Феридун Тонкабони - Избранные рассказы Страница 18

— Дарю, — последовал тут же бесстрастный ответ.

— Спасибо. Вы очень любезны, — проговорил я, а в голове пронеслось: «Замахнуться камнем еще не значит ударить».

— Нет, правда, хочешь эту машину? — так же спокойно спросил он.

— Вы смеетесь?! У меня таких денег нет. Разве что в кредит, с выплатой по девяносто туманов в месяц!

— Нет, не смеюсь, — улыбнувшись, сказал он. — Раз ты не хочешь, чтобы я приходил в ваш дом (тут мне стало стыдно за свои слова, и я покраснел), пусть у тебя хотя бы останется обо мне приятное воспоминание. Это мой подарок тебе.

— Но…

— Что «но»? — спросил старик. — Разве друзья не вправе делать друг другу подарки?

— Но…

— Никаких «но». А если ты когда-либо захочешь сделать мне подарок, я приму его без всяких возражений.

У меня голова шла кругом. Мне все еще казалось, что он шутит. Но старик был совершенно серьезен. Все зависело от моего «да» или «нет». Я хотел было сказать «нет», но вспомнил слова отца: «Сынок, не упускай счастливый случай!» К тому же мне так хотелось иметь спортивный автомобиль. И однако я не решался сказать: «Что ж, согласен, принимаю ваш подарок!»

Проницательный старик все понял и приказал своему служащему:

— Позвони в нотариальную контору, скажи, чтобы оформили договор о продаже машины на имя этого господина. Пусть сделают это срочно.

Я обомлел. Я думал, что он даст мне машину на время. А когда захочет, отберет назад. Но оказалось, что все намного серьезней, чем я предполагал. Через час-полтора из нотариальной конторы сообщили, что документ подготовлен и необходимы наши подписи.

Старик все тем же невозмутимым тоном, в котором, однако, я не мог не заметить скрытой издевки, предложил:

— Теперь поедем на твоем автомобиле.

И мы поехали на моем автомобиле, подписали договор купли-продажи, в котором было зафиксировано, что старик продал свой спортивный автомобиль за двадцать семь тысяч туманов наличными. Двадцать семь тысяч туманов — даже для старика сумма немалая. Но, по-видимому, ему расстаться с ней было проще, чем мне со своими ежемесячными девяноста туманами.

— У тебя деньги есть? — спросил он, когда мы вышли из конторы.

Я покраснел до ушей и признался, что в кармане у меня осталась только мелочь.

— Ладно, поехали заправимся. Бензина до колонки хватит.

Когда подъехали к колонке, я вылез из машины. Старик вышел немного погодя и шепнул мне:

— Возьми в «бардачке»!

Я сразу понял, о чем он. Когда бак был заполнен, я полез в «бардачок». Там лежала пачка десятитумановых купюр. Я отсчитал три и заплатил за бензин.

— Ну, теперь надо обмыть покупку! — сказал он, когда мы двинулись дальше.

— Согласен…

— Я одолжу тебе денег. — Куда это годится — владельцу автомобиля сидеть без денег.

Когда мы проехали еще немного, он тихо, как бы про себя, сказал:

— Вдвоем кутить скучновато, конечно, но ничего не поделаешь, поехали…

Я остановился возле телефона-автомата, позвонил сестре и предупредил ее, что мы за ней заедем.

Мы поужинали втроем в одном из ресторанов на шоссе Пехлеви. Потом заглянули еще в несколько баров и кабаре. Словом, отлично провели время и только в два часа ночи вернулись домой. Там, где надо было платить, старик благородно предоставлял мне эту возможность. Я казался себе весьма важной персоной.

Жаль только, не хватило денег на подарки братьям и сестрам.

Хотя отцовская «программа капиталовложений» потерпела фиаско, я не пострадал. Более того, мне удалось достичь того, чего он хотел. В конце концов, иметь или не иметь бумажку об образовании — не так уж важно, зато я стал служащим солидной фирмы (фирмы старика) и получал весьма приличную зарплату. Работа у меня была необременительная и в основном сводилась к участию в разного рода приемах.

Через несколько месяцев я познакомился с сестрой одного из сослуживцев и начал за ней ухаживать, возя ее повсюду в собственном автомобиле. Вскоре мы поженились. Старик подарил нам большой заграничный холодильник. Я живу размеренной счастливой жизнью. Летом езжу к морю, зимой — в Абадан[35], а в Ноуруз[36]— в Исфаган и Шираз[37]. Всюду, где проводит свой досуг тегеранская аристократия, где развлекается наша знать, сливки нашего общества, — там и я. Все знают мой спортивный автомобиль вишневого цвета. По вечерам мы с женой частенько отправляемся в Сареполь[38], ставим машину на улице Саадабад и прямо в автомобиле пьем коктейли, едим мороженое и палудэ[39]4 из дыни, а иногда и кебаб. У нас вилла, которую мы снимаем у мужа сестры.

Переезжая из отцовского дома, я подарил младшему брату все свои книги и дал совет никогда не упускать счастливого случая.

Ипохондрик и крокодил

— Господин доктор! Я боюсь, очень боюсь! Прошу вас, вылечите меня от этого проклятого страха! Он не дает мне покоя! Везде и всюду — на улице, на работе, в кино, дома, даже ночью, во сне, — он преследует меня! Господин доктор, прошу, умоляю, вылечите меня! Этот ужасный страх не дает мне жить спокойно, не дает спокойно вздохнуть! Лучше б я заболел и умер! Во всяком случае, не мучился бы так.

Вы спрашиваете, чего я боюсь? Всего и всех! Даже сейчас, когда я произношу эти слова, я боюсь вас. Я не знаю, действительно ли вы доктор? Но выхода нет, я должен кому-нибудь рассказать об этом, излить душу, иначе я не выдержу! Раньше, когда я еще не был так болен, я боялся только людей в плащах и шляпах. Сейчас же боюсь всех — женщин и мужчин, старых и молодых и даже детей. Да, даже детей боюсь! Откуда, например, мне знать, не подговаривают ли их против меня взрослые? Откуда мне знать, что этот обиженный судьбой нищий не схватит меня за руку, когда я протягиваю ему риал? Откуда мне знать, что эта несчастная нищенка с четырьмя детьми (один из которых как пиявка прилип к ее груди) не строит против меня козни? Поверьте, я не решаюсь подать нищему милостыню. И с остальными не лучше. Молодой парень, чистильщик сапог, с жаром начищающий мне ботинки, спрашивает: «Что нового в мире?» И, поверьте, меня бросает в дрожь от страха! Улыбка застывает на губах, хочется ответить: «Хорошо, все в порядке, спасибо, хватит…» — и удрать от него. Но боюсь, как бы не было хуже — либо обижу его, либо он что-нибудь заподозрит! Приходится терпеть!

Необходимость терпеть и выводит меня из себя! Как будто бреешься у парикмахера и не знаешь, что ему взбредет в голову, не вздумает ли он перерезать тебе горло. Ведь достаточно только чуть-чуть сильнее нажать на лезвие и… Вот эти-то секунды, эти мгновения — страшнее всего! Они несут тяжесть лет! Человек физически чувствует их, точь-в-точь как вес тяжелой гири.

Господин доктор, постараюсь больше не отвлекаться и не отнимать у вас время! Я уже привык ко всему этому, свыкся со всеми этими ощущениями. Но на меня свалилось другое несчастье! Наше учреждение переехало. (Казалось бы, вполне обычное, естественное дело.) Но беда в том, что теперь я вынужден проходить мимо одного из казенных зданий, у дверей которого стоит часовой с ручным пулеметом! И вот его-то я и боюсь. Раньше, когда они стояли с винтовками, было спокойнее. Со штыком или без — не имело значения! У некоторых даже винтовка висела за спиной! Хотя порой от звука взводимого курка сердце уходило в пятки! Но я понимал, что в этом ничего страшного нет, просто знак уважения проходящему мимо начальству! Но сейчас стало хуже, намного хуже! У этого типа с ручным пулеметом такая поза, будто он вот-вот выстрелит! Да, он стоит именно так, да еще расставив ноги, а ты вынужден шаг за шагом приближаться к нему! Ты подходишь все ближе и ближе и думаешь: «Вот сейчас он повернет дуло — и…»

Нет, доктор, я уже об этом думал, другой дороги нет! Если бы была другая, я бы обязательно ходил по ней, пусть бы она была в два, три, а то и в пять раз длиннее! Я бы сократил ночной сон, вставал бы раньше и шел бы быстрее! По крайней мере мне было бы спокойней — виденье смерти по сто раз в день не вставало бы перед глазами! Поверьте, как только утром я открываю глаза, я уже в трауре! Все мои мысли сосредоточены на том мгновении, когда я должен пройти мимо него. Конечно, я и об этом подумал! Улица сравнительно узкая, и на другой ее стороне очень много автомобилей, поэтому я и вынужден проходить здесь. Кроме того, если я буду идти за машинами, он может подумать, что я прячусь! Возьмет да и выстрелит! Ему-то это ничего не стоит! Как воды выпить!

Да, господин доктор, с самого утра, как только просыпаюсь, у меня уже мрачное настроение, а чем ближе я подхожу к тому месту, тем сильнее бьется сердце! В конце концов оно начинает стучать как молот по наковальне! Я боюсь, как бы этот тип не услышал. Вдруг мой возбужденный вид и растерянность дадут ему повод подумать, что здесь дело нечисто? В первые дни я старался поскорее пройти мимо него. Но потом испугался, как бы спешка не вызвала подозрения, и стал проходить спокойно, чеканя каждый шаг. Когда он смотрел мне в глаза, я опускал голову или отворачивался. Но тут мне пришло в голову, что он может подумать, будто я что-то скрываю от него. И я стал смотреть ему прямо в глаза. Не буду рассказывать, чего мне стоила эта смелость! Но снова сомнения стали мучить меня: как бы в моем взгляде он не прочел чего-нибудь эдакого и не подумал, что я готовлю какую-нибудь пакость. Теперь я старался, чтобы взгляд мой был ласковым и нежным, чтобы в нем сквозила улыбка. Правда, совсем уж открыто улыбаться я не мог: вдруг он подумает, что я издеваюсь над ним.