Александр Дюма - Кавказ Страница 15

Не сделав и десяти шагов, я вдруг почувствовал, что кто-то дернул меня за полу сюртука (я называю так платье, которое я надевал, будучи не в состоянии дать ему более подходящее название).

Я обернулся. Это был наш молодой хозяин, который почему-то сделался чрезвычайно предупредительным. Он заявил на ломаном русском языке с татарским акцентом, что напрасно я вышел без оружия.

Калино перевел.

Действительно, я вышел не вооруженным: было четыре часа дня и очень светло, поэтому мне и в голову не приходило, что я поступил неблагоразумно.

Я хотел идти дальше, не обращая внимания на его предупреждение; но хозяин настаивал с таким упорством, что я, не видя причины, которая потом заставила бы этого добряка смеяться над нами, уступил его настоянию.

Я возвратился и заткнул себе за пояс хорасанский кинжал длиною в пятнадцать вершков, купленный в Астрахани. Я носил его во время путешествия, но считал излишним делать это в городе. Калино взял большую французскую саблю, доставшуюся ему от отца, который приобрел ее на поле сражения при Монмирале[45]. Не слушая замечаний нашего молодого хозяина, который хотел, чтобы каждый из нас прибавил к этому наряду еще по двуствольному ружью, мы оставили квартиру, сообщив Муане об опасности и посоветовав ему заботиться о сохранении не только вещей, но и самого себя[46].

Глава II

Вечер у кизлярского городничего

Городничий жил на другом конце города, и чтобы добраться до его жилища, надо было пройти через весь Кизляр.

Был базарный день, и мы должны были прокладывать себе путь между телег, лошадей, верблюдов и торговцев. Сначала все шло хорошо: мы пересекли крепостную площадь, над которой господствуют военные укрепления и где можно бы было свободно маневрировать армии из двадцати пяти тысяч человек. Когда же мы вышли на базарную площадь, началась невообразимая толкотня.

Не сделав и пятидесяти шагов посреди этой толпы, вооруженной с ног до головы, как я уже понял, какое неуважение должна была оказывать эта толпа невооруженному человеку.

Оружие на Востоке полезно не только для нашей защиты, но и для предупреждения какого-нибудь нападения. Вооруженный человек даже молча как бы говорит: «Уважай мою жизнь или берегите вашу». И эта угроза не бесполезна в стране, где, как сказал Пушкин, убийство человека не более, чем один жест.

Пройдя базарную площадь, мы вступили на улицы города.

Ничего нет живописнее этих улиц с деревьями, высаженными без симметрии, с их болотами, где крякают гуси и утки, и где верблюды запасаются водою на дорогу. Почти во всех улицах имеется земляной покров, возвышающийся на три или четыре фута над поверхностью земли, он составляет пешеходный тротуар шириною в тридцать или сорок сантиметров. Встречающиеся на тротуаре, если они друзья, могут продолжать шествие, каждый в свою сторону.

Но совсем иное, если это враги: кто-то один должен решиться сойти в грязь.

Вечером эти улицы должны быть (и наверняка бывают) идеальным разбойничьим вертепом, напоминающим не Париж Буало (Париж Буало это безопасное место в сравнении с Кизляром), а Париж Генриха III[47].

Прибыв к городничему, мы дали знать о себе; он вышел навстречу.

Городничий не понимал ни слова по-французски, но благодаря Калино преграда между нами исчезла. В первой же фразе, с которой городничий обратился ко мне, он известил, что жена его, которую мы нашли в третьей комнате, говорит на нашем языке.

Я заметил, что в России и на Кавказе женщины имели большое превосходство над своими мужьями: мужья их почти никогда не говорили по-французски. А если они и знали этот язык, то только в молодости — военные же или административные занятия, которым они предались, заставили их забыть его. Женщины же, имеющие свободное время, которое они чаще (особенно в России) не знают, на что употребить, занимаются чтением наших романов, упражняясь таким образом во французском языке.

Действительно, г-жа Полнобокова[48] говорила по-французски на удивление бегло.

Я принялся извиняться, что представился ей в военном платье, желая подшутить над боязливостью нашего молодого хозяина; но, к моему великому удивлению, моя веселость оказалась совершенно незаразительна. Г-жа Полнобокова осталась серьезной и сказала мне, что хозяин наш был прав совершенно. Видя, что я еще сомневаюсь, она обратилась к своему супругу, который подтвердил все сказанное ею. Поскольку городничий разделял общее мнение о небезопасности ходить без оружия, мне захотелось расспросить его и его супругу поподробнее.

В подробностях недостатка не было.

Совсем накануне на одной из кизлярских улиц было совершено убийство — в девять часов вечера. Правда, оно произошло по ошибке. Тот, который был убит, пострадал за другого, которому предстояла эта участь.

Четверо татар, — татарами именуют всякого местного жителя северной линии Кавказа, а лезгинами на южном берегу Каспийского моря называют любого местного, к какому бы селению горцев он не принадлежал, — четверо татар, скрывшись под мостом, подстерегали богатого армянина, который должен был пройти через этот мост. Но по мосту случайно прошел какой-то бедняк, они его и приняли за богатого купца, убили несчастного, порылись в его карманах и тогда только заметили свою ошибку впрочем, это не помешало им взять у него все деньги (это были копейки). Они бросили тело в канаву, вода которой служит для орошения садов.

Между прочим, сады кизлярских армян снабжают всю Россию вином под разными французскими названиями.

Вот еще приключение.

За несколько месяцев до нашего приезда трое братьев-армян по фамилии Каскольт, возвращаясь с дербентской ярмарки, были взяты в плен вместе с одним из своих спутников по имени Бонжар[49] разбойники не убили их, потому что знали как людей богатых: они увели их в горы, рассчитывая получить большой выкуп. Разбойники сняли с них платье, привязали их к хвостам лошадей и принудили пробежать таким образом пятнадцать верст. Затем они заставили их переплыть холодный Терек. Двое несчастных умерли от воспаления в груди, а третий после своего выкупа за десять тысяч рублей — от чахотки.

Четвертый, не столь богатый, как другие, избавился от гибели, обещав татарам шпионить на них. Он обязался уведомлять их, когда какой-нибудь богатый армянин отправится в путь. Возвратившись же в Кизляр, он, понятно, не сдержал слова, но зато и не осмеливался более выходить из своего дома во избежание мести разбойников, которую он ежеминутно ожидает.

За год до этого полковник Менден с тремя конвойными казаками был убит на дороге между Хасав-Юртом и Кизляром. Полковник и казаки защищались как львы и убили пять или шесть татар.

Женщины как будто менее подвергаются опасности, нежели мужчины. Так как татары, достигнув гор, должны переходить со своими пленниками Терек в двух местах, то женщины не могут выносить этого погружения в ледяную воду. Из-за этого одна умерла во время переправы, две другие — от воспаления в груди, прежде чем был получен за них выкуп, и семьи их, узнав об их смерти, не сочли нужным вести переговоры насчет выкупа трупов.

Такой оборот дела показался татарам невыгодным и они прекратили похищение женщин. В южной же части Кавказа оно продолжается, как и прежде.

Впрочем, следующая история показывает, что похищение совершается еще и другим образом.

Татарский князь Б… влюбленный в г-жу М… (оба имени записаны в моем альбоме полностью, но не привожу их из скромности[50], я решился бы это сделать, если кто-нибудь захочет оспорить этот факт) — татарский князь Б…, влюбленный в госпожу М…, которая со своей стороны платила ему взаимностью, сговорился с нею ее похитить. Она жила в Кизляре.

В отсутствие мужа она попросила у коменданта лошадей в такое время, когда опасно было исполнить ее просьбу. Поэтому комендант решительно ей отказал.

Г-жа М… настаивала под предлогом болезни ребенка. Тронутый этим знаком материнской нежности, комендант выдает ей подорожную, и г-жа М… уезжает.

Князь Б…, стороживший ее на дороге, берет и привозит ее в свой аул — подобный орлиному гнезду, свитому на скале, в нескольких верстах от Пятигорска, — и держит ее у себя три месяца. Муж же ничего не знает о местопребывании своей жены. Через три месяца прекрасный татарский князь (как говорят, в полном смысле красавец) дает знать г-ну М…, что ему известно местопребывание его жены и предлагает себя в посредники для ее выкупа. Г-н М… согласился. Князь через месяц написал, что он устроил дело за три тысячи рублей. Г-н М… послал эту сумму и спустя неделю получил свою жену, радуясь, что так дешево смог ее выкупить.

Но это было гораздо дешевле, чем думал бедный супруг; ибо он выкупил не только свою жену, но впридачу и ребенка, которым она через полгода разрешилась.