НОРМАН МЕЙЛЕР - ЛЕСНОЙ ЗАМОК Страница 18

Например, я могу по необходимости воскрешать воспоминания клиента, сколь угодно давние и на любую глубину погребенные. Но на это нужно тратить Время. («Время» я пишу с прописной, потому что для нас, как, впрочем, и для ангелов, оно представляет собой ресурс, сопоставимый с Деньгами для человека) Мы ведем тщательный учет Времени, уделяемого тому или иному клиенту. Стремление влезть в ту или иную ситуацию поглубже постоянно поверяется балансом затрат Времени, необходимых для достижения наших целей применительно к той или иной персоне. Поэтому люди посредственные, как правило, не представляют для нас интереса. Мера подлинного проникновения в суть вещей, объем памяти и дурные намерения обыкновенного человека лимитированы. Скорее, мы заняты поисками мужчин и женщин, потенциально способных попрать основополагающие законы — общественные или Божеские.

Таких мужчин и женщин, к сожалению, становится все меньше. Поневоле нам приходится иметь дело со вторым, а то и с третьим сортом. Конечно, заполучив их и проявив достаточное терпение, мы можем кое-чего добиться в плане повышения их потенциала. Причем такой поворот событий сулит нам карьерный рост. У меня были клиенты, которых мне удалось развить в такой степени, что они смогли принять участие в том или ином из наших подлинно грандиозных проектов, в результате чего мое собственное положение в корпорации резко улучшилось. Однако средний клиент, болтаясь между ангелом-хранителем и бесом-искусителем (вроде меня), сплошь и рядом не приносит особой пользы ни одному из Двух Царств; не могу забыть и несколько прискорбных случаев, когда тому или иному ангелу удавалось выйти победителем из схватки со мной за конкретную душу.

После одного из таких удручающих поражений (и, разумеется, вследствие его) моя карьера пришла в упадок. На протяжении какого-то времени мне доверяли работу лишь с весьма незначительными клиентами, бесперспективными по происхождению и достигаемым — даже в оптимальном случае — результатам. Мне, скажем, приходилось подстрекать низшие войсковые чины к дезертирству, чтобы мало-помалу разложить действующую армию; я занимался рабочими и крестьянскими вожаками, которые, разглагольствуя о революции, потихоньку запускали руку в партийную кассу. Я свел знакомство с приходскими священниками в маленьких городках, зарекомендовавшими себя педофилами; ну и, понятно, возился с жуликами управляющими и приказчиками. Я подзуживал мелкопоместную знать, всяких там графьев и баронишек проиграть в карты последнюю деревеньку; в сферу моего тогдашнего внимания входили, увы, даже карманные воры, забубённые пьяницы и о особым усердием ходящие на сторону мужья и жены. У меня было бесчисленное множество клиентов, но лишь единицы вдохновляли меня на проявление подлинного мастерства. Чаще всего я был инспектором или, если угодно, судебным исполнителем, следящим за тем, чтобы грошовые клиенты в ближайшей перспективе остались и вовсе без гроша. Поскольку я далеко не всегда понимал, приберегает ли Маэстро мои таланты для некоей грядущей миссии или просто-напросто постепенно выдавливает меня в бездействующий резерв, то тешил себя мыслью, что мне, как Он однажды изволил заметить, вопреки неудачам уготована должность, сопоставимая по значению с участием в эпических битвах Двух Царств, разыгравшихся в первые три столетия существования Римско-католической церкви. Да, возможно, меня ожидает и это, если я, конечно, не потеряю квалификации в практически бессмысленной возне с уродами, наркоманами и алкоголиками. Я не утратил ее, и в конце концов меня назначили руководителем целой группы мелких бесов, надзирающих за развитием событий в некоей австрийской семье, обладающей пусть и не очевидным, зато совершенно исключительным потенциалом. Зародыш, судьбу которого нам предстояло отследить, был, разумеется, ничем и никем, равно как и его родители, но его родословная просто-напростю смердела любезным нам кровосмешением. Поэтому после рождения младенца мне предстояло не спускать с него глаз.

Расспросить поподробнее я не осмелился, однако Маэстро сам снизошел до того, чтобы удовлетворить мое любопытство из первых уст.

«Почему меня так интересует этот еще не родившийся младенец? — спросил Он. — Потому что у него может развиться ни с чем не сравнимая воля к власти. Поэтому я предлагаю тебе заняться им, так сказать, на полную ставку. В настоящее время это не более чем проект. И, как любой другой, этот проект может так и остаться нереализованным. Но если этого не произойдет и объект сумеет в дальнейшем доказать свою перспективность, тебе предстоит заниматься им, и только им, как своим единственным клиентом. Надо ли говорить большее?»

Все это Маэстро произнес с характерным для него ерничаньем. Каждый раз, когда Он обращается к нашему мысленному слуху, мы не понимаем, насколько Он серьезен. Сам Его голос, как рог изобилия, способен исторгнуть множество различных настроений и эмоций, чувств и оттенков чувств.

В любом случае, у меня не хватило духу спросить: а что будет, если я не справлюсь? В конце концов, многие проекты и впрямь проваливаются. С другой стороны, вскоре мне удалось выяснить, при каких обстоятельствах этот еще не рожденный мальчик был зачат.

Внимательный читатель наверняка подметил, что в первый раз я описал это исключительное событие такими словами, как будто сам участвовал в судьбоносном соитии. Так вот, признаюсь: я в нем не участвовал. Тем не менее, говоря о своем участии (соучастии), я все же не солгал. Потому что если даже физики, к собственному смущению, обнаружили, что свет имеет и волновую, и корпускулярную природу, то и нам, бесам, дано быть правдой и ложью одновременно, они живут в нас бок о бок и обладают абсолютно одинаковой силой воздействия.

Объяснение это, если вы вникли в его суть, существенно проще, чем, допустим, частная теория относительности Альберта Эйнштейна.

Духи вроде меня могут переживать события, даже при них не присутствуя. Ночью, когда зачали Адольфа, меня там не было. Но я оказался в состоянии полностью воспринять соответствующий опыт, призвав беса низшего ранга, который и впрямь был в постели с Алоисом и Кларой в надлежащее время. Должен сказать, что у нас есть и такая опция: мы способны принять участие в соитии уже после того, как данное событие завершилось. С другой стороны, бес низшего ранга может в особо судьбоносных случаях привлечь к соучастию в кульминационный момент полового акта само Воплощенное Зло. (Маэстро предпочитает, чтобы мы называли Его Воплощенным Злом в тех случаях, когда Он участвует в половых актах, что на сей раз определенно имело место.)

Впоследствии, когда мне уже было поручено заняться Адольфом Гитлером, бес низшего ранга, участвовавший в соитии, воспроизвел для меня момент зачатия. Я воспринял этот миг с обонятельной, визуальной и физической полнотою, которую можно назвать абсолютной. Следовательно, это произошло и со мною. В нашей среде восприятие стороннего опыта соития равносильно непосредственному участию. Так что благодаря невероятной интенсивности сопутствующих ощущений я на все сто процентов убедился в том, что наряду с бесом низшего ранга в кульминационный момент в дело вмешался Дьявол (точно так же, как Иегова на мгновение подменил архангела Гавриила в ходе другого судьбоносного соития).

И хотя в течение первых лет мне не удавалось посвятить себя Адольфу Гитлеру целиком и полностью, я больше не упускал его из виду. Поэтому я вправе писать о его младенчестве, детстве и отрочестве с уверенностью и близко не доступной обычному биографу. Поэтому, как вы понимаете уже и сами, подобрать точное жанровое определение для данной книги не просто. Это больше чем мемуары и, безусловно, чрезвычайно достоверная биография, пусть я и позиционирую ее как роман. Я обладаю возможностью проникать в сознание своих персонажей. Смею даже заметить, что жанровое определение не играет никакой роли, потому что заботит меня (и страшит) не литературная форма, а вопрос о возможных последствиях. Мне надо изловчиться осуществить задуманное и вместе с тем не привлечь внимания Маэстро. И это представляется (теоретически) возможным исключительно потому, что в наши позднеамериканские дни электроника интересует Его куда больше, чем старомодный печатный станок. Маэстро учится у людей на ниве кибернетических технологий с куда большим энтузиазмом, чем Создатель.

Поэтому я пишу на бумаге: какая-никакая, но все-таки мера предосторожности. Может быть, мой труд заметят не сразу. (Даже в испещренной знаками бумаге содержится едва уловимый намек на любовь, с которой Бог создал деревья.)

Поскольку Маэстро не испытывает желания тратить хотя бы ничтожную часть собственных ресурсов на мониторинг нашей повседневной деятельности — слишком уж много чертей и бесов работают на Него, — Он не поощряет и нашего инициативничанья, руководствуясь принципом: поступай, как велено. В былые времена я бы не осмелился и подумать о такой книге. Абсолютный страх парализовал бы меня в первое же мгновение. Но в наши дни, с их изощренными и диверсифицированными технологиями, можно попытаться выделить некую тайную зону, некий участок приватности лично для себя.