Джон Стейнбек - Короткое правление Пипина IV Страница 16

— Эти картины… — начал было дядюшка.

— Вы сказали, Буше. Что-то такое я припоминаю из краткого курса истории искусств. Знаете, что будет, если я привезу Буше без подписи? Папаша наймет экспертов. Он помешан на экспертах. А знаете, что будет со мной, если этот Буше окажется фальшивкой? Я, выходит, пытался провести своего старика?

— А подпись избавит вас от подобных затруднений?

— Наверное. Хотя трудно сказать. Моего папашу так просто на кривой кобыле не объедешь.

— Может, тогда стоит взглянуть на кое-что еще, — продолжил дядюшка. — Я знаю, как заполучить великолепного Матисса с подписью. А может, вы заинтересуетесь «Головой женщины» Руо — замечательная вещь. Или взглянете на подборку Паске — изысканный вкус. Через несколько лет они будут стоить целое состояние.

— Показывайте всё, — ответил Тод. — Крошка говорит, у вас что-то с мартини не выходит.

— Вкус получается разным.

— А вы хорошо охлаждаете? Маккрендлер как-то сказал мне, что настоящий мартини — холодный мартини. Если вы не против, я вам смешаю. Хотите, сир?

— Спасибо. Мне бы хотелось поговорить о вашем отце, короле…

— Яичном Короле.

— Именно. Давно он король?

— Со времен депрессии. Тогда он и пошел в гору. Еще до моего рождения.

— Свое королевство он создал сам?

— Можно сказать и так, сэр. Ему сейчас никто не указ и не помеха.

— Он единоличный владелец королевства?

— Ну, формально нет, это корпорация, вы понимаете, но это не имеет значения, когда все акции в кармане.

— Мой юный друг, надеюсь, вы навестите меня в самом скором будущем. Мне хотелось бы поговорить с вами о королевских делах.

— А где вы живете, сэр? Крошка мне не говорит. Я думал, она стесняется.

— Думаю, она действительно стесняется, — сказал король. — Я живу в Версальском дворце.

— Ох, ни черта себе! Представляю, что будет, когда об этом узнает мой старикан!

Будто в честь короля, во Францию пришло мягкое, солнечное лето.

Дожди терпеливо ждали, пока ветер стряхнет пыльцу с соцветий винограда, пока набухнут тугие, плотные завязи, и только тогда небесная влага поддержала их, напоила живительным соком. Лозы впитывали из земли силы, купаясь в теплом воздухе. Еще не вызрело ни единой виноградины, а все уже соглашались, что вина этого урожая станут лучшими из лучших — какие вспоминают старики, рассказывая о славных деньках молодости.

Пшеница наливалась тяжелым золотом. Масло и молоко впитывали нежность необыкновенно пышных, ароматных трав. Трюфели выдавливали друг дружку из-под земли. Счастливые гуси глотали корм, едва не лопаясь от упитанности. Фермеры, как всегда, жаловались — всякий фермер обязан жаловаться на жизнь, это его общественный долг, — но жалобы их звучали оптимистично и радостно.

Отовсюду нахлынули туристы, и каждый из них оказался добрым и щедрым, так что даже носильщики на вокзалах улыбались — хотите верьте, хотите нет. Таксисты матерились с поразительным добродушием, а кое-кто из них даже признался, что в этом году дела идут неплохо — а от таксиста такое едва ли когда услышишь.

Добродушие овладело даже партийными лидерами, прочно угнездившимися в королевском совете. Все всё видели в радужном свете: христианским христианам казалось, что церкви полны верующих, а христианским атеистам — что пусты. Социалисты с упоением ворковали над своим проектом французской конституции. Коммунисты без устали объясняли друг другу тонкости партийной политики, ведущей от монархии к истинно народной власти. Кремлевские власти не только официально поздравили Францию с реставрацией, но и предложили огромный заем.

В «Правде» появилась написанная Алексеем Крупским статья о гениальном ленинском предвидении: вождь, оказывается, не только предсказал французскую реставрацию, но и одобрил ее как очередной шаг на пути к социалистической революции. Статья заставила французских коммунистов не только терпеть, но и горячо поддержать монархию.

Лига налогонеплательщиков растерянно умолкла под угрозой роспуска: из-за русского и американского займов никто не собирал вообще никаких налогов. Немногочисленные пессимисты угрюмо предрекали неминуемый конец изобилия, но их высмеивала в статьях и карикатурах почти вся французская пресса.

Французский «Ротари-клуб» разросся до таких размеров, что приобрел вес и влиятельность политической партии.

Домовладельцы дружно запросили у правительства субсидии и одновременно подали петицию о повышении квартплаты.

Правые и левые центристы настолько уверовали в безоблачное будущее, что дерзко предложили повысить цены одновременно с понижением зарплат. Предложение прошло, не вызвав ни забастовок, ни бунтов, и все посчитали, что дни коммунистов сочтены.

Америка, умиляясь французской стабильности, предлагала один заем за другим. Наблюдая долларовый дождь по соседству, окрепли и набрались оптимизма роялисты Португалии, Испании и Италии.

Британия хмурилась.

В Версале аристократы с упоением ссорились за право оказаться в почетном списке четырех тысяч наизнатнейших. А тайный дворянский комитет вынашивал планы возвращения французских земель их древним, по-настоящему законным владельцам.

Мадам Мари одной из первых заметила: для всех реставрация свелась к появлению короля. Все только и говорили: король то, король это. И никто, никто не обратил внимания на то, каково приходится королеве. Быть королевой не просто, но разве мужчины способны это понять? У Мари были фрейлины, королева без фрейлин не королева, но попробуйте попросите их о чем-нибудь. И попробуйте дождитесь результата. А эти камергеры, эти постельничие и управители дворцовых покоев — они скорее потратят час на обсуждение своих привилегий, чем смахнут откуда-нибудь пыль, а потом еще жалуются королевскому советнику, который выхлопотал им место.

Вы только представьте себе, сколько пыли скапливается в Версале! Сколько сил надо, чтобы содержать его в чистоте! Бесчисленные залы, лестницы, канделябры, панели, лепнина собирают пыль как магнит. Во дворце ни нормальной канализации, ни водопровода, хотя в парке к фонтанам и прудам проложено огромное количество труб.

Кухни находятся почти в миле от королевских покоев. Попробуй заставь теперешних слуг пронести целую милю поднос в королевскую столовую! В трапезной обедать невозможно — сразу заполучишь две сотни официальных гостей, а королевская семья и так еле сводит концы с концами. При распределении королевских денег никому и в голову не пришло подумать о королеве. Мари суетилась от рассвета до заката и все равно не успевала навести порядок в дворцовом хозяйстве. Да любую нормальную француженку это уже сто раз свело бы с ума!

Кроме того, во дворце жила так называемая знать. От их поклонов, расшаркиваний, их церемонных жестов Мари тошнило. Они всегда осведомлялись о том, каково ее мнение, и переставали слушать, едва она открывала рот — особенно когда о чем-то просила, а ведь просила она по-хорошему. И просила всего-то навсего выключить свет, когда выходишь из комнаты, убрать за собой грязное белье и сполоснуть после себя ванну. Более того. Несмотря на ее протесты, цвет французского дворянства продолжал ломать мебель, жечь ее в каминах и выплескивать содержимое ночных горшков на газоны. Мари не понимала, как можно так себя вести и как эти люди могли жить, когда никто не убирал за ними.

А разве король прислушивался к ее словам? О, король есть король. Он витал в облаках — еще выше, чем во времена забав с телескопом. Тогда он всего-то воображал себя профессиональным астрономом.

От Клотильды тоже не было никакого проку. Она влюбилась, и не как приличная, воспитанная французская девушка, а как сопливая американская студентка из Сорбонны. Она стала такой рассеянной и так вошла в роль принцессы, что перестала заправлять кровать и даже забывала стирать свое белье!

Наконец, бедняжке Мари даже не с кем было поговорить. Некому пожаловаться и не с кем посплетничать.

Не секрет — женщины не могут существовать друг без друга. Быть женщиной в одиночестве практически невыносимо. Мужчина всегда может выпустить пар: пойти на охоту и прикончить пару-тройку зверушек или поорать в восторге, глядя, как боксеры на ринге разбивают друг дружке носы. Мужчина может найти убежище в фантазиях и мечтах, в работе, в конце концов. А куда деваться домохозяйке? Можно пойти в церковь, можно излить душу на исповеди, но разве этого достаточно?

Женщине нужно общение с другой женщиной. Мари нужно было с кем-то поговорить. Не с фрейлинами, упаси Боже, и не с прилипчивой стаей расфуфыренных придворных. И не со старыми приятельницами по авеню де Мариньи — они не преминули бы использовать ее доверительность в интересах своих мужей.

Покопавшись в памяти, королева Мари в конце концов поняла, кому можно довериться: только старой школьной подруге Сюзанне Леско.