Эдит Уортон - Эпоха невинности Страница 16

Это было обычное кокетство невесты, и, к своему стыду, оно показалось ему неуместно детским. Конечно, она повторяет чьи-то слова, но ведь ей уже скоро двадцать два. Интересно, когда «порядочные» женщины начинают выражать свои собственные мысли собственными словами?

«Наверное, никогда, раз мы сами не позволяем им», — подумал он и вспомнил свой сумасшедший всплеск, так удививший Силлертона Джексона: «Женщины должны быть так же свободны, как и мы».

Скоро он снимет повязку с этих прекрасных юных глаз и заставит их взглянуть на мир. Но сколько поколений женщин легли в фамильные гробницы, так и не сняв ее? Он слегка содрогнулся, вспомнив о всех этих новых идеях в научных книгах, и особенно о кентуккийской пещерной рыбе, у которой атрофируется зрение, потому что она не пользуется глазами. Что, если он велит Мэй открыть глаза, а они смогут лишь наивным взглядом смотреть в пустоту?

— Нам могло быть еще лучше. Мы могли бы отправиться в путешествие и быть только вдвоем.

Ее лицо вспыхнуло.

— О, как это было бы чудесно, — призналась она — ей бы, конечно, тоже хотелось этого. Но ее мать никогда бы не одобрила их стремление поступать не как все.

— Но мы и есть «не как все», это же само собой разумеется! — настаивал Арчер.

— Ах, Ньюланд! Вы такой необыкновенный! — воскликнула Мэй.

У него сжалось сердце, ибо он вдруг подумал, что он говорит ей вещи, которые все женихи говорят в этих случаях, и ее ответы — вплоть до эпитета «необыкновенный» — тоже продиктованы ей традициями и инстинктом.

— Необыкновенный? Мы все похожи друг на друга, как куклы, вырезанные из сложенного в несколько раз листа бумаги. Мы словно узор на стене, нарисованный по трафарету. Разве мы не можем поступать по-своему, Мэй?

Он в возбуждении остановился и взглянул ей в глаза — она смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— Господи, так что же нам делать — бежать и тайно обвенчаться? — засмеялась она.

— О, если бы!

— Ньюланд! Неужели вы и вправду так меня любите? Ах, как я счастлива!

— Но почему мы не можем стать еще счастливее?

— Не можем же мы вести себя как в романах?

— Но почему? Почему? Почему?

Казалось, ей наскучила его настойчивость. Она прекрасно знала, что ничего этого сделать невозможно, но приводить доводы было бы слишком утомительно.

— Я недостаточно умна, чтобы спорить с вами. Но ведь поступки такого сорта… они просто неприличны… не так ли? — спросила она, радуясь, что нашла слово, которое закроет тему.

— А вы так боитесь нарушить приличия?

Было очевидно, что этот вопрос ошеломил ее.

— Разумеется, боюсь — так же, как и вы, — с некоторой досадой сказала она.

Он стоял молча, нервно постукивая тростью по голенищам сапог. Чувствуя, что она нашла удачный способ закончить спор, Мэй продолжила беспечным тоном:

— О, знаете, я ведь показала Эллен ваш подарок. Она сказала, что она никогда не видела подобной оправы. Сказала, что такого прекрасного кольца нет даже на рю де ля Пэ![36] Ньюланд, у вас такой тонкий вкус!

Джейни пришла повидать Арчера следующим вечером, перед обедом, когда он в мрачном настроении курил у себя в кабинете. Он не заглянул в этот день, как обычно, в клуб по дороге с работы, где служил юристом, не особенно, впрочем, утруждая себя, как и было принято в среде состоятельных ньюйоркцев. Он был не в духе — мысль, что он ежедневно, в один и тот же час, делает одно и то же, сверлила его мозг.

— Однообразие, вечное однообразие, — бормотал он, и это слово непрерывно звучало в его голове, когда он, как всегда, подъехал к клубу в определенный час, и, увидев знакомые фигуры в цилиндрах за зеркальными стеклами, внезапно развернулся и проехал прямо домой. Он знал не только возможную тему предстоящей беседы в клубе, но и то, кто и каким образом будет выступать. Главной темой будет, конечно, герцог; но, несомненно, подробно будет обсуждаться и появление на Пятой авеню златоволосой особы в небольшой коляске канареечно-желтого цвета, запряженной парой невысоких гнедых, которые, как все полагали, имели прямое отношение к Бофорту. Таких «дамочек» в Нью-Йорке было мало, а уж разъезжающих в собственных колясках и того меньше; и появление мисс Фанни Ринг на Пятой авеню в час прогулок великосветской публики глубоко взволновало все общество. Только вчера ее коляска проехала мимо кареты миссис Лавел Минготт, и та, тотчас же дернув за колокольчик, приказала кучеру повернуть обратно к дому. «Что, если бы это случилось с миссис ван дер Лайден?» — спрашивали все друг друга с ужасом. Арчер мог бы поклясться, что сейчас, в эту самую минуту, Лоуренс Леффертс в клубе произносит речь о разложении общества.

Он неприветливо вскинул глаза, когда Джейни вошла, и тут же снова опустил их в книгу (только что вышедший «Шателяр» Суинберна), словно он и не видел ее. Она взглянула на заваленный книгами письменный стол, открыла том «Забавных историй»,[37] скорчила гримаску из-за архаического французского и вздохнула:

— Какие ученые книги ты читаешь!

— Ну? — спросил он, посмотрев на сестру, которая застыла рядом с видом Кассандры.[38]

— Мама очень рассердилась.

— Рассердилась? На кого? За что?

— Только что заезжала мисс Софи Джексон. Передала, что вечером заедет брат. Она почти ничего не сказала, потому что он хочет сам рассказать все в деталях. Сейчас он поехал к ван дер Лайденам.

— Ради всех святых, Джейни. О чем ты толкуешь? Сам Господь не разобрался бы. Давай по порядку с самого начала.

— Сейчас не время богохульствовать, Ньюланд… Мама и так переживает, что ты не ходишь в церковь…

Арчер издал глубокий стон и снова погрузился в книгу.

— Ньюланд! Послушай, это очень важно. Твоя приятельница Оленская была вчера в гостях у миссис Лемюэл Стразерс; она ездила туда с герцогом и Бофортом.

Последние слова сестры неожиданно ввергли его в такое бешенство, что он коротко рассмеялся, чтобы подавить его.

— И что такого? Я знал, что она собирается туда.

Джейни побледнела и вытаращила глаза:

— Ты знал — и не остановил ее? Не предостерег?

— Не остановил? Не предостерег? — Он снова засмеялся. — Разве я собираюсь на ней жениться? — Собственное фантастическое предположение как-то странно зазвенело у него в ушах.

— Но ты войдешь в ее семью.

— О, семья, семья! — презрительно-насмешливо изрек он.

— Ньюланд! Тебя не заботит честь семьи?

— Ничуть.

— И даже то, что подумает тетя Луиза ван дер Лайден?

— Абсолютно — пусть эту чепуху перемалывают старые девы.

— Мама не старая дева, — поджав губы, выдавила его девственная сестрица.

Ньюланд чуть не выкрикнул в ответ: «И она, и ван дер Лайдены, и все мы превращаемся в старых дев, стоит лишь чуть-чуть соприкоснуться с реальностью!» — но, увидев, что ее длинное кроткое лицо вот-вот сложится в гримасу плача, он устыдился своего бесполезного гнева.

— Да бог с ней, с Оленской, Джейни. Хватит болтать глупости. Я же не ее опекун.

— Конечно нет. Но ведь ты сам ускорил помолвку, чтобы поддержать ее; если бы не это, тетя Луиза никогда бы не пригласила ее на обед в честь герцога.

— Ну и что произошло плохого? Она была самой роскошной дамой на этом обеде; благодаря ей обед у ван дер Лайденов не был похож на заупокойную мессу, как это обычно бывало.

— Но ты же знаешь, что дядя Генри сделал это только ради тебя — уговорил тетю Луизу и послал приглашение. А сейчас они так расстроены, что немедленно возвращаются в Скайтерклифф. Я думаю, Ньюланд, тебе нужно спуститься. Ты не представляешь, в каком состоянии мама.

Ньюланд нашел мать в гостиной. Она подняла глаза от вышивания и спросила:

— Джейни тебе рассказала?

— Да. — Он постарался сказать это как можно более сдержанно. — Но я не могу принимать это всерьез.

— Даже тот факт, что кузина Луиза и кузен Генри оскорблены?

— Чем? Тем, что графиня Оленская посетила дом, в котором живет женщина, ездить к которой считается не совсем приличным?

— СЧИТАЕТСЯ?

— Ну ладно, пусть так и есть. Но у нее можно послушать хорошую музыку по воскресным вечерам, когда Нью-Йорк умирает от скуки.

— Хорошую музыку? Насколько мне известно, там была женщина, которая вскочила на стол и распевала песенки, как в известных домах в Париже. Там курили и пили шампанское.

— Но… такие вещи делаются и в других местах, а мир все еще не рухнул.

— Значит, французский образ жизни тебе по вкусу?

— Мама, ну вспомни, как тебе было скучно в Лондоне!

— Нью-Йорк — не Париж и не Лондон.

— О, разумеется нет! — простонал Ньюланд.

— По-видимому, ты имеешь в виду, что наше общество не столь блестяще. Может быть, ты и прав, но мы принадлежим именно к нему, и люди пришлые должны уважать наши правила, коль скоро они находятся среди нас. Особенно Эллен Оленская: мне кажется, именно от той жизни, которую ведут в блестящем обществе, она и сбежала.