Анатоль Франс - 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга. Страница 14

КУРОПАТКА

Увы, давно ли здесь из-за нее веснойКипел жестокий спор на пажити зеленой,И победитель стал, еще окровавленный,Вить дружно вместе с ней их домик травяной,

И птенчиков она питала в летний зной!А псы разрушили приют незащищенный.Взлетела, но свинец, за нею устремленный,Уже пронзает грудь ей дрожью ледяной.

Священное тепло, что жизнь отогревало,На перья нежные струится кровью алой,И птица падает, бессильная, в камыш.

Склонился в зарослях над нею пес проворный.Ее окутали печаль, и мир, и тишь, —И, отлюбив свой срок, она умрет покорно.

ДЕРЕВЬЯ

О вы, что, все в цвету, спокойною красойТак оживляете лесов родимых сени,Потомки тихие зеленых поколений,Семья, вскормленная и солнцем и росой!

Та страсть, которою зачата тварь земная,Чтоб к свету ясному стремиться вновь и вновь,Праматерь вечная, кем рождена Любовь,Овеяла теплом и вас, благоухая.

И вы, подобно нам, желаньем рождены, —Желанье в эти дни священного цветеньяИ души создало для вас из распыленья —Но души, что себя постигнуть не должны.

И облеченные материей безгласной,Бессильные стопу от почвы оторвать,Томясь по жизни — жизнь вы множите опять,Но вполовину лишь ей сами сопричастны.

ПОКИНУТЫЙ ДУБ

Где в теплоте лесной разлит румяный свет,Родоначальник-дуб, большой и узловатый,Свой панцирь над холмом склонив шероховатый,На солнце греется, осиротелый дед.

Цветущий, он века питался перегноемСынов, задохшихся в тени его густой,А темная глава дышала высотой,И сок кипел в ветвях живительным настоем.

Но ветви лучшие засохли, их скелетЗловеще высится над кроною зеленой,А в глубине груди, бессильно обнаженной,Уж не один червяк прогрыз глубокий след.

Когда забродит сок, то, язвы разъедая,Он лишь тревожит дуб весеннею порой.Там целый мир кишит за мшистою корой,Повсюду — лишаи и ржа полуседая.

Отжив на нем свой век, уже суки подрядТрещат и валятся, — и вихри буревые,Чтоб смерти завершить усилья вековые,Быть может, и весь дуб сегодня сокрушат.

Недаром поползли с вершины ненадежнойЗеленых гусениц нарядные полки.И по стволу толпой забегали жуки,Надкрылья синие уже подняв тревожно.

А весь пчелиный рой взлетел еще вчера,Покинув меж ветвей свое жилье лепное,И шершни, дерево облюбовав иное,Переселенцами спешат туда с утра.

Вот ящерица, щель покинув, на мгновеньеГоловку подняла, глядит — и скрылась прочь.В окоченелый ствол нахлынувшая ночьУже торопит в нем труд плесени и тленья.

ФЕРА[3]

Вот этот козий мех, о гость, наполнен тугоЖивою влагою из гроздий золотых,Что Фера смуглая, взметенная упруго,Под солнце вознесла над пеной вод морских.

Ни миртов нет на ней, ни падубов зеленых,Полыни даже нет, что так мила стадам,С тех пор, когда возник и в жилах раскаленныхНавек забушевал огонь Плутона там.

Ее угрюмый лоб подернут тучей алой,Ключам горячим грудь подставила она.И Фера кажется вакханкой одичалой,По чреслам девственным лозой оплетена.

МОРСКОЙ ПЕЙЗАЖ

Под мягкой дымкою, нависшей молчаливоНад морем и песком, в полукольце заливаПроснулись под скалой дремотные суда.Пылающим ковром разостлана водаПред солнцем, выплывшим из пропасти востока.А волны алых дюн смеются издалека,Сверкают стеклами прибрежные дома,И зеленеет верх у каждого холма,Едва коснется свет его листвы нарядной,И небо каждый луч в себя вбирает жадно.В пространстве шум растет, неясный и глухой;Свой первый громкий крик бросает труд людской.Вот — женщина в сабо, за ней идет другая;Хлопочут рыбаки, свой невод расстилая,И солнце серебрит трепещущий уловВ плетеных кузовах на спинах моряков.Запел старик рыбак и паклею густоюСтал конопатить челн, пропахнувший смолою,А выше, где холмы желтеют будяком,Два стражника идут замедленным шажком.Суденышко скользит по водам океана,Латинским парусом белея из тумана;Чтоб ветер попытать, уже взошел на бакИ руку вытянул немолодой моряк.

ВИДЕНИЯ СРЕДИ РАЗВАЛИН

Река, свободная, немая,Стремит меж бледных тростниковПотоки влаги и песков,Тот остров длинный обнимая,

Что кораблем разбитым спит,Обломком славным приключенья,И, преданный навек забвенью,Утрачивает смысл и вид.

Лет журавлей, их клик тоскливыйПронзает дымку облаков,А стаи лебедей, чирковПлывут по вольному разливу.

Две старых башни и портал —Для мрачных сов приют просторный.Во мху, в плюще, их очерк черныйНеявственно и грузно встал.

А камни длинных изваянийЛежат меж ирисов густых.Во сне, смежившем веки их,Они сложили мирно длани.

Теперь настойчивый борейСнедает тех изображенье,Что так любили смерть и тленье, —Дев, ангелов, волхвов, царей.

Во всей осанке их суровойИ в сухости бесплодных телМы видим их былой удел —Желать могильного покрова.

Над островом прошли века,Храня покой его священный,Струясь безмолвно, неизменно,Мосты обрушила река.

Рос город, гордый и богатый,Среди пустынных тех земель,И вновь он спрятался когда-тоВ неласковую колыбель.

Но камни улиц, пристанейОтобраны землей нещедрой, —Таят холмов цветущих недраВ себе жилища давних дней.

И беспорядочная кучаСтен, капителей и подпорВенчает южный косогор,Поросший туею плакучей.

Лягушки стонут из болот.Меж трав, на западе, далекоСтоят ворота одиноко,Зияя в мокрый небосвод.

И бури в яростных порывахАнтичных не щадят веков,Круша людей, коней, быковНа сводах арок горделивых.

На севере, невдалеке,Ряды колонн, светильни, плиты,Стен, лестниц лабиринт извитый —Гудят под бурями в тоске.

Руины храма, где повешенРяд лир на колышках златых,Где танец нимф еще не стихИ вьется, радостен и бешен.

Молчит обитель королей,Сев одинокою вдовоюНа правый берег, над водою,Над хладной белизной лилей.

Как царственные украшенья,Мерцает, в водах отразясь,На ней эмблем и знаков вязь,Спасенная от разрушенья.

С беседки, чуть из облаковПроглянет месяц, — оживая,Смеется статуя нагая,Роняя пригоршни цветов.

И сладострастно и лениво,Присев, откинулась назадТа, что к себе манила взглядДалекой эры нечестивой.

УЗНИК

У моря, у ласковых Сиртов,Где мирно синеет вода,Есть лес апельсинов и миртов,Куда не заходят стада.

Под древней древесною сенью,Изваянный дивным резцом,Смеется сатир в опьяненьеНа камне высоком своем.

А острые уши сторожки:Их словно чуть-чуть повело.Венчают задорные рожкиЕго молодое чело.

Ноздрями, раскрытыми жадно,Впивать непрестанно он радМорской этот ветер прохладный,Цветущих лесов аромат.

Фалернскому[4], видно, во славуПриподняты губы с углов,Торчат под бородкой курчавойДве шишечки, как у козлов.

У мрамора ПентеликонаТоскующий отрок сидит,И искоса бог благосклонныйНа узника сверху глядит.

А он, молодой, белокрылый,Слезами залиться готов,Что ноги немеют без силыИ тело — в оковах цветов.

Слеза по прелестным ланитам,По золоту прядей течет,И крыльям, широко раскрытым,Напрасно мерещится взлет.

Покуда под солнца лучамиМолчит целомудренно лес,В глазах, увлажненных слезами,Отважный огонь не исчез.

Но вечер опустится мглистый,И нимфы начнут торжество, —Он весел под цепью душистой,Пьянящею сердце его.

РИМСКИЙ СЕНАТОР