Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 15

Я немного облегчилъ настоящее свое горе, налягавшнсь въ стѣну пивоварни и подравъ себѣ волосы; послѣ чего я утеръ лицо рукавомъ и вышелъ изъ-за двери. Хлѣбъ и мясо подкрѣпили меня, а пиво даже нѣсколько развеселило, такъ-что я вскорѣ былъ въ-состояніи ближе познакомиться съ мѣстностью.

Мѣсто было въ-самомъ-дѣлѣ пустынное, заброшенное, отъ самаго дома и до покосившейся голубятни на дворѣ пивоварни; еслибъ въ ней еще водились голуби, они непремѣнно получили бы морскую болѣзнь — такъ качало вѣтромъ ихъ жилище. Но не было ни голубей въ голубятнѣ, ни лошадей въ конюшнѣ, ни свиней въ свинушникѣ, ни солоду въ кладовой; не было даже духа зерна или браги въ заторномъ и бродильномъ чанахъ; запахъ пива будто улетѣлъ съ послѣднимъ заторомъ. На сосѣднемъ дворѣ валялись цѣлыя груды пустыхъ разсыпавшихся бочекъ, сохранявшихъ какое-то кислое воспоминаніе о прежнихъ, лучшихъ дняхъ, но отъ нихъ несло слишкомъ-кисло, чтобъ напомнить утраченную жизненную влагу, что, впрочемъ, составляетъ участь и не однѣхъ бочекъ, отказавшихся отъ жизненной дѣятельности.

За дальнимъ угломъ пивоварни виднѣлся садъ изъ-за старой, каменной ограды, не очень-высокой, такъ-что я могъ взобраться на нее и разглядѣть, что тамъ дѣлалось. Я убѣдился, что садъ этотъ принадлежитъ къ дому и весь заросъ бурьяномъ; впрочемъ, виднѣлось нѣсколько тропинокъ, какъ-будто тамъ кто-то гулялъ по-временамъ. Дѣйствительно, я вскорѣ замѣтилъ въ саду Эстеллу, удалявшуюся отъ ограды. Она была, просто, вездѣсуща. Когда на дворѣ пивоварни, за нѣсколько минутъ предъ тѣмъ, я поддался соблазну и сталъ ходить по бочкамъ, то ясно видѣлъ, что и она на другомъ концѣ двора ходила по нимъ, поддерживая рукою свои чудные каштановые волосы, но тотчасъ же скрылась изъ моихъ глазъ. Я также видѣлъ ее въ пивоварнѣ, то-есть въ высокомъ, просторномъ зданіи, гдѣ когда-то варилось пиво и еще не прибрана была посуда. Когда я только-что вошелъ въ него и стоялъ у дверей, пораженный его унылымъ видомъ, я видѣлъ, какъ она прошла между давно-погасшими топками и взошла по чугунной лѣстницѣ на хоры, какъ-будто взбираясь подъ небеса.

Въ ту минуту воображенію моему представилась странная вещь. Явленіе это показалось мнѣ непостижимымъ и тогда, и долгое время спустя. Уставъ смотрѣть на безжизненно-освѣщенную половину пивоварни, я взглянулъ на толстое бревно, торчавшее изъ темнаго угла, направо отъ меня: на немъ висѣла повѣшенная женщина, одѣтая въ пожелтѣвшее бѣлое платье, отдѣланное бумажнымъ пепломъ, съ однимъ башмакомъ на ногѣ. Она висѣла такъ, что я могъ разглядѣть лицо ея: то было лицо миссъ Гавишамъ и его судорожно подергивало, будто она хотѣла что-то сказать мнѣ. Припомнввъ, что, за минуту предъ тѣмъ, въ углу ничего не било, я, въ страхѣ, было бросился бѣжать, но потомъ оглянулся — къ великому моему ужасу, видѣніе исчезло.

Только при видѣ яснаго неба и народа на улицѣ за рѣшеткой, я пришелъ въ себя, при подкрѣпительномъ содѣйствіи мяса и пива. Но и тутъ я очнулся бы не такъ скоро, еслибъ не Эстелла, которая подошла съ ключами, чтобъ выпустить меня. Она могла бы презрительно посмотрѣть на меня, замѣтивъ мой испугъ; а поводы къ тому я дать ей не хотѣлъ.

Эстелла мимоходомъ торжественно взглянула на меня, будто радуясь тому, что у меня грубыя руки и толстые сапоги. Она отперла калитку и стала подлѣ нея. Я намѣревался пройти, не взглянувъ на нее, но она дернула меня за рукавъ.

— Зачѣмъ-же ты не ревешь?

— Потому-что не хочу.

— Врешь, хочешь, сказала она:- ты наплакался до того, что глаза припухли, и теперь бы не прочь приняться за то же.

Она презрительно засмѣялась, выпихнула меня за калитку и заперла ее. Я прямо пошелъ въ мистеру Пёмбельчуку и былъ очень-доволенъ, не заставъ его дома. Я попросилъ сообщить ему о днѣ, когда мнѣ приказано было возвратиться къ миссъ Гавишамъ, и пустился въ обратный путь домой, въ кузницу. Идучи, я размышлялъ обо всемъ видѣнномъ и горько сожалѣлъ о томъ, что у меня руки, грубыя, сапоги толстые, да еще, вдобавокъ, привычка называть валета хлапомъ; вообще, я дошелъ до убѣжденія, что я гораздо-болѣе невѣжда, чѣмъ воображалъ себѣ наканунѣ, и нахожусь, вообще, въ самомъ скверномъ, безотрадномъ положеніи въ свѣтѣ.

IX

Когда я вернулся домой, сестра моя съ большимъ любопытствомъ стала разспрашивать меня о миссъ Гавишамъ. На всѣ ея вопросы я отвѣчалъ коротко и неудовлетворительно, и потому въ скоромъ времени на меня посыпались толчки и пинки со всѣхъ сторонъ то въ шею, то въ спину, и кончилось тѣмъ, что я ударился лбомъ въ стѣну.

Если страхъ быть непонятымъ такъ же глубоко затаенъ въ груди вообще у всей молодёжи, какъ онъ былъ у меня — что я полагаю весьма-возможнымъ, не имѣя особыхъ причинъ считать себя нравственнымъ уродомъ, или исключеніемъ — то этотъ страхъ можетъ служить объясненіемъ скрытности въ юныхъ лѣтахъ. Я былъ вполнѣ увѣренъ, что, опиши я миссъ Гавишамъ въ такомъ видѣ, какъ она представлялась моимъ глазамъ, меня бы никто не понялъ. Даже болѣе того, мнѣ казалось, что сама миссъ Гавишамъ не въ-состояніи была бы понять; и хотя я самъ ее не понималъ, но чувствовалъ невольно, что съ моей стороны было бы предательствомъ выставить ее такою, какою она была на-самомъ-дѣлѣ, на судъ мистрисъ Джо (объ Эстеллѣ ужь я и не говорю). Вотъ почему я старался говорить какъ-можно-менѣе, вслѣдствіе чего и ударился лбомъ объ стѣну въ нашей кухнѣ. Хуже всего было то, что старый хрѣнъ Пёмбельчукъ, горѣвшій нетерпѣніемъ знать все, что я видѣлъ и слышалъ, прикатилъ въ своей одноколкѣ къ чаю… При одномъ видѣ своего мучителя, съ рыбьими глазами и вѣчно открытымъ ртомъ, съ стоящими дыбомъ песочнаго цвѣта волосами и крѣпко накрахмаленнымъ жилетомъ, я сталъ еще упорнѣе въ моемъ молчаніи.

— Ну, мальчикъ, началъ дядя Пёмбельчукъ, какъ только онъ усѣлся на почетномъ креслѣ, у огня:- какъ ты провелъ время въ городѣ?

Я отвѣчалъ:

— Очень-хорошо, дядюшка.

А сестра погрозила мнѣ кулакомъ.,

— Очень-хорошо? повторилъ мистеръ Пёмбельчукъ. — Очень-хорошо — не отвѣтъ. Ты объясни намъ, что ты хочешь сказать этимъ очень-хорошо, мальчикъ?

Можетъ-быть, известка на лбу, дѣйствуя на мозгъ, усиливаетъ упрямство. Какъ бы то ни было, съ известкой отъ стѣны на лбу упрямство мое достигло твердости алмаза. Я подумалъ немного и потомъ отвѣчалъ, какъ-будто вдругъ нашелъ мысль:

— Я хочу сказать очень-хорошо.

Сестра моя съ нетерпѣливымъ возгласомъ уже готова была на меня броситься.

Я не ожидалъ ни откуда помощи, потому-что Джо былъ въ кузницѣ.

Но мистеръ Пёмбельчукъ остановилъ ее.

— Нѣтъ, не горячитесь, предоставьте этого мальчика мнѣ.

И, поворотивъ меня къ себѣ, какъ-будто онъ хотѣлъ стричь мнѣ волосы, мистеръ Пёмбельчукъ продолжалъ.

— Вопервыхъ (чтобъ привести наши мысли въ порядокъ), что составляютъ сорокъ-три пенса?

Я хотѣлъ-было отвѣчать «четыреста фунтовъ», но, разсчитавъ, что послѣдствія такого отвѣта были бы черезчуръ-неблагопріятны для меня, я отвѣчалъ возможно-ближе, то-есть съ ошибкою пенсовъ на восемь. Тогда мистеръ Пёмбельчукъ заставилъ меня повторить всю таблицу, начиная отъ: «Двѣнадцать пенсовъ составляютъ одинъ шиллингъ» до «Сорокъ пенсовъ — три шиллинга и четыре пенса», тогда онъ торжественно спросилъ, какъ-будто онъ мнѣ помогъ:

— Ну, сколько же въ сорока-трехъ пенсахъ?

Я отвѣчалъ, хорошенько подумавъ:

— Не знаю.

И дѣйствительно, онъ мнѣ до того надоѣлъ, что я почти-что самъ усомнился въ своемъ знаніи.

Мистеръ Пёмбельчукъ всячески ломалъ себѣ голову, стараясь выжать изъ меня удовлетворительный отвѣтъ.

— Примѣрно, въ сорока-трехъ пенсахъ будетъ ли семь шилдинговъ, а въ сикспенсѣ — три? сказалъ онъ.

— Да, отвѣчалъ я.

И хотя сестра тутъ же рванула меня за уши, но мнѣ было чрезвычайно-пріятно, что, по милости моего отвѣта, шутка его вовсе не удалась. Онъ сталъ какъ вкопаный.

— Ну, на что похожа миссъ Гавишамъ? продолжалъ мистеръ Пёмбельчукъ, оправившись совершенно, плотно скрестивъ руки на груди и снова принимаясь за свою выжимательную систему.

— Очень-высокая, черная женщина, сказалъ я.

— Дѣйствительно ли такъ, дядюшка? спросила сестра.

Мистеръ Пёмбельчукъ одобрительно кивнулъ головой, изъ чего я тутъ же заключилъ, что онъ никогда не видывалъ миссъ Гавишамъ, потому-что она нисколько не была похожа на мой портретъ.

— Хорошо, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ съ важностью: — вотъ этакимъ путемъ мы съ нимъ справимся. Мы скоро все узнаемъ, сударыня.

— Я въ этомъ увѣрена, дядюшка, отвѣчала мистрисъ Джо:- я бы желала, чтобъ онъ постоянно былъ при васъ: вы такъ хорошо умѣете съ нимъ справляться.

— Ну, милый, что дѣлала миссъ Гавишамъ, когда ты къ ней пришелъ? спросилъ мистеръ Пёмбельчукъ.

— Она сидѣла, отвѣчалъ я:- въ черной бархатной каретѣ.

Мистеръ Пёмбельчукъ и мистрисъ Джо съ удивленіемъ взглянули другъ на друга, что было весьма-натурально, и въ одинъ голосъ повторили: