Теодор Шторм - Всадник на белом коне Страница 18

— Моя не настолько смышлена, как твой мальчуган, Стина!

Служанка держала своего толстого малыша за руку; просияв от переполнявшей ее материнской любви, она говорила:

— Да, госпожа, дети бывают разные; этому еще и двух лет не было, а он уже яблоки из чулана воровал!

Эльке убирала падавшую на глаза ребенка курчавую прядь, и позднее тайком горячо прижимала к сердцу свою тихую дочурку.

В начале октября на западном краю уже прочно стояли новые шлюзы по обе стороны основной плотины, которая, вплоть до проемов, оставленных у протока, спускалась плавным профилем к морю, возвышаясь над уровнем воды примерно на 15 футов при обычном приливе. С северо-западной стороны можно было беспрепятственно глядеть через Йеверсов халлиг на морское мелководье; но ветра тут дули особенно резко, волосы развевались, и приходилось крепко держать шапку на голове.

К концу ноября, когда бушевали штормовые ветры и шли ливни, осталось только перекрыть проток поблизости от старой плотины, через который с севера вода проникала на новый ког. По обе стороны стояли стены плотины; зазор между ними должен был исчезнуть. Летом, в сухую погоду, это сделать было бы нетрудно; но работу надо было завершить теперь во что бы то ни стало, иначе разрушительный шторм мог погубить всю постройку. Хауке бросил все силы на то, чтобы перекрыть проток. Хлестал дождь, свистел ветер, но сухощавый всадник на скакуне с огненными глазами возникал то тут, то там над копошащимися людьми, занятыми, кто внизу, кто наверху, перекрытием протоки на северной стороне плотины. К проему, преодолев уже довольно долгий путь, подвозили в телегах иловатую глину, выгружали, сгребали в кучи, а потом скидывали вниз. Сквозь шум дождя и свист ветра звучали порой отрывистые приказы смотрителя, который теперь один повелевал; он выкрикивал номера телег и оттеснял назад напирающих.

— Стой! — требовал он, и работа приостанавливалась.

— Соломы! Воз соломы! — и вниз тут же сбрасывали солому. Внизу метались люди, раскидывали солому и кричали наверх, что не хотят тут быть заживо погребенными. И вновь подъезжали телеги, и Хауке опять был наверху и глядел, как внизу, в узком ущелье, строители разбрасывают летящие сверху вороха соломы, и потом переводил взгляд на гафф.

Дул резкий ветер, и Хауке видел, как кромка воды все ближе и ближе подбирается к плотине и как волны вздымаются все выше и выше. Он замечал и то, что глаза людей слезятся и дыхание их прерывается от тяжелой работы на пронизывающем ветру, под проливным дождем.

— Держитесь, люди, держитесь! — кричал им Хауке. — Еще одним футом выше, и для этого прилива достаточно!

Вой непогоды не мог заглушить деловитого шума стройки: хлюпала глина, скрипели телеги, шуршала сбрасываемая солома. К этим звукам добавилось повизгивание маленькой желтой собачки, которая, съежившись от холода, бесприютно сновала между телегами под ногами у людей. Вдруг из ущелья донесся отчаянный собачий визг: Хауке заглянул вниз, в проем, и увидел, что собачонку только что сбросили туда; лицо его вспыхнуло гневом.

— Стойте! Остановитесь сейчас же! — крикнул он рабочим, которые как раз собирались скинуть в проем очередную груду глины.

— Почему? — послышался снизу чей-то хрипловатый голос. — Не ради же этой жалкой твари?

— Прекратить, говорю вам! — приказал Хауке. — Сейчас же отдайте собаку! На нашей стройке не должно быть святотатств.

Но никто не шевельнулся, чтобы выполнить его приказание; только еще одну-две лопаты глины бросили на визжащее животное. Тогда Хауке пришпорил коня так, что тот взвился и заржал, и ринулся вниз с плотины. Все мгновенно отшатнулись.

— Собаку! — крикнул он. — Отдайте немедленно собаку!

Кто-то мягко положил ему руку на плечо, как когда-то это делал Йеве Маннерс. Оглянувшись, Хауке увидел, что это старый друг покойного.

— Смотритель, — шепнул старик, — среди этих людей вы не найдете ни одного друга! Пусть делают с собакой что хотят.

Рабочие стояли под пронизывающим ветром и проливным дождем, воткнув в глину лопаты; иные бросили инструменты на землю. Хауке нагнулся к старику:

— Не подержите ли моего коня, Харке Йенс?

И едва тот дотронулся до уздечки, как Хауке уже спрыгнул с коня и подхватил визжащую собачонку на руки; вскочив в седло, он быстро выбрался из расселины и окинул взглядом стоящих возле телег.

— Кто это сделал? — возмущенно спросил он. — Кто швырнул животное вниз?

Несколько мгновений люди молчали, и лицо смотрителя вспыхнуло от ярости; строителей охватил суеверный страх. От одной из телег отделился парень с бычьей шеей и подошел к Хауке.

— Я этого не делал, смотритель, — сказал он и, откусив немного жевательного табаку, преспокойно положил себе в рот, — но тот, кто это сделал, поступил правильно. Чтобы ваша плотина стояла прочно, необходимо погрести под ней какую-то живую тварь.

— Живую тварь? В каком катехизисе ты это прочел?

— В катехизисе об этом ничего не написано, — ответил парень, и из его глотки вырвался грубый смех. — Но об этом знали еще наши деды, которые были не менее благочестивы, чем вы! Лучше бы погрести тут дитя; ну уж если у нас его нет, так хотя бы собаку!

— Прекрати сейчас же свои языческие бредни! — воскликнул Хауке. — Тебя бы самого тут закопать!

— Ого! — раздалось со всех сторон, и Хауке увидел вокруг себя сумрачные лица и сжатые кулаки. Он понял, что среди этих людей у него действительно нет ни одного друга. Хауке подумал о своей плотине: что, если все побросают работу? Поглядев вниз, он снова увидел старого друга покойного Йеве Маннерса: тот ходил среди рабочих, заговаривая то с одним, то с другим, одному улыбался, другого дружески похлопывал по плечу; один за другим люди снова взялись за лопаты. Вскоре работа опять пошла полным ходом. Чего еще Хауке было нужно? Перекрытие протоки должно было вот-вот завершиться, и собачонка чувствовала себя в безопасности, сидя в складках его широкого плаща. С внезапной решительностью подошел Хауке к ближайшей телеге.

— Солому на край! — повелительно крикнул он, и возчик подчинился ему не раздумывая. Через миг солома уже шуршала внизу, а потом и другая охапка, и со всех сторон к ней тянулись деловитые руки. Работа продолжалась еще в течение часа — в шесть уже опустились сумерки. Дождь прекратился. Хауке созвал надсмотрщиков.

— Завтра утром в четыре! — заявил он. — Что бы все опять были на месте! Месяц будет еще светить, и мы, с Божьей помощью, завершим работу. И еще одно: не знаете ли вы, чья это собака?

Он достал дрожащую собачонку из складок плаща.

Никто о ней ничего не знал. Один из рабочих пояснил:

— Она уже несколько дней бегает по деревне, у нее нет хозяина!

— Тогда беру ее себе! — решительно произнес смотритель. — Так не забудьте же: завтра в четыре! — И ускакал прочь.

Едва он въехал во двор, как из дома вышла Анна Грета. Она была одета в чистое платье; Хауке вспомнил, что сегодня служанка вновь идет на христианское собрание к портному.

— Держи-ка передник! — крикнул он; Анна Грета, хоть и нехотя, подчинилась, и он швырнул ей туда перепачканную глиной собачонку. — Отнеси ее маленькой Винке, она будет с ней играть, — распорядился Хауке. — Но только помой и обогрей ее сперва — этим ты тоже угодишь Богу, потому как эта тварь почти окоченела.

Анна Грета не посмела перечить хозяину, и христианское собрание ей в этот день пришлось пропустить.

На следующий день на плотину была брошена последняя лопата глины; ветер стих; чайки и зуйки в грациозном полете сновали то над водой, то над побережьем. С Йеверсова халлига доносилось тысячеголосое кликанье казарок, только сегодня прилетевших к побережью Северного моря; из белой утренней дымки, заволакивающей марши, вставал погожий осенний день, освещая золотистым светом новое дело рук человеческих.

Через несколько недель вместе с главным смотрителем прибыли облеченные властью проверяющие, чтобы осмотреть построенную плотину. В доме смотрителя, впервые после поминок старого Теде Фолькертса, состоялось большое празднество — были приглашены все уполномоченные по плотине и большинство заинтересованных лиц. После застолья все гости, а также смотритель, запрягли лошадей и уселись в повозки, а госпожу Эльке старший смотритель пригласил к себе в двуколку, перед которой уже бил копытами гнедой мул; старик, усадив даму, сам взялся за поводья, никому не уступая права везти смышленую смотрителеву жену. Все направились от насыпи по дороге к новой плотине и, въехав на нее, покатили вдоль нового кога. Дул легкий северо-западный ветер, нагоняя волны прилива на северную и западную стороны плотины; но было очевидно, что новый плавный спуск мягко ослабляет их натиск. Проверяющие не уставали хвалить смотрителя, и среди их восторженных речей затерялись отдельные сомнения и опасения, высказываемые уполномоченными.