Андрэ Моруа - Открытое письмо молодому человеку о науке жить Страница 16

Гёте давал начинающим авторам сходные советы. Легче, говорил он, написать в порыве вдохновения короткое стихотворение, чем сочинить длинную эпопею. Поэтому на первых порах пишите кратко. Цикл коротких стихотворных импровизаций удастся вам скорее, чем огромная надуманная махина. Гораздо позднее, когда приходят зрелость и профессионализм, одаренный гением сочинитель пишет своего «Фауста».

Ни вы, ни я не напишем «Фауста». Но у нас, как и у всех людей, есть цель, к которой мы стремимся, задача, которую мы хотим выполнить. Будем справедливы к себе. У многих молодых людей, если они не добились успеха с самого начала, появляется тенденция недооценивать себя. «Я никогда не создам ничего стоящего, — говорят они. — У меня не хватит на это ни смелости, ни ума». Они смотрят на более способного товарища и думают: «Везет же ему! Ему все дается без труда».

Бывает, конечно, и так. Я знал одного студента Политехнической школы, который целыми днями бездельничал, барабаня по клавишам пианино, а когда его вызывали к доске, заново открывал математические законы. Но эти чудеса — не правило. Да и что нам известно о чужом труде? Вы же не знаете, какие неудачи постигли другого человека, от каких честолюбивых планов ему пришлось отказаться. Быть может, он тоже стремился как можно быстрее достичь отдаленной цели — просто вам об этом ничего не известно. Потом, умудренный опытом, он стал лучше соразмерять свои силы, выбрал более близкую цель и теперь хорошо делает то, что умеет. Поступайте, как он. Выберите ритм, который вам подходит. Определите, на что вы способны. У каждого человека своя степень совершенства. У лошади одна степень совершенства, у человека — другая, говорил Спиноза. У святого одна степень совершенства, у вас — другая. Тренируйтесь на ровных лужайках. Препятствия вы будете брать позже.

Часто говорят, что молодые люди тщеславны. Это неверно. Многие из них не уверены в своих силах. Те, кто хвастаются или грубят, как правило, страдают комплексом неполноценности. Они пытаются подбодрить себя рассказами о подвигах, которых не совершали. Они разрушают потому, что не умеют созидать. Не цените себя ни слишком высоко, ни слишком низко. Ясно отличайте работу, которая вам по силам, от той, что выше ваших сил. Со временем вы станете более опытным и умелым. Не теряйте веру в себя. И главное — не отзывайтесь о себе дурно. Ведь вам могут поверить.

Не торопитесь. Разжигая в печи огонь, вы сначала поджигаете лучину, с нее пламя перекидывается на сухой хворост. Когда пламя, набрав силу, вздымается вверх и начинает гудеть, вы отваживаетесь подбросить в печь полено. Если и оно в свою очередь занимается, вы отправляете вслед за ним второе. Потом третье — вот вы и разожгли огонь. А если бы вы сразу забросали вашу лучинку толстыми поленьями, она бы погасла. Так и в жизни. Вам надо выполнить какую-то работу? Сначала приготовьте все, что вам потребуется, — это лучина. Потом дайте себе время на разбег — это хворост. А уж потом настанет черед толстых поленьев. Иначе работа никогда не будет сделана...

Я испытал это на себе. Чтобы не оставить без средств к существованию многие семьи, я был вынужден заняться сельским хозяйством. Я обратился за помощью к специалистам. Чего только они мне ни насоветовали: купить целое стадо, разворотить все свои луга, вспахать землю. Дело не заладилось. Меня спасло то, что я зарабатывал на жизнь другим способом. Будь я только землевладельцем, я бы разорился. Почему? Потому что мои консультанты не имели терпения. Стадо увеличивается за счет естественного прироста, годами. Земля что живое существо. Не перегружайте ее сверх меры.

Не переусердствуйте с поленьями. И в любви, кстати, тоже. Если вы вступаете в брак в надежде тотчас зажечь в своей жене пылкую страсть, вы рискуете погасить искру любви. Конечно, если вы еще до свадьбы пылко любили друг друга, достаточно будет лишь поддерживать огонь. Но если брак ваш основан на дружбе, уважении, то несите к домашнему очагу хворост знаков внимания, хорошего настроения, общих вкусов. Постепенно пламя разгорится как следует, и вам можно будет не беспокоиться. Теперь все в порядке. Этого пламени уже не потушить и толстым поленьям страсти. Зажечь огонь в очаге, в любви или в работе — это искусство, требующее сноровки, внимания и терпения.

Подлинная жизнь

Вы спрашивали у меня совета, как вам строить жизнь. Я искренне хотел поделиться с вами своим опытом, но прошу вас не смешивать эти азы житейской мудрости с вещами гораздо более важными. Конечно, надо трудиться; наверное, нужно осознать свою принадлежность к определенному слою общества, что не помешает вам впоследствии стать выше этого; не стоит пренебрегать поддержкой религии; нужно участвовать в политической жизни, поскольку, если обществом не управлять, в нем восторжествует пагубная анархия. Все это верно, но главное — в ином.

Наедине с собой звездным летним вечером загляните себе в душу. Расставьте все по своим местам. Подумайте о тех, кто считает себя великими, о преуспевших и о сверхпреуспевших в жизни, о тех, кто сгибается под тяжестью реликвий и медалей. Вспомните, что под этой сверкающей мишурой, под этими крахмальными манишками всего лишь тела, такие же, как у вас. Да что я говорю? Вовсе не такие. Ведь вы молоды, ваше тело стройно и мускулисто. А они старики; у них толстые животы и вялые мускулы; у них двойной подбородок и дряблая, морщинистая кожа.

Это не мешает иным из них обладать большим умом. Уважайте их возраст и заслуги, но не считайте, что они сделаны из другого, лучшего теста. По большей части они несчастны, недовольны жизнью и жалеют об утраченной юности. Как они ни умны, почти все они, опьяненные собственным напыщенным красноречием, одурманенные системами и отвлеченными понятиями, забыли о подлинной жизни, а это очень опасно. Бели бы они не жили в призрачном мире, созданном их помутившимся разумом, если бы они окунулись в нелегкую повседневную жизнь бедных людей, они сплотились бы, чтобы перестроить мир. Но они полны честолюбия и обид, они разжигают никому не нужные конфликты. Сколько горя приносят они человечеству! Если бы они как следует представляли себе, как юноши бьются в агонии на залитых водой рисовых полях, задыхаются в болотах, они сделали бы все, чтобы предотвратить бессмысленные войны. Но их ослабшие глаза не видят, их уши не слышат. Сколько человеческой крови проливают эти люди!

Всмотритесь — подлинная жизнь рядом с вами. Она в цветах на лужайке; в ящерице, которая греется на солнышке у вас на балконе; в детях, которые с нежностью смотрят на мать; в целующихся влюбленных; во всех этих домишках, где люди пытаются работать, любить, веселиться. Нет ничего важнее этих скромных судеб. Их сумма и составляет человечество. Но людей так легко обмануть. Несколько туманных слов могут довести их до убийств, вражды, ненависти. Употребите всю власть, которой достигнете, на то, чтобы вернуть их к подлинной жизни с ее немудреными радостями и привязанностями.

Да и сами живите подлинной жизнью, а не играйте трагикомическую роль, в которую не очень-то верите. «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно».[37]

Заключение в форме диалога

— Ваши советы разумны, но я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь им последует.

— Я их не только не навязывал, но даже не предлагал; их у меня попросили.

— Они подходят вашему возрасту, но не молодежи. «Советы стариков, как зимнее солнце — они светят, но не греют».

— Я и сам говорил, что в различные периоды жизни характер, пороки и добродетели человека меняются.

— Вы действительно это сказали, но тогда зачем советовать умеренность тому, кто находится в расцвете молодости? Откуда ему взять мудрость Марка Аврелия, если он кипит желаниями и энергией. Особенно в наше время. Вы не можете не знать, что являетесь современником битников, сердитых молодых людей, «черных курток» и «прово»[37]. На что им ваш стоицизм?

— Он мог бы стать их спасением... Впрочем, я обращался не к ним... Мой Луцилий, мой Натэниэл[37], для которого я пишу, не из числа сердитых молодых людей... Встревоженный? Неуверенный? Пожалуй. Именно тревогу его я и пытался рассеять, говоря о вечном человеке.

— На что ему вечный человек? Он родился в страшное время, когда все рушится; он мучается тоской своей эпохи.

— Тоска не новость. Рене, Вертер, Адольф страдали «болезнью века». Кафка, Брукнер описали «болезнь юности»'. Всякий раз, когда после бурного периода революций и войн наступает относительное спокойствие и внешнее процветание, «дитя века» скучает. Не находя применения своим силам, молодежь разбивает витрины, поджигает автомобили...

— И бранит стариков.

— Ничего хорошего в этом нет. Да и нового тоже. На премьере «Эрнани» юные романтики освистывали лысых классиков и кричали: «Эй, вы, плешивые, по вас плачет гильотина!»