Амброз Бирс - «Словарь сатаны» и рассказы Страница 15

— Это единственная позиция, с которой мы можем их атаковать, — задумчиво повторил генерал.

Полковник серьезно взглянул на него.

— Здесь есть место только для одного орудия, генерал. Одного — против двенадцати.

— Совершенно верно. Здесь придется ставить по одному орудию, — ответил командир дивизии, и на лице его промелькнуло некое подобие улыбки. — Впрочем, ваш храбрый Коултер один стоит целой батареи.

Это было сказано уже явно ироническим тоном.

Полковник почувствовал досаду, но не нашелся, что ответить. Дух военной субординации не допускает ни резкого ответа, ни даже простого возражения. В это время на дороге появился молодой артиллерийский офицер, который ехал верхом к ущелью в сопровождении своего горниста. Это был капитан Коултер. На вид ему было не больше двадцати трех лет. Он был среднего роста, очень худощав и гибок. В его манере держаться на лошади было что-то сугубо штатское. Лицо капитана представляло разительный контраст с лицами окружающих — тонкое, с орлиным носом, серыми глазами и белокурыми усами. Его длинные, слегка спутанные волосы были такими же светлыми, как усы. Костюм его отличался явной небрежностью. Козырек потрепанной фуражки был чуть сдвинут набок, из-под мундира, застегнутого лишь у портупеи, виднелась рубашка, относительно чистая, если принять во внимание условия походной жизни. Но небрежность была только в его одежде и осанке; лицо, напротив, выражало напряженный интерес ко всему окружающему. Взгляд его серых глаз время от времени, точно луч прожектора, скользивший по окрестностям, был большей частью устремлен на небосвод по другую сторону ущелья. Только небо он и мог видеть в том направлении, пока не добрался до верхней части дороги. Приблизившись к дивизионному и бригадному командирам, он машинально отдал честь и хотел было проехать мимо. Но тут полковник, повинуясь внезапному побуждению, жестом приказал ему остановиться.

— Капитан Коултер, — сказал он. — На соседней горе, по ту сторону ущелья, находятся двенадцать вражеских орудий. Если я правильно понял генерала, он приказывает вам доставить сюда пушки и атаковать их.

Последовало глубокое молчание. Генерал бесстрастно смотрел на отдаленный склон, по которому медленно карабкался вверх полк пехоты, напоминая стелющееся по колючему кустарнику клочковатое грязно-голубое облако. Коултер, казалось, не обращал на генерала никакого внимания. Наконец капитан заговорил, медленно и с видимым усилием:

— Вы сказали, на соседней горе, сэр? Пушки находятся поблизости от дома?

— А, вы, значит, уже побывали на этой горе? Да, пушки стоят у самого дома.

— И... их необходимо... атаковать? Это приказ? — спросил Коултер хриплым, срывающимся голосом. Он заметно побледнел.

Полковник был неприятно поражен. Он искоса взглянул на командира дивизии. На застывшем, неподвижном лице генерала не дрогнул ни единый мускул. Оно казалось отлитым из бронзы. Спустя минуту генерал ускакал прочь в сопровождении своего штаба и свиты. Полковник, посрамленный и негодующий, готов был уже отправить капитана Коултера под арест, но последний вдруг сказал что-то вполголоса своему горнисту, отдал честь и поскакал в глубь ущелья; спустя некоторое время он снова показался на верхней части дороги, где застыл в неподвижности, приставив к глазам подзорную трубу и напоминая величественную конную статую, четко вырисовывающуюся на фоне неба. Горнист с сумасшедшей скоростью помчался в обратном направлении вниз по тропе и мгновенно исчез в лесу. Вскоре звук его горна послышался из кедровой рощи, и спустя непостижимо короткое время две шестерки лошадей, поднимая тучи пыли, с грохотом потащили вверх пушки и зарядный ящик. Затем пушку сняли с передка и, не убирая чехла, вручную покатили по телам убитых лошадей к роковой вершине. Взмах руки капитана, несколько молниеносных движений заряжающих — и не успел отзвучать грохот колес, как большое белое облако пронеслось вниз по склону и оглушительный залп возвестил о том, что сражение в ущелье Коултера началось.

Мы не собираемся подробно рассказывать о ходе и отдельных эпизодах этого страшного поединка — поединка без переменного успеха, каждый новый этап которого лишь усугублял отчаянное положение атакующих. Почти в то же мгновение, как пушка Коултера метнула, словно вызов, белое облако в сторону неприятельской батареи, двенадцать ответных дымков взвилось из-за деревьев, окружавших дом плантатора, и двенадцать залпов грянуло в ответ многократным эхо. Начиная с этой минуты канониры федеральной армии вели свой безнадежный бой среди ожившего металла, чей полет был быстрее молнии и чье прикосновение несло смерть.

Не желая быть свидетелем усилий, поддержать которые он не мог, и кровопролития, остановить которое было не в его власти, полковник отъехал на четверть мили вверх по левому склону, откуда ущелья не было видно, и лишь грохот да беспрерывно извергающиеся из него клубы дыма делали его похожим на кратер действующего вулкана. Приставив к глазам подзорную трубу, полковник смотрел на неприятельскую батарею, отмечая результаты огня Коултера — если только Коултер был еще жив и сам направлял его. Видно было, что северяне, игнорируя те орудия, чье местоположение можно было определить лишь по дымкам выстрелов, сосредоточили весь свои огонь на пушке, стоящей вне укрытия, на лужайке прямо перед домом плантатора. Через каждые две-три секунды вокруг этой безрассудно дерзкой пушки рвались снаряды, пролетая то над нею, то сбоку от нее. Некоторые из них попадали внутрь особняка, судя по дыму, поднимавшемуся над пробитой крышей. Полковник ясно различал лежавшие повсюду трупы людей и лошадей.

— Если наши молодцы натворили таких дел с одной пушкой, то как же им самим должно быть дьявольски жарко от двенадцати! — воскликнул полковник, обращаясь к одному из оказавшихся поблизости адъютантов. — Отправляйтесь туда и передайте командиру орудия мои поздравления. Он точно ведет огонь.

Повернувшись к своему начальнику штаба, он сказал:

— А вы заметили, черт возьми, с какой неохотой Коултер подчинился приказу?

— Да, сэр, заметил.

— Пожалуйста, не говорите об этом никому. Не думаю, чтобы генерал вздумал его обвинять. У него самого будет, вероятно, немало хлопот, когда придется объяснять, чего ради он устроил это оригинальное развлечение для авангарда отступающего противника.

Молодой офицер, запыхавшись, взбирался к ним вверх по склону. Едва успев взять под козырек и с трудом переводя дыхание, он проговорил:

— Полковник, по приказанию полковника Хармона я прибыл сообщить, что пушки противника находятся от нас на расстоянии ружейного выстрела. Многие из них прекрасно видны с различных пунктов горного склона.

Командир бригады взглянул на посланца, не проявив ни малейшего интереса к его словам.

— Я знаю, — спокойно ответил он.

Молодой адъютант был явно озадачен.

— Полковник хотел бы получить разрешение утихомирить эти пушки, — пробормотал он.

— И я бы этого хотел, — все так же спокойно ответил полковник. — Передайте мой привет полковнику Хармону и скажите, что приказ генерала не стрелять все еще остается в силе.

Адъютант отдал честь и удалился. Полковник вдавил каблуки в землю, круто повернулся и снова стал смотреть на вражеские орудия.

— Полковник, — сказал начальник штаба, — не знаю, следует ли мне говорить об этом, но, по-моему, за всей этой историей с Коултером что-то кроется. Не приходилось ли вам слышать о том, что капитан Коултер уроженец Юга?

— Нет. А он действительно родом с Юга?

— Я слыхал, что прошлым летом дивизия, которой тогда командовал генерал, находилась поблизости от дома Коултера... Они несколько недель стояли лагерем в этих местах, и...

— Слушайте! — прервал его полковник, предостерегающе подняв руку. — Вы слышите?

Пушка северян молчала. Офицеры штаба, ординарцы, ряды пехоты за горной цепью — все напряженно прислушивались и смотрели на кратер вулкана, над которым больше не клубился дым и лишь взлетали легкие облачка от рвущихся вражеских снарядов. Затем послышался звук горна, отдаленный стук колес, и спустя минуту канонада возобновилась с удвоенной силой. Разбитое орудие было заменено новым.

— Так вот, — сказал начальник штаба, продолжая прерванный рассказ, — генерал познакомился с семейством Коултера. И там вышла какая-то неприятность. Не знаю точно, в чем дело, — кажется, из-за жены Коултера. Она — ярая сецессионистка[4], как, впрочем, и вся их семья, за исключением Коултера. Но она прекрасная жена и настоящая леди. В штаб главного командования поступила жалоба, и генерал был переведен в нашу дивизию. Странно, что к этой же дивизии приписали потом и батарею Коултера.

Полковник поднялся с обломка скалы, на котором они сидели. Глаза его пылали благородным негодованием.

— Послушайте, Моррисон, — сказал он, глядя прямо в лицо болтливому офицеру. — Кто рассказал вам эту историю, джентльмен или сплетник?