Кодзиро Сэридзава - Книга о Боге Страница 13

Впрочем, что я говорю, такой умный человек, как ты, не мог этого не заметить, наверное, ты просто старался об этом не думать. Может быть, это трусость, может быть, малодушие… Ведь все, кто заботился о тебе, пока ты не закончил среднюю школу, были люди глубоко верующие, люди, чистые сердцем, люди, возлюбленные Богом. Именно поэтому верховные служители Тэнри настояли на том, чтобы дом твоего деда был превращен в церковь, и требовали достойных этого статуса пожертвований. Но ведь прихожанами были только братья твоего отца и их родственники, всего несколько семей, они не могли взять на себя все расходы. Особенно это касалось твоего дяди Санкити, его дом был перестроен и превращен в церковь, после чего его семья была вынуждена влачить предельно нищенское существование. С того времени для семьи настали мрачные времена, сначала скончался дед, потом из-за дистрофии потеряла зрение твоя бабушка, которая была милосердна, как сама Каннон[8]. В довершение всего, твоя добрая, словно Богоматерь, тетя умерла родами, оставив сиротами троих детей. Ее место заняла чужая женщина, которая привела в дом своего ребенка. Дом, где всегда можно было отдохнуть душой, превратился в ад. Еда, которую тебе давали, не лезла тебе в горло, и, возможно из-за этого, ты страдал расширением желудка. И вот, пройдя через кромешный ад, в который превратился дом людей глубоко верующих, все имение свое отдавших Богу, ты обрел наконец райское счастье, войдя в семью И., которая не верила ни в Бога, ни в Будду. Неужели ты не удосужился даже сравнить эти две семьи, не потрудился немного пораскинуть мозгами? Слушай же хорошенько.

Бог, который, по твоему мнению, является великой силой, приводящей в движение Вселенную, создал в этом мире людей для того, чтобы они жили в радости и этим радовали его. Семья И., не верившая ни в Бога, ни в Будду, жила жизнью, очень близкой к той, какой желал для людей твой Бог. А домашние твоего деда, несмотря на свою веру, напротив, огорчали Бога, ибо не только не радовались жизни, а попросту превратили ее в ад и влачили жалкое существование. Ясно тебе? Попробуй как-нибудь не спеша поразмыслить над этим. Домашние господина И. жили не в бедности, а в полном достатке, сердцем они тоже были щедры, и ничто не мешало им любить друг друга. И наоборот, домашние твоего деда, только потому что обеднели, ожесточились, разом утратив сердечную доброту и тепло, и в конце концов жизнь их превратилась в ад. Подумай, разве я не прав? Счастье радостной жизни, которой, по замыслу Бога, должны жить все люди, возможно только при одном условии: люди должны избавиться от нищеты как души, так и плоти, согласен? Тебе надо как-нибудь подумать об этом и написать. И еще одно, о чем тебе неплохо было бы подумать, а потом и написать. Разве тебе не кажется, что, когда религия становится общественной структурой, как-то незаметно забывается, что у ее великого Бога есть любящее родительское сердце? Что ж, теперь ты не веришь в Бога и вполне счастлив, а помнишь, как судьба столкнула тебя с Иисусом Христом? Сколько лет назад это было?..

Получив столь ответственное задание, я вернулся в кабинет… А и правда, когда же я впервые столкнулся с Иисусом?..

Окончив университет, я, как и хотел, стал служащим, а еще через три года, то есть через два года после землетрясения в Канто, следуя настоятельному совету господина И., моего названого отца, решил поехать учиться во Францию, и вот тогда-то судьба и свела меня с Иисусом Христом. Собственно говоря, мое знакомство с ним свелось к тому, что накануне отъезда во Францию я купил две биографии Христа в японском переводе и прочел их. Я знал, что вся европейская культура основана на христианстве, поэтому, готовясь к жизни среди французов, поспешил познакомиться с их религией. Да, еще я купил Новый Завет в японском переводе и прочел его, пока плыл на корабле, но он показался мне слишком трудным для понимания. Поэтому я вступил на французскую землю, не особенно разобравшись ни в сути христианства, ни в роли самого Христа.

Но, впервые познакомившись и сблизившись с семьей Реклю, к которому я имел рекомендательное письмо от своих японских друзей, я немного успокоился. Реклю был географом с мировым именем, при этом он считался вольнодумцем и не верил в Бога. Поступив в аспирантуру Сорбонны, я под руководством профессора Симьяна в течение трех лет изучал социальную экономику, особенное внимание уделяя теории денежного обращения. За эти три года я обзавелся множеством друзей, среди них были не только ученые и коллеги по университету, но также литераторы и художники. Со многими я дружил семьями, но ни разу ни в ком не почувствовал ни малейшего налета религиозности. Франция — страна католическая, поэтому наверняка среди людей, с которыми я встречался, были и вполне благочестивые католики, очевидно, общаясь со мной, они просто сознательно избегали всего, связанного с религией. Наши отношения строились прежде всего на взаимном доверии и любви. Мне это было приятно, и я часто думал: «Вот что значит цивилизованные люди, именно с такими и возможна демократия». Трехлетняя парижская жизнь приучила меня к мысли о том, что в центре должен быть не Бог, а человек.

В Париже я занимался не только экономикой. Именно там я с благодарностью понял, как мудр был мой названый отец, настоявший на том, чтобы я поехал учиться за границу. Он был совершенно прав, говоря, что ехать за границу надо именно в молодые годы, когда человек еще ко всему восприимчив, когда его чувства и ум не закостенели. Там, в Париже, во мне словно взыграла молодость, меня пленила французская культура: литература, музыка, театр, живопись, и я потратил на ее освоение немало своего драгоценного времени. Я заметил, что в классической живописи и музыке очень часто воздается хвала Богу и Христу, каждый раз это потрясало меня до глубины души, я понял, что здесь, в этой стране, живо и христианство и Бог, но самому мне так и не удавалось приблизиться к Богу.

Большинство соборов являются материальным воплощением веры воздвигнувших их людей, они прекрасны и величественны настолько, что не оставляют равнодушными даже атеистов, к тому же в их темных залах, к примеру в зале собора Парижской Богоматери, всегда можно увидеть молящихся, но я по-прежнему не испытывал никакого тяготения ни к религии, ни к Богу, только любовался величественной красотой архитектуры, наслаждался духовной музыкой, которую исполняли в соборах в конце года.

Возможно, человек глубоко религиозный объяснил бы это душевной скудостью и презрительно пожал бы плечами: вот бедняга, но думаю, что меня отдаляло от Иисуса и от Бога прежде всего то, что я был тогда вполне счастливым человеком.

И как знать, может, я так и жил бы счастливо до конца дней своих и не узнал бы ничего о Боге, вернись я на родину тогда, когда планировал это сделать, то есть спустя три года, когда заканчивался срок моей стажировки, который я считал вполне достаточным? И, уж конечно, ничто не связывало бы меня тогда с Иисусом…

Да, к сожалению, я потерял много времени.

Может быть, я просто-напросто был слишком безвольным человеком?

Глава четвертая

Итак, проучившись три года в аспирантуре Сорбонны под руководством профессора Симьяна и закончив ее, я решил возвращаться на родину.

Но тут профессор посоветовал мне до отъезда получить ученое звание и предложил для диссертации тему, которую я разрабатывал в последнее время: «Изменение ценности денежных знаков». Профессор читал мою работу и одобрил ее, оставалось только напечатать ее на машинке и через полтора месяца сдать устный экзамен. Поразмыслив, я решил задержаться во Франции еще на два-три месяца.

Жена с энтузиазмом поддержала меня, она считала, что докторское звание будет самым лучшим подарком для всех наших близких в Японии и ради этого можно повременить с возвращением, отложив его не только что на два месяца, а и на полгода, если понадобится. Признаться, сам я не так уж серьезно относился к научным званиям, но, желая порадовать жену и названого отца, согласился. Что касается самой диссертации, то после присуждения мне докторского звания ее полагалось издать в виде монографии и разослать по некоторым учреждениям, и тут профессор Симьян снова пришел мне на помощь, пообещав опубликовать мою работу в «Анне сосиоложик», ежегоднике Французского социологического общества, поэтому, печатая рукопись на машинке, я одновременно редактировал ее, уточнял некоторые материалы и статистические данные, вносил кое-какие дополнения и в результате провозился куда дольше, чем планировал.

Всю эту работу я делал в университете, поэтому был вынужден ходить туда каждый день, но рядом всегда был и сам профессор, и мои друзья-коллеги, так что меня это ничуть не тяготило, напротив. Однажды я подхватил грипп, эпидемия которого была в то время в Париже, однако к врачу обращаться не стал, решив, что и так быстро поправлюсь, но как-то вечером, работая в университете, ощутил такое сильное головокружение, что едва не упал. Вызвав такси, я собрался было ехать домой, но профессор, забеспокоившись, позвонил своему другу доктору Безансону, работавшему в Медицинском университете, и, договорившись с ним, тут же отправил меня к нему в сопровождении одного из коллег.