Кобо Абэ - Человек-ящик Страница 16

– Нужно и тебе приготовиться, как ты считаешь? – сказал лжечеловек-ящик торжественно. – Она… посмотри, она не обращает на меня ни малейшего внимания.

Расстегивая пятую пуговицу, она чуть улыбнулась. Улыбнулась так, будто оступилась. Осталось еще семь пуговиц-ягодок.

– Если хотите фотографировать, фотографируйте, пожалуйста.

Я был поражен. Действительно, я договаривался с ней, что она будет мне позировать. Она раздевается, но это совсем не значит, что и я должен раздеваться вместе с ней. Может быть, и разденусь, но зачем же сразу? Наверно, я просто боялся того, к чему это приведет. Чтобы сгладить неловкость, я протянул было руку к вещевому мешку, где лежал фотоаппарат, но потом раздумал доставать его. Если бы я достал и установил фотоаппарат, это означало бы молчаливое согласие жить вместе с лжечеловеком-ящиком. Правда, фотографировать лучше, чем обнажаться, но это было бы равносильно тому, чтобы отдать ему второй ключ от своей собственной квартиры.

– Смотри, какой воинственный вид…

Расстегивая седьмую пуговицу, она отвернулась вполоборота к стене. Блузка распахнулась, и показался лифчик. Угольного цвета лифчик, выстроченный лучеобразно, как мяч для регби. Пожалуй, и правда вид воинственный. Стеклянный шкафчик со стерильными инструментами. Узенькая кушетка для осмотра больных. Эмалированный таз, стоящий на подставке с широко расставленными тонкими металлическими ножками. Жутковатое медицинское кресло, похожее на зубоврачебное, но чем-то отличающееся от него. Интересно, для чего оно? В подборе этих предметов было нечто эротическое, как в картине ада. Для фотографирования места лучше не придумаешь – как только солнце станет повыше, вряд ли удастся избежать соблазна пощелкать.

– Если хочешь, можешь переменить место. А я уйду вон туда… – любезно предложил лжечеловек-ящик.

– Наоборот, не нужно. Иначе свет будет падать сзади.

Молчание, молчание… Сейчас любая моя грубость приведет к поражению… Она взялась за девятую пуговицу – еще три, и блузка будет снята…

– Однако, как мне удалось заметить, от тебя ждут не фотографирования, а более решительных действий. – Притворная веселость. Лжечеловек-ящик начал замазкой болтовни заделывать щель, образованную моим молчанием. – Если бы спросили меня, я выбрал бы именно такие действия. Только не ври, что она не возбуждает тебя. А фотографию можно сделать когда угодно и фотографировать что хочешь. Если же ты думаешь, что это будет неприятно мне, можешь не беспокоиться. Я отказался от всех своих прав. Примерно год назад, когда она пришла, чтобы прервать беременность, я прямо влюбился в нее. Сделал ей операцию, a Qua мне так спокойно говорит: денег у меня нет, давайте я у вас поработаю и расплачусь. И это наивное лицо… Я был поражен… Но решение принял моментально. Я, естественно, не стал выспрашивать ее ни о том, как зовут ее приятеля, ни о родственниках. Мне удалось привлечь ее тем, что я игнорировал ее прошлое.

– Если бы спросили, я, думаю, ответила бы.

– Пожалуйста, не считай, что я сознательно не спрашивал.

– И все же хорошо, что не спрашивали.

– Медсестра, которая работала здесь раньше, была не особенно привлекательной. А эта производила впечатление девушки бывалой и вполне доступной.

– А на самом деле какой была?

– Сначала мне показалось – крайне осторожной. Потом показалось, наоборот, чересчур доверчивой. Ты все делаешь слишком импульсивно. А когда тебя ругают, ты легко просишь прощения. Видимо, ты убеждена, что стоит попросить прощения, и любая вина забыта.

– Сколько хлопот я доставила. – Она берется за последнюю пуговицу.

– Ничего, я прощаю тебя. А то, что я сначала не расспросил тебя о прошлом, теперь мне представляется дурацким легкомыслием. В общем, тебе удалось пройти по снегу и скрыться, не оставив следов.

Чуть растянув губы, она коротко рассмеялась, вытащила из юбки полы расстегнутой блузки и, плавным движением сняв ее, бросила на край кушетки. Когда она поворачивалась, на талии образовалось несколько тонких складок. Она не казалась особенно худой, но и слой подкожного жира, видимо, не такой уж толстый. Эти складки кожи что-то напоминают. Но что? Вспомнил – замшу для протирки объектива.

– А все-таки получилось у нас неплохо, правда?

– Слишком хорошо, – насмешливо фыркнул лжечеловек-ящик. – Но я был ужасно самонадеян. Я считал, что могу делать все, что хочу, потому что у меня была возможность удерживать ее… Отвратительно. Как мерзкий соблазнитель, я брился два раза в день – утром и вечером… И такие отношения между врачом в пациентом, обратившимся к нему, чтобы сделать аборт! А дальше история с ньютоновым яблоком – закон тяготения. Тут как раз и служившая до этого медсестра ушла, да еще так неожиданно…

(На полях красными чернилами сделана приписка и стрелкой указано, к чему она относится. – Откуда мне было знать, что это его жена… – Если бы и знала, ничего бы не изменилось. Да и ей самой опротивела роль, которую она вынуждена была играть.)

– Я ужасно не люблю быть свидетелем того, как ранят человека.

– А как ты такое объяснишь? Однажды я спросил тебя: представь себе, что мир вот-вот погибнет, согласилась ли бы ты провести со мной последние мгновенья? Ответ был такой: если бы мне удалось, я бы хотела в одиночестве смотреть на море…

– Неправда. Я, должно быть, сказала другое: хочу быть вместе с толпой в каком-нибудь оживленном месте… на вокзале, в универмаге – вот где.

– Действительно, нечто подобное.

– Я не думаю, что мир погибнет так просто.

– Во всяком случае, все, что следовало мне уплатить, уплатили сполна. И теперь не должны ни иены…

Желтая юбка кольцом упала к ее ногам. Левой ногой она переступила через юбку, а правой поддела ее и легко вскинула вверх. Юбка бесшумно полетела и упала на пол перед кушеткой. Пуговицы стукнулись друг о друга и издали звук, будто раздавили маленькую ракушку. Светло-голубые трусы – немыслимо маленькие – плотно облегают бедра. Чуть согнув колени, она прижала ладони к ляжкам. Ее поза напоминала позу ныряльщицы, казалось, она дурачится. Каждое ее движение прочерчивало пространство, делало его контрастным, меняющимся, рисовало какой-то особый мир. Вдруг во мне просыпается жалость – точно от насморка защекотало в носу. Может быть, я испытал это странное чувство, потому что видел такое впервые.

– Подожди, – остановил ее лжечеловек-ящик, когда она взялась за резинку трусов. Она замерла, устремив взгляд поверх моей головы, в какую-то далекую точку. – Почему ты не смотришь на нее как следует? Ведь она для тебя раздевается. Ты должен пожирать ее глазами. Ты когда-нибудь видел, как делают искусственный жемчуг? У меня ощущение, будто ее шея и плечи из такого жемчуга… Точно он еще льется нескончаемым потоком перед тем, как застыть… Мне очень нравится этот изгиб, идущий от талии к бедрам. И юная кожа – ее ведь не сбросишь, как это делает змея, – еще сохранила свою свежесть…

– Что меня особенно привлекает, так это ноги. По мне… – Сказав это, я напряг подбородок и стиснул зубы. Веки отяжелели, я не в силах поднять их, чтобы посмотреть ей в глаза. Интересно, какое у нее сейчас выражение лица? Подозрительно, что из ящика не струится дым, а лжечеловек-ящик даже не закашлялся ни разу. – Да я, в общем, ничего в этом не понимаю. Хорошие ноги, плохие ноги… Это все равно что заставить человека читать книгу на незнакомом ему иностранном языке… Сам не пойму, почему меня вдруг привлекли ее ноги.

– Наверно, потому, что они ближе всего к тому месту, которое тебя волнует.

– Ничего подобного. Если бы только это, мне было бы безразлично, какие ноги. Может быть, я вспомнил о бегущих ногах? За быстро бегущими ногами всегда хочется броситься вслед…

– Явная натяжка. Объяснить тебе, в чем дело? Расстояние слишком велико. Ты не можешь решиться сделать хотя бы полшага и поэтому бессилен заставить себя поднять голову. Почему ты не можешь сделать эти полшага? Я объясню. – Лжечеловек-ящик заговорил другим тоном и, отойдя от стены, занял место вершины воображаемого равнобедренного треугольника, основанием которого служила линия, связывающая меня и ее. – И рыбы, и птицы, и звери перед тем, как спариться, совершают особый любовный обряд. По мнению специалистов, он, скорее всего, представляет собой трансформированную форму угрозы или нападения. В общем, каждое живое существо имеет собственный, четко очерченный участок, и оно инстинктивно готово атаковать агрессора, нарушившего его границы. Но атакуя всех подряд, спариться невозможно. Для этого нужно, чтобы граница была прорвана, двери открыты. Вот тут-то и возникает то, что на первый взгляд похоже на атаку, но отличное от нее: рождается особое искусство всем своим видом, своими телодвижениями усыпить оборонительный инстинкт партнера. То же самое и у людей. Ухаживание – это все тот же наступательный инстинкт, лишь подкрашенный и принаряженный. Во всяком случае, конечная цель и у животного и у человека одна и та же – прорвать границу и напасть. По своему опыту знаю, что у людей граница проходит в радиусе двух с половиной метров. И если удастся переступить эту тщательно охраняемую черту, неважно как – уговорами или с помощью яркой электрической лампочки, – противник побежден. И хотя с такого близкого расстояния противника можно прекрасно рассмотреть, определить, что он собой представляет, трудно. Здесь могут сослужить службу лишь осязание и обоняние.