую энергию и чрезмерное усердие. «Необходимо ехать! — твердили они. — Во что бы то ни стало надо ехать и обязательно нужно постараться уладить вопрос о деньгах на общественные нужды и разные другие дела!..» По совести говоря, все их рвение, все эти усилия ни к чему и нужны они тут как пятое колесо телеге, так как имеется установленная смета и все будет сделано без их помощи. Однако пыл и жажда деятельности возобладают. Желание ехать превозмогает. И, получив у горожан деньги на расходы для своих жен, детей и для себя, наши общественные печальники отправляются в добрый и счастливый час в путь-дорогу. Но по приезде в Тетеревку их пыл, как назло, немедленно остывает. Куда девалась вся их прыть? Сидят в заезжем доме размякшие, беспомощные, и все только едят да пьют, бедняги, и спят, точно околдованные. В таком состоянии проводят они, несчастные, все свои дни и годы. Общество по их требованию беспрерывно шлет им деньги, а они, страдальцы, торчат здесь да только и делают, что позевывают, едят, спят, горемычные, как зачарованные принцы, и прямо-таки нет никакой возможности вытащить их отсюда. Тут уж ни знахарь, ни ведьма не помогут.

Вениамину очень хотелось познакомиться с проживающими в Тетеревке знаменитыми учеными и сочинителями. Как-никак он был тоже человек ученый, философ, заглядывающий в умные книги и знающий, что такое древнееврейский фолиант, из коего и они черпали свои познания и ученость. Да и как же можно было быть здесь и не повидаться с людьми своего круга? Кроме того, ему хотелось потолковать с ними о своем путешествии. Такие люди его поймут и оценят по достоинству. Кстати, он надеялся получить от них рекомендательные письма и хвалебные отзывы, ведь они любят блеснуть рекомендательной грамотой по поводу всяких ничтожных затей, пустяков и нелепостей. Как же им не откликнуться на столь важное событие, как путешествие нашего героя! Тут уж перо их понесется, словно резвый конь, галопом по бумаге.

Однако, к кому бы Вениамин ни заходил, его всюду постигала неудача: хозяин либо ел, либо спал!

Однажды ему удалось попасть к некоему неугомонному писаке, прославившемуся своей неистовой предприимчивостью, как раз в то время, когда тот полулежал в кресле в своей комнате.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! Что вам угодно?

— Ничего особенного. Побеседовать хотел бы.

Вениамин попытался так, попытался этак, — разговор не клеился. Писака, точно разваренный, еле шевелит губами, глаза у него слипаются, он клюет носом. Вениамин старается привести его в чувство, расшевелить своим красноречием, — напрасно: писака холоден как лед. Наконец он все же немного очухался, сладко зевнул и кликнул жену.

— Когда же мы будем кушать? — спросил он, потягиваясь и хрустя пальцами. — Пускай подают на стол, — добавил он, — потому что я хочу потом прилечь…

Словом, Тетеревка — великая спальня: все тут спит мирным сном — и ученость, и торговля, и банки, и тяжбы, и всякого рода дела. И сколько их ни буди, никак не добудишься. Даже когда несколько человек соберутся, у них тут же отнимаются языки: сидят, зевают, смотрят друг на друга как истуканы, и все сборище засыпает… И лишь когда подают ужин, они начинают шевелиться, оживают, горячо принимаются за еду, насыщаются и — спокойной ночи! Расходятся по домам — спать…

С течением времени Вениамин испытал это и на себе самом. Он в Тетеревке только и делал, что ел да спал, и его страсть к путешествию начала понемногу ослабевать. Ему грозила величайшая опасность: он мог застрять здесь, как судно в море во время штиля, — проспать в Тетеревке всю свою жизнь. К счастью для него и для всего мира, приключилось событие, которое, подобно урагану, сорвало его с места и заставило продолжать путешествие.

Вражда Ицика Простака к Вениамину возрастала с каждым днем. В последнее время он как клещ впивался в Вениамина, донимал его разговорами о путешествии. Ицик предвещал всякие ужасы, говорил, что не добраться Вениамину до реки Самбатьен, пока вот здесь, у Ицика на ладони, волосы не вырастут, что не видать ему красноликих израильтян как ушей своих.

Однако Вениамин не давал ему наступать себе на мозоли и твердил свое: есть на свете создатель, не оставляющий в беде тех, кто на него уповает. Как-нибудь, с божьей помощью, он доберется туда, всем врагам назло! Отбиваясь от нападок, Вениамин приходил в раж, он вдруг начинал выкрикивать: «Гремучий змей!», «Дракон!», «Осел!..», «Мул!..» — и тому подобное. Это должно было означать: можете надрываться сколько угодно, а я уже далеко в пустыне, я иду, иду!

Ицик в таких случаях трижды сплевызал и говорил:

— Он просто с ума сошел, рехнулся! Его надо к знахарю сводить!

В конце концов Ицик добился того, что стоило Вениамину показаться на улице, как за ним, будто за полоумным, гналась орава мальчишек, швыряла в него камнями, улюлюкала и кричала: