Оулавюр Сигурдссон - Избранное Страница 13

— Нет, — вздохнула она. — Мне не хочется кофе.

— Может, тебе нездоровится?

— Немного болит голова, — сказала она и схватилась рукой за лоб. — А вообще можно умереть со скуки.

— Что такое? — удивленно пробормотал он. — Тебе скучно?

— Уф-ф, еще бы! Тоже мне радость — танцевать с этими увальнями. Неповоротливые быки, а не парни.

Он молча стоял рядом и мял в руках шапку, не зная, относится ли это резкое суждение и к нему тоже. Вечерний луч играл на ее щеке, заливал золотом шею, впивался в серебряную брошку у ворота, горел на черных пуговицах блузки. Внезапно она перевела взгляд с дороги на заросли кустарника и спросила:

— Который час?

— Не знаю. Наверное, около половины одиннадцатого.

— Разве у тебя нет часов?

— Нет.

— Да ну? — воскликнула она. — У тебя, у такого взрослого парня, нет часов?

Он не смел поднять глаза, стыдясь своей бедности, но Сигрун Мария тут же заговорила о другом и высказала опасение, что Союз молодежи прогорит с нынешней лотереей.

— Так мало народу собралось, — сказала она. — Гораздо меньше, чем в прошлом году. И почему не видно дорожников? Союз молодежи наверняка заработал бы на них не одну крону.

— Дорожники вчера вечером уехали домой. Они всегда ездят домой по субботам.

— Я думаю, могли бы и приехать на сегодняшний вечер. И Союзу стоило бы содрать с них по три кроны за вход, ведь эти бездельники не знают счета деньгам.

Она еще раз взглянула на рощу, где полосы солнечных лучей падали на мягкие зеленые тени в ложбинах. Золотой лучик опять заплясал у нее на шее, взгляд опять стал теплым и веселым, брови высоко поднялись, а ямочки на щеках, казалось, стали еще глубже.

— Послушай, — сказала она, — ты видел в роще маленький рябиновый куст?

— Нет, — ответил он, покраснев от радости, потому что ее голос вновь напоминал шелест весеннего ветерка над лугом.

— И я не видела, — сказала она, взглянув на него. — Хорошо бы посмотреть, так ли он красив, как куст рябины у нас на холме.

— Хорошо бы, — пробормотал он, но только собрался вытащить из кармана кулечек с карамелью и предложить ей вместе пройтись в рощу, как вдруг до его ушей донесся непривычный звук. Этот звук заглушил и переливы гармоники, и шум павильонов и проник в таинственный зеленый мир его сердца. Радости как не бывало, она уступила место глухой тревоге.

Они обернулись и тотчас увидели грузовик, который с грохотом и лязгом катился по травянистой равнине, а в кузове стояли дорожные рабочие и горланили песню о Рамоне.

— Смотри-ка, смотри! Приехали! — воскликнула Сигрун Мария. — Я так и думала!

Он промолчал.

— Да еще с песней! — добавила она.

Слова не шли у него с языка. Он забыл достать карамель из кармана, только молча мял в руках шапку.

— Они машут нам! — продолжала она. — Наверное, собираются подъехать к самому дому!

Парень подошел к ней ближе. Он смотрел прямо перед собой и видел, как быстро и безмолвно, точно перед грозою, сгущаются над миром сердца неведомые тени.

— Даже дверцу не захлопнули! Сумасшедшие!

— Сигрун, — прошептал он. — Пойдем в лес?

— В лес? Зачем?

— Посмотреть на рябиновый куст, — ответил он.

— Нет, мой милый, я не пойду, я боюсь пауков, — засмеялась она и побежала прочь, в школу, сказать подругам, что приехали дорожники.

Он стоял, один, озаренный вечерним солнцем, и больше не слышал ни трубного гласа в груди, ни нетерпеливого пения струн, только лязг и скрежет колес грузовика, который осторожно пробирался по узкой дороге, выпуская сизые облачка газа. Музыка вдруг смолкла, и все высыпали из учительской и из павильонов на улицу, чтобы посмотреть на автомобиль.

Дорожные рабочие один за другим выпрыгивали из кузова. Они не сводили глаз с девушек и переговаривались вполголоса, выпячивая грудь, смеясь и подталкивая друг друга локтями. Дымя сигаретами, они окружили кассира Союза молодежи, купили входные билеты и толпой вошли в учительскую. Почти у всех на верхней губе топорщились жидкие усики, а пальцы были желтые от табака. Держались они галантно, как рыцари, но в то же время вызывающе. Кто-то из них прихватил с собой полбутылки самогона, и было похоже, что они способны на все. Без драки, танцев и песен явно не обойдется.

Шофер снял каскетку, что-то сказал своим дружкам и повернулся к Палли с Холмов.

— Заводи свою шарманку, приятель, — сказал он. — Поехали!

И снова в учительской грянул танец.

Парень стоял в дверях и смотрел на Сигрун Марию, а она порхала по залу в объятиях шофера, улыбаясь тому, что он ей нашептывал. В глазах ее горел зеленый огонек, беспокойный, мерцающий, словно отблеск лунного света в речной струе августовской ночью. Она танцевала не так, как раньше: быстро и мягко изгибалась, грациозно раскачиваясь в такт музыке. Когда луч солнца из окна падал ей на лицо, она закрывала глаза, будто не в силах выдержать свет, но в скором времени луч померк — солнце клонилось к закату, и голубая дымка мало-помалу заволакивала окно. Пылинок стало не видно.

Он слышал, как шофер сказал: «Что может быть лучше танцев после захода солнца». Звук этого голоса, наглого и фальшивого, больно вонзился ему в грудь, и тотчас же тревожная тень накрыла зеленый мир сердца.

Выскочив за дверь, он долго ходил вокруг школы, еще не веря, что потерпел поражение. Перед глазами плыл туман. Возможно ли, чтобы Сигрун Мария забыла его, забыла переправу через реку и карты, которые раскладывала ему зимой? Нет, просто она любит танцевать и никак не может отделаться от шофера. Да и о стихах, которые ждут ее в конверте вместе с незабудками, гвоздикой и таволгой, она понятия не имеет. Когда подъехали дорожники, он как раз собирался сказать ей об этих двух стихотворениях. А она завела разговор о рябиновом кусте в лесу.

Он крепче стиснул в руке шапку и вдруг почувствовал, что ненавидит шофера, ненавидит его взгляд, его движения, голос и даже черную каскетку, так не похожую на головные уборы обитателей здешних мест. Сердце захлестнула мутная волна. Он сжал кулаки, в глазах потемнело, губы задрожали. Вдруг он остановился, смущенный, стараясь скрыть волнение. Перед ним стояла подружка по конфирмации и улыбалась.

— Что с тобой, Мюнди? — спросила она. — Почему ты такой странный?

— Я? — буркнул он. — Странный?

— Бродишь вокруг дома, — сказала она и поправила ленточку в волосах. — А теперь вот еще бранишься!

— Я потерял перочинный ножик.

— Какая жалость! И хороший был ножик?

— Еще бы! Складной, с двумя лезвиями.

— Давай поищем вместе, — предложила она и принялась смотреть по сторонам.

Но парень сказал, что уж и не надеется найти ножик. Что с возу упало, то пропало. Скорее всего, он обронил его из кармана возле загона или в лесу, и нет смысла искать дальше.

— Хочешь, поищем у загона? — спросила она, не поднимая глаз. — Мне всегда везет на находки.

— Бесполезно, — сказал он и заторопился прочь. Вошел в учительскую и, прислонясь к стене, стал опять смотреть на танцующих.

Он увидел, что шофер по-прежнему шепчет что-то на ухо Сигрун Марии, прижимается к ней, касаясь толстыми губами темных волнистых локонов девушки. И Сигрун Мария слушала! Сигрун Мария шептала что-то в ответ! Щеки ее порозовели, а глаза смотрели так странно! Иногда она встряхивала головой, иногда кивала или смеялась его словам, поднимала ресницы и бросала на него взгляды, казавшиеся после захода солнца еще ярче и жарче. Никогда она не была так красива.

Он опять выскочил вон из учительской и опять заметался вокруг дома и павильонов, не находя себе места, пока наконец не вмешался в разговор подростков, обступивших грузовик. Они старались определить марку автомобиля.

— «Шевроле», — говорили они друг другу, — вот это наверняка должна быть хорошая машина.

— Нет, — сказал он. — «Форд» гораздо лучше.

— А ты почем знаешь? — недоверчиво спросили ребята.

Он читал об этом в газете. «Шевроле» против «форда» просто-напросто никуда не годный драндулет, который ни один нормальный человек покупать не станет. К тому же управлять им — сущие пустяки, каждый дурак научится за каких-нибудь несколько часов.

— Чушь! — перебил кто-то и рассказал про своего знакомого из Рейкьявика, который работал у них прошлым летом. Так вот, он уверял, что у «шевроле» мотор куда мощнее, чем у «форда».

Парень промолчал. Он был посрамлен и не мог ничего возразить, не мог даже найти в себе силы взглянуть на черный сверкающий грузовик, невольно напоминавший ему черную каскетку его владельца. Он был до того одинок и несчастен, что с горя разыскал Сигги с Края Пустоши и спросил, куда тот собрался.

— Домой, — ответил Сигги и прибавил, что думает покосить ночью, пока трава мокрая от росы, а утром немножко соснуть. Ну а сейчас ка-ак пустит коня вскачь!