Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель) Страница 17

— Духъ будущаго, — вскричалъ онъ, — ты внушаешь мнѣ безконечный ужасъ, больше, чѣмъ тѣ духи, которыхъ я видѣлъ до тебя! Но такъ какъ я вѣрю, что ты хочешь мнѣ добра и потому, что я такъ стремлюсь стать инымъ, чѣмъ я былъ до сихъ поръ, я благодарю тебя отъ всего сердца и готовъ слѣдовать за тобою. Отчего не хочешь ты говорить со мною?

Никакого отвѣта. Рука все время оставалась вытянутою впередъ.

— Веди меня, — сказалъ Скруджъ, — веди! Ночь быстро наступаетъ, а ночное время такъ дорого для меня! Веди же меня, Духъ!

Призракъ медленно двинулся и Скруджъ слѣдовалъ за нимъ въ тѣни его одежды, и ему казалось, что эта тѣнь и поднимаетъ и поддерживаетъ.

Нельзя сказать, чтобъ они, именно, вошли въ городъ; казалось, что городъ обступилъ ихъ, окружилъ своей сутолкою и шумомъ.

Какъ бы тамъ, впрочемъ, ни было, но они очутились въ самомъ его сердцѣ, на биржѣ, среди негоціантовъ, спѣшно снующихъ взадъ и впередъ, звенящихъ набитымъ въ карманахъ золотомъ и серебромъ, собирающихся въ небольшія кучки для дѣловыхъ разговоровъ. Они смотрѣли на часы, вертѣли съ задумчивымъ видомъ огромные дорогіе брелоки, и т. д. — однимъ словомъ происходило все то, что Скруджъ такъ часто видѣлъ.

Духъ остановился у небольшой группы крупныхъ капиталистовъ, и Скруджъ, замѣтивъ, что его рука вытянута въ ихъ сторону, подошелъ прислушаться къ разговору.

— Нѣтъ, — говорилъ высокаго роста, чрезвычайно толстый господинъ съ чудовищнымъ подбородкомъ, — я больше ничего не знаю, кромѣ того, что онъ умеръ.

— А когда именно? — спросилъ другой.

— Кажется прошлою ночью.

— Отчего и какъ онъ умеръ? — спросилъ третій, нюхая табакъ изъ серебряной табакерки. — Я думалъ, что онъ никогда не умретъ.

— Ну, это могъ знать одинъ Богъ, — зѣвая, сказалъ первый.

— А что онъ сдѣлалъ съ деньгами? — спросилъ господинъ съ багрово-краснымъ лицомъ и жировымъ наростомъ на кончикѣ носа, на подобіе нароста индюка.

— А я, право, хорошенько не знаю, — отвѣчалъ господинъ съ двойнымъ подбородкомъ. — Быть можетъ, онъ завѣщалъ ихъ своему товариществу. Во всякомъ случаѣ, не я ихъ унаслѣдовалъ — это я хорошо знаю! — Эта шутка вызвала общій смѣхъ.

— Вѣроятно, — продолжалъ тотъ же, — что ни стулья въ церкви, ни экипажи не обойдутся ему дорого, такъ какъ, клянусь жизнью, я никого не знаю, кто бы пошелъ на его похороны. А, что еслибы мы, безъ всякаго приглашенія, собрались проводить его?

— Если тамъ будетъ хорошій завтракъ, то я ничего не имѣю противъ, — замѣтилъ господинъ въ очкахъ. — Я охотно поѣлъ бы, если только тамъ меня накормятъ. — Новый взрывъ хохота.

— Ну, въ концѣ концовъ, мнѣ кажется, что я всѣхъ безкорыстнѣе, — сказалъ первый. — Я никогда не хожу на кладбище и никогда не завтракаю; но, если кто нибудь изъ васъ соберется на похороны, то я присоединяюсь. Припоминая нашу съ нимъ привычку при встрѣчѣ всегда останавливаться и перекидываться двумя, тремя словами, я начинаю думать, не былъ ли я его самымъ близкимъ другомъ. Прощайте господа, до свиданья!

Кучка разсѣялась, смѣшавшись съ другими. Скруджъ, узнавшій рѣшительно всѣхъ этихъ дѣльцовъ, обернулся къ Духу, какъ бы ища объясненія всему слышанному. Въ отвѣтъ на это призракъ проскользнулъ на улицу, указывая пальцемъ на двухъ бесѣдующихъ господъ. Скруджъ прислушался, надѣясь найти объясненіе загадкѣ. Этихъ двухъ лицъ, указанныхъ духомъ, онъ также хорошо зналъ: это были два очень богатыхъ и вліятельныхъ биржевика, и Скруджъ всегда очень добивался ихъ уваженія къ себѣ, конечно, какъ къ дѣловому человѣку, только и единственно съ точки зрѣнія дѣлового человѣка.

— Какъ поживаете? — спросилъ одинъ.

— А вы? — отвѣчалъ другой.

— Отлично! А старый то хрычъ, получитъ наконецъ, разсчетъ, а?

— Да, я слышалъ объ этомъ…. А, правда холодно?

— Самая обыкновенная погода для этого времени года! Вѣдь Рождество! Вы не катаетесь на конькахъ, надѣюсь?

— Конечно, нѣтъ! У меня есть другія дѣла. Добрый день!

И ни слова больше. Такова была ихъ встрѣча, такова бесѣда, таково прощанье.

Сначала Скруджа поражало, что Духъ придавалъ такое значеніе, въ сущности, совершенно безсодержательнымъ, разговорамъ; но въ тоже время, внутренно убѣжденный, что они заключаютъ въ себѣ скрытый смыслъ, онъ принялся размышлять, въ чемъ именно онъ могъ заключаться? Трудно было допустить, чтобы слышанное имъ относилось къ смерти Джэкоба Марли, его стараго компаньона; уже по одному тому такое предположеніе представлялось мало вѣроятнымъ, что смерть его произошла сравнительно давно, такъ сказать, принадлежала прошлому, а духъ имѣлъ отношеніе лишь къ будущему. Въ то же время Скруджъ не могъ вспомнить никого изъ своихъ знакомыхъ къ кому бы относились эти разговоры. Ни мало не сомнѣваясь, что кто бы ни была личность, которой они касались, они во всякомъ случаѣ, заключаютъ въ себѣ тайный урокъ, именно ему, направленный для его же добра, на которомъ онъ долженъ сосредоточить свое вниманіе, онъ рѣшилъ съ благоговѣніемъ прислушиваться къ каждому слову, и въ особенности самымъ внимательнымъ образомъ наблюдать за своею собственною тѣнью, если она появится, убѣжденный, что образъ дѣйствій его будущаго «я» дастъ ему тотъ ключъ, который откроетъ ему доступъ къ мучащей его, пока неразрѣшенной, загадкѣ. И такъ онъ сталъ искать здѣсь самого себя. Но кто же это, занявшій его обычное мѣсто, въ особенно любимомъ имъ уголкѣ? Не смотря на то, что биржевые часы показывали именно то время, когда Скруджъ обыкновенно являлся сюда, онъ не могъ найти себя въ толпѣ, шумно входившей въ ворота биржи. Впрочемъ, это обстоятельство мало его смутило, такъ какъ послѣ явленія ему перваго же призрака, онъ рѣшилъ въ глубинѣ души измѣнить свой образъ жизни и теперь онъ предполагалъ, что отсутствіе его на биржѣ является доказательствомъ, что онъ уже на дѣлѣ началъ примѣнять свои мечты.

Призракъ, попрежнему мрачный и неподвижный, продолжалъ стоять возлѣ него. Очнувшись отъ своихъ мыслей, Скруджъ замѣтилъ, что глаза духа не отрываясь смотрятъ на него. Это ощущеніе вновь заставило его задрожать съ ногъ до головы.

Оставивъ эту шумную часть города, они отправились въ одинъ изъ его бѣдныхъ и отдаленныхъ кварталовъ, куда Скруджу никогда ранѣе не приходилось проникать, хотя ему и были хорошо извѣстны населявшіе его люди и дурная слава ихъ. Улицы тамъ были темныя и грязныя; дома и лавки нищенскіе, люди полуголые, босые, пьяные, внушающіе отвращеніе. Проулки и проходы невѣроятно узкіе, какъ клоаки, извергавшіе зловоніе, нечистоты и скотоподобныхъ людей, ютящихся въ этихъ лабиринтахъ-улицахъ. Весь кварталъ дышалъ преступленіемъ, грязью, нищетою. Въ глубинѣ этого гнуснаго притона, подъ навѣсомъ сосѣдней кровли, виднѣлась низенькая, маленькая лавченка, въ которой торговали желѣзомъ, тряпьемъ, старыми бутылками, костями, остатками вчерашняго обѣда, собранными съ грязныхъ тарелокъ. На полу, внутри лавки, были нагромождены ржавые ключи, гвозди, цѣпи, петли, лезвія, чашки отъ вѣсовъ, гири и всевозможнаго вида и формы желѣзо. Тайны, раскрыть которыя, врядъ ли нашлось бы много охотниковъ, были погребены подъ грудами невообразимыхъ лохмотьевъ, массою прогорклаго сала и горами костей. Возлѣ небольшой печки для древеснаго угля, сложеной изъ стараго обломаннаго кирпича, среди своего товара, расположился сѣдой старый негодяй, лѣтъ семидесяти. Отъ холоднаго воздуха улицы онъ защитилъ себя занавѣской изъ выпачканыхъ жиромъ разнородныхъ тряпокъ, висѣвшихъ на веревкѣ, и наслаждаясь своимъ одиночествомъ, курилъ трубку. Скруджъ и Духъ очутились возлѣ него въ тотъ моментъ, какъ какая то женщина съ тяжелымъ узломъ въ рукахъ, проскользнула въ лавку. Слѣдомъ за нею, и также со сверткомъ, вошла другая, и сейчасъ же послѣ нея какой то мужчина, въ черномъ, поношенномъ платьѣ. Очевидно, всѣ трое были крайне удивлены, увидѣвъ здѣсь другъ друга. Послѣ нѣсколькихъ мгновеній общаго молчанія, всѣ трое разразились хохотомъ.

— Пусть начинаетъ поденщица! — вскричала ранѣе пришедшая. — За нею прачка, а послѣднимъ будетъ хозяинъ бюро похоронныхъ процессій! А что вы скажете, старый Джоэ, на то, что мы всѣ собрались сразу? Можно подумать, что мы сговорились встрѣтиться здѣсь.

— Во всякомъ случаѣ, вы не могли выбрать лучшаго мѣста, — сказалъ старый Джоэ, вынимая изо рта трубку. — Пройдите въ комнату! Уже давненько вы пользуетесь свободнымъ входомъ туда, да и двое остальныхъ не чужіе для меня люди. Подождите, я запру дверь! О, о, какъ она скрипитъ! Не думаю я, чтобы во всемъ моемъ товарѣ нашлись петли болѣе заржавленныя, чѣмъ эти, и кости болѣе старыя, чѣмъ мои. Да, да, мы гармонируемъ съ нашимъ положеніемъ, вполнѣ соотвѣтствуемъ ему! Проходите же въ мою гостиную, проходите! — Гостиная, отдѣлялась отъ лавки какимъ то дранымъ, засаленнымъ кускомъ матеріи. Старый торговецъ помѣшалъ уголь обломкомъ желѣза, когда то составлявшимъ часть перилъ лѣстницы и оживилъ пламя лампы (была ночь) своею трубкою, послѣ чего вновь сунулъ ее въ ротъ. Пока старикъ такимъ образомъ проявлялъ свое гостепріимство, женщина, пришедшая первой, бросила на полъ свой узелъ и сѣла въ самой безцеремонной позѣ на табуретъ, сложивъ руки на колѣняхъ, какъ бы вызывая на тоже самое и остальныхъ двухъ.