Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм Страница 12

— Ну и пекло! — слышалось отовсюду. Народ потел и отдувался.

Женщины сняли капоры и накидки, мужчины, следуя их примеру, освободились от пиджаков и остались в одних сорочках. Что дало пищу для изрядного количества шуток (причем далеко не всегда поучительного характера) по поводу предметов одежды, с которыми та или иная персона с радостью расстанется. Откуда напрашивается вывод, что честный, прямодушный англичанин понимает намеки из французских комедий куда лучше, чем принято считать.

Наконец вдали показался паб, где предполагалось дать лошадкам отдохнуть и обтереть их мокрой губкой. Об этом пабе в последние четверть часа только и говорили; теперь, когда он стал виден на верхушке холма, раздались радостные возгласы, а один бездельник, особенно мучимый жаждой, затянул «Правь, Британия», в то время как другие пели менее патриотическую песню «Пиво, славное пиво!». Платформа остановилась у дверей паба, люди горохом посыпались на землю. Паб был тотчас взят в осаду, официантки и мальчики на побегушках бросились выносить пиво жаждущим.

Коридон и Филлида. Идиллия

Согласно канону, в процессе ухаживания любезный пастушок и прелестная пастушка пьют из одного сосуда.

— Давай, пей уже, — сказал Коридон, учтиво вручая своей милой пенящуюся кружку.

Филлида молча приблизила ротик к кружке и смачно глотнула. Пастушок наблюдал с тревогою.

— Эй, ты тут не одна! — воскликнул он, видя, что Филлидина головка запрокидывается все выше, а содержимое кружки неумолимо убывает.

Прелестница остановилась и передала кружку своему возлюбленному.

— Ну ты сильна! — протянул Коридон, заглядывая в кружку, и добавил: — И сноровиста. — Затем галантно приложился губами к тому самому месту, где кружки касался ротик его милой, и допил содержимое.

— Вот это я понимаю! — заметила пастушка, причмокивая. Она высунула язычок, облизнула свои прелестные губки и глубоко вздохнула.

Любезный пастушок, прикончив содержимое кружки, тоже вздохнул и молвил:

— Я бы от второй порции не отказался!

— Раз уж ты первый начал, я вот что скажу: этого хватило только горло прополоскать!

Вдохновленный ее словами, Коридон, как верный рыцарь, побежал к барной стойке и вскоре возвратился с полной кружкой.

— Теперь ты первый пей, — предложила заботливая Филлида.

Коридон сделал долгий глоток и вручил ей кружку.

Филлида с девичьей скромностью развернула кружку так, чтобы не коснуться следа от губ Коридона, на что Коридон не преминул заметить:

— Ишь, какая брезгливая.

Тогда, не желая огорчать возлюбленного, Филлида вернула кружку в исходное положение и приложилась алым ротиком именно к тому месту, где касался кружки Коридон.

— Ну вот и все! — сообщила она, вручая возлюбленному пустую кружку.

Любезный пастушок достал из кармана короткую глиняную трубку, продул ее, набил табаком и закурил, меж тем как Филлида вздохнула при мысли о прохладном напитке, струящемся по ее гортани, и от удовольствия погладила себя по животу. Коридон сплюнул, и его милая тотчас сообщила:

— Я могу плюнуть дальше.

— А вот и не можешь.

Она предприняла попытку и преуспела. Коридон собрался и снова плюнул, дальше, чем в первый раз; Филлида тоже плюнула. Идиллическое состязание продолжалось, покуда рожок не возвестил, что пора ехать дальше.

* * *

Наконец они добрались до Чингфорда, и здесь-то лошадок освободили от упряжи, а платформу, где предстояло обедать, откатили под навес. Все изрядно проголодались, но есть было рано, и пассажиры платформы рассыпались на группки и пошли выпить. Лиза с Томом и Салли со своим дружком завернули в ближайший паб, и, пока они пили пиво, Гарри, большой любитель спорта, в лицах изобразил боксерский турнир, что имел место в прошлую субботу и запомнился, в частности, тем, что один из участников скончался от полученных увечий. Несомненно, событие было из ряда вон выходящее; Гарри уверял, что присутствовали даже несколько очень важных персон из Вест-Энда, говорил об их безуспешных попытках остаться неузнанными и о замешательстве, когда один болельщик из озорства крикнул: «Атас, полиция!» Гарри втянул Тома в продолжительный спор о боксе, в котором Том, будучи человеком застенчивым и покладистым, потерпел бесспорное поражение. Затем все четверо вернулись на платформу, где уже накрывали обед — вытаскивали из-под сидений корзины со снедью, выставляли бутылки пива, от вида которых пересыхали и без того сухие гортани.

— Сюда, леди и джентльмены — если, конечно, вы настоящие джентльмены, — вопил кучер. — Лошадкам нужно подзаправиться!

— Придурок! — послышалось в толпе. — Мы тебе не лошади — мы воду не пьем.

— Вижу, леди, вы очень умная, — не растерялся кучер. — Наверняка только из пансиона.

Весьма зрелый возраст упомянутой леди свидетельствовал об известной доле иронии в словах кучера. Кто-то дунул в рожок, на что Лиза не преминула заметить:

— Эй, там, полегче! Будешь так дудеть — лопнешь; лопнешь — испортишь мне обед!

Наконец все уселись обедать. Чего только не было на столах — пироги со свининой, охотничьи колбаски, сосиски, отварной картофель, яйца вкрутую, бекон, телятина, окорок, крабы и креветки, сыр, масло, холодный пудинг на нутряном сале с патокой, пироги с крыжовенным вареньем, пироги с вишневым вареньем, еще масло, хлеб, еще сосиски и снова пироги со свининой! Снедь исчезала так быстро, словно за столом орудовала стая хищников; ели методично, молча, истово; откусывали помногу, глотали не жуя. Сметливый иностранец, случись ему наблюдать, как эти честные труженики расправляются с едой, понял бы, почему Англия — великая держава. Он бы понял, почему британцы никогда, никогда не будут рабами. Наши герои прекращали есть единственно для того, чтобы попить; залпом опустошали стаканы, протечек не допускали. Они ели и пили, пили и ели — но, поскольку все в этом мире когда-нибудь кончается, остановились в итоге и они и хором, в тридцать две глотки, удовлетворенно рыгнули.

Затем компания разбилась на пары. Гарри и его подружка зашагали к лесу, где под сенью дерев могли предаться уверениям в вечной любви и перевариванию обеда. Том все утро ждал этого счастливого часа; он рассчитывал, что обильная еда поможет растопить холодность Лизы, и уже представлял, как они с ней усядутся на травке, под развесистым каштаном, как он, Том, обнимет Лизу за талию, а ее головка будет покоиться на его горячей груди. Лиза тоже предвидела послеобеденную разбивку на пары и усиленно измышляла предлог уклониться от похода в лес.

— Не хочу, чтоб он меня обслюнявил, — пробормотала Лиза. — Тисканья да поцелуи — для дураков, а я не дура.

Лиза едва ли сознавала, почему ласки