Сигрид Унсет - Мадам Дортея Страница 15

Не успела Дортея поднести ребенка к груди, как он жадно схватил сосок. Икая от слез, он подавился молоком, всхлипнул, потом снова стал сосать и постепенно успокоился. Дортея видела, что он скоро уснет.

Она отослала нянек в детскую. Вскоре оттуда послышалось жужжание самопрялок. Рикке ползала по комнате, потом встала на ножки возле отцовского кресла.

— Кис, — сказала она, довольная собой, и потянула кошку за хвост — та незаметно прошмыгнула в комнату и теперь, свернувшись, лежала на кресле. Добродушное животное мурлыкало, не обижаясь на неласковое обращение Рикке.

Как приятно сидеть с малышами, которые еще ни о чем не догадываются! Дортее было мучительно читать в глазах окружающих, что и они думают о том же, и понимать, что у взрослых тревога сопровождается особой сладострастной дрожью, вызванной напряженным перебиранием в мыслях всех вариантов случившегося, а у детей — смешана со страхом перед тем, чего они не в силах понять. Она была одна со своим глубоким горем. Теструп, Теструп, когда же он вернется? Ведь он сказал, что не может надолго оставлять завод, а теперь было уже больше трех…

Рикке подковыляла к ней и положила пухлую ручонку ей на колено.

— Мам… — пролепетала она и прислонилась к матери всем своим тельцем. Рикке была такая добрая, славная девочка…

В прошлом году, примерно в это время, убедившись, что она носит под сердцем еще одного ребенка, Дортея была вынуждена взять для Рикке кормилицу — тогда она с нетерпением мечтала, что через шесть-семь лет уже не сможет больше рожать детей, и видела в этом свою прелесть. Разумеется, она была счастлива и гордилась своей красивой детской ватагой. Но нельзя отрицать, она с нетерпением ждала того времени, когда дети немного подрастут и ее жизнь станет чуть-чуть полегче. Эти малыши такие милые, но потом, когда в них по-настоящему проявятся ум и любознательность, они станут еще забавнее… Дортея вздрогнула при мысли о страхе и огорчениях, которые дети доставляют родителям, когда подрастают и в них просыпается жажда деятельности. Она крепче прижала к груди головку Кристена во влажном от пота чепчике, мальчик даже всхлипнул. Другой рукой она нашла маленькую пухлую ручку Рикке, лежавшую у нее на колене.

— Маменька, можно спросить у вас…

— Бертель, милый, ведь ты знаешь, что ответы находятся в начале книги, там есть ключ ко всем картинкам.

— Я не об этом. — Бертель подошел и положил перед ней на стол раскрытую книгу. — Смотрите, маменька… — Он показал на картинку в центре страницы. — В ключе написано, что это — Жизнь. Почему она так выглядит?

Дортея прочла:

— «Соблюдающий Правду и Милость найдет жизнь». — Внизу под надписью был изображен толстенький добрый гений, или ребенок, или неизвестно кого представлявшее существо, сидевшее верхом на черепе и пускавшее мыльные пузыри.

Бертель раскрыл книгу на последних страницах:

— Вот опять он. Это означает Жизнь. Маменька, почему Жизнь такая?

— Не знаю, мой милый.

Бертель закрыл книгу:

— Можно мне больше не смотреть ее?

Дортея кивнула.

Вскоре ей послышалось, что в усадьбу кто-то приехал. Нежный румянец окрасил ее бледные щеки. С Рикке на руках — сладкая малышка улыбалась от счастья — Дортея поспешила встречать прибывшего.

На дворе в вихрях метели держа под уздцы бодрую небольшую лошадку стоял молодой незнакомый крестьянин — его светлые волосы потемнели от влаги и завились. Парень стряхнул с себя снег:

— Добрый день. Ежели не ошибаюсь, ты и будешь хозяйка? Твоя матушка кланяется тебе и просит сообщить, что твои сыновья нынче ночью приехали в Люнде…

Дортея позаботилась, чтобы гонца усадили в кухне за стол, ломившийся от кушаний и пива, и только потом вскрыла небольшое письмо, которое он вынул из своей шапки. Но в записке от матери говорилось только то, что гонец уже сообщил ей.

Бабушка была намерена задержать Вильхельма и Клауса еще на один день — им требовался отдых, а уже завтра утром, она отправит их обратно на стекольный завод. Поведение Вильхельма заслуживает всяческих похвал… Вот и этот гонец сказал: «Вильхельм — дельный парень, как ни крути, а спас-то их всех именно он». Горячая волна гордости захлестнула изнывшее от страха материнское сердце. Вильхельм, ее смелый, умный мальчик… Дортея схватила графин с водкой и снова наполнила рюмку парня из Люнде.

— А тебе по дороге сюда не попался управляющий заводом? Вчера, уже поздно, он уехал в северном направлении искать учителя и мальчиков. Ты по пути ничего не слышал о нем? Может, его кто-нибудь видел?

Нет, парень ничего не слыхал об управляющем.

Впрочем, на это было трудно рассчитывать. Йорген не мог добраться до Люнде к тому времени, когда парень покинул усадьбу. К тому же неизвестно, по какой дороге Йорген поехал…

Вечером, когда Дортея на кухне готовила бутерброды, пришел Шарлах. Она вышла к нему в сени, где он отряхивал с себя снег. Вид у него был обычный, и это ее успокоило. По заводу уже пронеслась весть, что мальчики целы и невредимы. Шарлах сказал то же, о чем думала сама Дортея:

— Думаю, Теструп теперь уже добрался до Люнде, завтра утром он приедет сюда вместе с сыновьями.

В такую тихую, сырую погоду заводу ничего не угрожало, и потому Шарлах намерен был пойти домой и лечь спать. Однако он легко позволил Дортее увести его на кухню, где она угощала пивной похлебкой, бутербродами, ветчиной и колбасой всех, кто вернулся с поисков, и вообще любого, кто хотел принять участие в этой пирушке.

На кухне собралось много народу, люди сидели вокруг стола, на ящиках и бочонках, на лежанке, так что Дортея и Рагнхильд теснились возле котла с молоком и жбана с пивом. Биргитте вместе со служанками подносила им миски, и Дортея наполняла их вкусной ароматной похлебкой, Элисабет же предпочла устроиться на коленях у Шарлаха. Из усадеб, посылавших людей на поиски, собрались женщины и дети, пришла экономка пастора, чтобы узнать последние новости, и тоже присоединилась к пирующим. Рагнхильд пришлось сбегать в амбар за новой порцией колбасы и ветчины.

Было уже очень поздно, когда последние гости отправились по домам и Дортея вместе со служанками навела в кухне порядок.

Потом она долго сидела перед зеркалом, расчесывая волосы на ночь и накручивая их на папильотки. Она так устала, что у нее даже не было сил встать и раздеться…

Зато эти добрые люди получили удовольствие. До чего же все-таки простой народ любит страшные истории! Они говорили только об убийствах, казнях, колдовстве, сожженных ведьмах и знамениях, словно соревнуясь, чья история окажется страшнее. Никто из них не сомневался, что двое парней, погибших лет десять назад на заводе под рухнувшей поленницей дров, являются теперь людям в образе привидений — все в один голос уверяли, что видели, как они по ночам парили над двором перед складом. Виновником этого несчастья был Хейнрих Малер, швырнувший одного из парней так, что тот, падая, обрушил на себя и на товарища большую поленницу. Малер позже утопился в реке пониже моста. Шарлах рассказывал, что однажды, возвращаясь ночью с охоты, он видел в аллее возле кладбища призрак Малера. Да и Йорген тоже признавался, что в ночное время сталкивался с необъяснимыми явлениями и на кладбищенской аллее, и на площади перед заводом.

Наверное, эта любовь к страшным историям живет подспудно в каждом человеке. Даже дети обычно предпочитают слушать страшные и жестокие сказки. И если из всех видов искусства трагедия пользуется наибольшей благосклонностью у образованной публики, не объясняется ли это все той же склонностью, только чуть подкрашенной?

Дортея перелистнула страницы Библии с картинками, которую оставил Бертель. По правде говоря, многие из этих картинок внушали страх. Меч и Кнут или Смерть, всегда изображенная в виде скелета… А Сердце, чаще других встречавшееся в приведенных текстах, было изображено грубо заштрихованным и потому казалось круглым и полным, посередине его был некий отросток, напоминавший перерезанную артерию, оно было как две капли воды похоже на сердце забитой скотины. В детстве эта книга нисколько не смущала Дортею, напротив, она дорожила ею как драгоценным знаком расположения к ней отчима — он не слишком часто баловал ее такими подарками. Пробст де Тейлеманн был неизменно дружески расположен к Дортее и обходился с нею не строже, чем с Каспаром и Петером Андреасом. И тем не менее в ее уважении к нему присутствовала частица страха…

Но Бертель был слишком чувствительный мальчик, и, должно быть, эти картинки производили на него совсем другое впечатление. Ее дети выросли в более мягкой, полной любви атмосфере. Она невольно старалась дать им все, чего сама в детстве была лишена.

Дортея осторожно сняла нагар с сальной свечи, чадившей на ее туалетном столике. Хватит, пора уже подумать о том, чтобы лечь…