Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II Страница 18

На этот раз он уже окончательно сбежал и, насколько мне известно, в течение целых трех дней глаз не показывал в «Докторскую общину».

Я готов был на все, чтобы только добиться своего, и потому стал ждать возвращения из суда мистера Спенлоу, передал ему наш разговор с его компаньоном и высказал свое мнение, что если бы только мистер Спенлоу захотел взяться за это дело, то он несомненно смог бы сломить непреклонность мистера Джоркинса.

— Послушайте, Копперфильд, — сказал он мне на это со снисходительной улыбкой, — вы еще не знаете мистера Джоркинса столько лет, сколько знаю его я. Я далек от того, чтобы обвинять моего компаньона в неискренности и фальши, но у него есть манера отказывать, которая многих вводит в заблуждение. Нет, Копперфильд, поверьте мне, — закончил он, покачивая головой, — с мистером Джоркинсом ровно ничего нельзя поделать.

Мне трудно было разобраться, кто из двух компаньонов является камнем преткновения в моем деле, но для меня стало ясно, что в конторе царит дух упорства, и о получении обратно тысячи фунтов стерлингов моей бабушки не может быть и речи. Я вышел из конторы и направился домой в самом подавленном состоянии духа. Я шел и старался представить себе наихудшее, что могло ждать нас, и ломал себе голову над тем, что же теперь предпринять, как вдруг рядом со мной остановилась извозчичья карета. Я поднял глаза и увидел, что из окна ее ко мне тянется хорошенькая ручка и улыбается лицо, от которого с первой же минуты, когда я еще мальчиком взглянул на него, всегда веяло на меня улаженным спокойствием.

— Агнесса! — с восторгом воскликнул я. — Дорогая Агнесса! Больше всех на свете рад видеть вас!

— Правда? — проговорила она своим милым, ласковым голосом.

— Так хочется поговорить с вами! Знаете, как только я вас увидел, у меня сразу же полегчало на душе. Будь уменя волшебная палочка, вас первую вызвал бы я!

— Разве?

— Ну, быть может, все-таки Дору первую, — согласился я, краснея.

— Разумеется, ее первую! — рассмеялась Агнесса.

— Ну, а потом сейчас же вас, — добавил я. — А куда вы едете?

Ехала она к нам — повидаться с моей бабушкой. Погода была чудесная, и Агнесса рада была избавиться от кареты, из которой несло, как из душной конюшни. Я отпустил извозчика. Она взяла меня под руку, и мы пошли с нею пешком. Агнесса казалась мне олицетворенной надеждой. Рядом с ней я чувствовал себя другим человекам.

Оказывается, бабушка написала ей одно из своих странных коротеньких писем, — вообще ее послания всегда отличались удивительной краткостью. В этом письме она объявляла о том, что разорилась и окончательно покидает Дувр, но что с этим совершенно примирилась и поэтому никто не должен о ней беспокоиться. И вот Агнесса приехала в Лондон, чтобы повидаться с бабушкой; у них уже с давних пор, с того времени, как я поселился в доме мистерa Уикфильда, завязалась дружба.

Агнесса сообщила мне, что приехала сюда не одна, а с папой и… Уриа Гиппом.

— Значит, они стали-таки компаньонами! — воскликнул я. — Проклятый!

— Да, — ответила Агнесса, — и у них здесь есть дела. Я и воспользовалась этим случаем, чтобы тоже приехать в Лондон. Но не думайте, Тротвуд, что приезд мой вызван только беспокойством о друзьях; я, по правде сказать… быть может, во мне и говорит ужасное предубеждение, но я не люблю отпускать папу одного с Уриа.

— Скажите, Агнесса, он попрежнему пользуется влиянием на мистера Уикфильда?

Агнесса кивнула головой.

— У нас такие перемены, — сказала она, — что вы едва узнали бы наш старый родной дом: они теперь живут с нами…

— Они? — переспросил я.

— Мистер Гипп и его мать. Он спит в вашей прежней комнате, — проговорила Агнесса, глядя мне в глаза.

— Хотел бы я повелевать его снами, — уж не долго бы проспал он там! — со злобой воскликнул я.

— Я живу в той маленькой комнате, где бывало, готовила уроки. Как летит время! Помните, та маленькая, отделанная панелями комнатка, которая выходит в гостиную?

— Как не помнить, Агнесса! Ведь это оттуда вы вышли тогда с корзиночкой с ключами у пояса, когда я впервые увидел вас…

— Она самая, — улыбаясь, промолвила Агнесса, — Очень рада, что вы с удовольствием вспоминаете об этом. А как были мы с вами счастливы тогда!

— По-настоящему счастливы, — согласился я.

— Я обычно теперь сижу в этой комнате, — продолжала Агнесса, — но нельзя же всегда оставлять миссис Гипп одну, и потому, — спокойным тоном прибавила Агнесса, — иногда, когда мне хотелось бы быть одной, я принуждена переносить ее общество. Но, впрочем, у меня нет других причин жаловаться на нее. Если порой она надоедает мне своими восхвалениями сына, то это так естественно в матери. Он, надо сказать, для нее сын очень хороший.

В то время как Агнесса говорила все это, я смотрел на нее, и по ее милому, спокойному лицу я заключил, что она совершенно не подозревает о замыслах Уриа. И глаза ее, кроткие и серьезные, смотрели на меня так же прямо, с такой же искренностью, как всегда.

— Самая неприятная сторона их пребывания в нашем доме, — продолжала Агнесса, — заключается в том, что я не могу быть наедине с папой столько, сколько бы мне этого хотелось. Уриа постоянно тут как тут, и я не могу следить за папой, — надеюсь, что это не слишком смело сказано, — как бы мне этого хотелось. Но все-таки хочу верить, что если они замышляют обмануть папу или предать его, то чистая дочерняя любовь и правда восторжествуют.

Как раз в ту минуту, когда я думал о том, сколько радости дала мне в мальчишеские годы ее милая, лучезарная, ни на чьем другом лице не виданная мною улыбка, — она вдруг померкла, и с изменившимся лицом Агнесса спросила меня, не знаю ли я, что было причиной бабушкиного разорения. Когда я ответил, что пока мне это неизвестно, ибо бабушка еще ничего не говорила по этому поводу, Агнесса призадумалась, и мне даже показалось, что ее рука, лежавшая на моей, стала дрожать.

Мы застали бабушку одну и в несколько взволнованном состоянии. Выяснилось, что у нее с миссис Крупп произошло столкновение по довольно отвлеченному вопросу: прилично ли жить прекрасному полу в квартире холостяка, и бабушка, не обращая ни малейшего внимания на спазмы миссис Крупп, круто оборвала этот спор, сказав ей, что от нее несет водкой и она просит ее убраться подобру-поздорову. Уходя, моя квартирная хозяйка заявила, что считает выражения бабушки оскорбительными и привлечет ее за это к «Британскому судилищу».

Бабушка уже успела несколько остыть после победоносной схватки, пока Пиготти водила мистера Дика полюбоваться на ученье конногвардейцев; кроме того, она очень обрадовалась Агнессе и потому встретила нас в своем обычном прекрасном состоянии духа. Когда Агнесса, положив свою шляпку на стол, уселась подле бабушки, я, глядя на ее кроткие глаза и ясное личико, подумал, как естественно ей сидеть здесь. И бабушка, видимо, считалась с ней и прислушивалась к ее мнению. Как, действительно, была сильна своей любовью и правдой эта юная девушка!

Мы заговорили о бабушкиных потерях, и я рассказал им, что я пытался сделать в это утро.

— Это, Трот, было совершенно неблагоразумно, — заметила бабушка, — но, конечно, намерение у вас было доброе. Вы великодушный мальчик, или, пожалуй, уже надо сказать — юноша, и я горжусь вами, мой дорогой! Вот это прекрасно. А теперь, Трот и Агнесса, нам с вами надо как следует выяснить дела Бетси Тротвуд и убедиться, в каком они состоянии.

Я заметил, что Агнесса, пристально взглянув на бабушку, побледнела, а та, поглаживая кошку, так же внимательно посмотрела на Агнессу.

— Бетси Тротвуд, — начала бабушка, надо сказать, никогда раньше не говорившая ни с кем о своих денежных делах, — я говорю не о вашей сестре, дорогой Трот, но о себе самой, — имела порядочное состояние, неважно, какое именно, но во всяком случае его хватало на жизнь и даже больше: получались остатки, которые она и присоединяла к своему капиталу. Сначала она держала этот капитал в государственных бумагах, а потом, по совету своего поверенного, отдала его под закладную. Это было очень выгодно — приносило хороший процент. Но в один прекрасный день с ней был произведен полный расчет. Понесла она убытки на горном деле, а затем на акциях общества, искавшего на дне моря сокровища или еще какую-либо чепуху, — прибавила бабушка, почесывая нос, — потом снова потеряла на горном деле и наконец окончательно прогорела на одном лопнувшем банке. Вот вам и весь сказ. Чем меньше говорить, тем скорее забудется, — философски закончила бабушка, с каким-то торжествующим видом глядя на Агнессу, на щеках которой мало-помалу появлялся обычный румянец.

— Дорогая мисс Тротвуд, все ли тут сказано? — спросила Агнесса.

— Мне кажется, дитя мое, довольно и этого. Если бы у Бетси Тротвуд оставались еще деньги, то она, не сомневаюсь, умудрилась бы и их как-нибудь пустить в трубу, и рассказ получился бы длиннее. Но денег нет — и рассказу конец.