Анри Монтерлан - У фонтанов желания Страница 18

Это зрелище вызвало у меня омерзение, и я не пошел смотреть другие два фонтана. Впрочем, и так было ясно, что они мне ни к чему. Когда-то они уже сделали со мной все, что должны были сделать.

Поезд, по расписанию отправляющийся в четыре часа десять минут, отходит без четверти пять. Закат солнца играет дивными красками; просто прелесть. Но ради меня солнцу не стоило бы так стараться, все равно без толку. Ибо я размышляю о том, что солнечный свет подобен славе людской; не стоит смотреть на него с близкого расстояния. Ежели бы мы наблюдали за солнцем, зарывшись в эти малиновые облака, нам было бы столь же неприятно, как если бы на нас повалил дым из паровозной трубы. Все глубже познавая радости, мы замечаем, что удовольствие от них не становится сильнее, и мне кажется, что то же самое можно сказать и о научном знании, и об откровениях мистиков. Мы любим Бога так беззаветно, потому что создаем его в своем воображении. Попади мы в рай, мы, вероятно, с сожалением вспоминали бы земную жизнь и те часы, когда нам было так скучно.

Три жуликоватых типа с механическим пианино, — в Италии и в Испании их встречаешь на каждом углу, — завели свою музыку на платформе одной из станций, где остановился наш поезд. «Продавщица фиалок»! Эта давно всем надоевшая парижская песенка, эта дешевая испанщина — здесь, в самом сердце Испании! И тут, впервые за все время, меня затрясло от волнения! Что-то сломалось во мне, и душа моя запросилась в зал кинотеатра в субботу вечером, где рядом со мной сидела бы женщина без гроша в кармане.

Мадрид, 1925

III. Затравленные скитальцы (1926)

Сила родится от принуждения, а свобода убивает ее.

Чтобы без помех предаться размышлениям, Баррес удалился в Португалию, «туда, где кончается Европа».

Поль Моран[19] («Всего лишь земля») отправился на западное побережье Америки. Один достиг края европейских земель, другой — крайней точки обитания белой расы; такое различие в выборе дает блестящий материал для рассуждений тем, кто во всем склонен видеть «приметы времени». Однако, добравшись до этих отдаленных мест, оба они, и Баррес и Моран, признались, что не обрели там счастья.

«С тех пор как помню себя, — пишет Моран, — меня всегда обуревало желание оказаться где-то далеко, мучительное, словно боль от старой раны. Вы переменитесь, сказано в «Подражании Христу», но не станете лучше». И Моран вспоминает слова Мишле о медузе: «Когда она в движении, то мечтает о покое; а пребывая в покое, мечтает о движении». И однако, Моран, наконец, находит для себя прибежище — или, по крайней мере, делает все необходимое для этого. Он покупает виллу на Лазурном берегу. Что касается меня, то я видел множество вилл, которые предлагалось купить, причем в самых восхитительных и живописных местах. Но я знаю: как только под договором о покупке появится моя подпись, мне безумно захочется оказаться где-то еще, и только что приобретенная собственность будет тяготить меня, как цепи — каторжника (всякую собственность можно уподобить цепям). «Обосноваться»: само это слово уже вызывает у меня тошноту. А слово «отбросить» точно возвращает мне молодость. Отбросить! Отбросить!

Зная все это, я должен был бы относиться к виллам с полным безразличием. Но нет! Я понимаю, что такое вот счастье — не для меня, и все же, видя их, принимаюсь самым постыдным образом томиться, тосковать по этому счастью. Любой великолепный пейзаж, любое прекрасное создание — ибо с людьми у меня происходит то же самое — делают меня несчастным вдвойне; я печалюсь оттого, что они мне не принадлежат, и в то же время ясно себе представляю, как бы я тосковал, обладая ими. Это комедия, но ее следовало бы воспринимать трагически (так же можно сказать и обо всей нашей жизни). «Ни с тобой жить не могу, ни без тебя!» Горестный вопль римского поэта[20] не стихнет, доколе пребудет род людской.

Переехав через границу и направляясь к горным озерам Италии, я на полпути испугался и повернул назад. Если озера эти и вправду так прекрасны, как о них рассказывают, я буду с особой остротой чувствовать, что недостоин находиться на их берегах.

Ибо в ослепительном соседстве этих озер моя жизнь всегда будет казаться убогой. Лишь человеческие существа способны дать мне в этом мире подлинную радость. «Мы получаем наслаждение только от себе подобных, все прочее не имеет для нас никакой цены» (Вовенарг[21]). И я непохож на Барреса, который принюхивается к ним издалека, а потом оправляет их в звучную фразу; у меня нет этой незавидной способности. Как простой обыватель (и нисколько не стыдясь банальности моих устремлений), я ценю в путешествиях лишь счастливые возможности порадовать душу и тело, то есть нерасторжимое единство тела и души, в коем поочередно берет верх то первое, то вторая, счастливые возможности влюбиться или, вернее, поддаться непобедимому очарованию, наслаждаясь поэтическими созданиями среди столь же поэтической, родной им природы. Но стоит мне овладеть кем-то из них, — и я готов променять ту, что в моих объятиях, на всех тех, кого еще не успел узнать, на последнюю из тех, что еще неведомы мне. Как часто мы любуемся вещицами, выставленными в витрине магазина, а купив, не знаем, что с ними делать! Сколько мужчин, обнимая женщину, получают наслаждение от другой, которая далеко! Все, чем мы овладели, погибает для нас. Я двигаюсь ощупью, словно играя в жмурки, и кто оказывается в моих объятиях, сразу выходит из игры.

Там, где все безобразны, как, например, в Париже, некому по-настоящему раздразнить в нас желание, поэтому описанное мной состояние не наблюдается в острой форме. Но там, где встречается много красивых людей, оно оборачивается сплошной мукой, ибо, как сказала святая Тереза, «желание наше неисцелимо». Зная, что мне не миновать этой муки, я дважды спешно покидал Италию.

Впрочем, была и другая причина. Я не хочу быть праздным наблюдателем в краю, где некогда люди жили такой полнокровной жизнью. Рим, Флоренция, Сиена… нет, я не могу удовлетворять любопытство там, где люди утоляли бурные страсти. Пусть уж лучше в моих знаниях останется пробел.

И вообще, когда душа не может обрести желаемое, мысль о хождении по музеям вызывает тошноту. Я говорю: душа, ибо плотское желание сильней всего терзает именно душу, а не тело; слишком часто мы забываем об этом. Только если страсти твои утолены полностью, ты способен заинтересоваться в окружающем мире чем-то, не имеющим отношения к этим страстям. А для того, чтобы выискивать в путеводителе дату сооружения какой-то там арки, надо, на мой взгляд, испытывать прямо-таки исключительный интерес к окружающему миру.

Впрочем, мне хорошо известно, что такое Италия. Мрачный, суровый край, где в полдень, в общей зале гостиницы, хочется руки на себя наложить.

Я бежал с берегов итальянских озер… Но всякое путешествие в чужую страну превращается у меня в одно нескончаемое бегство. Словно спасаясь из объятых пламенем городов, я спешно покидаю одно за другим места, где не смог стать по-настоящему счастливым, ибо тем самым они для меня отравлены; я ношусь из города в город, точно бильярдный шар, отскакивающий от краев стола. «Вперед! Вперед!» — приказывает мне желание, неумолимое, как смерть, и всякий раз походная песнь решает все и не решает ничего. Приехав вечером в Гранаду, я бежал оттуда уже на следующее утро, в такой лихорадочной спешке, как если бы меня собирались арестовать. И только потому, что я не был там счастлив: это единственная причина. В ликующем сиянии солнца, но со смертью в душе я кричал себе: «Закрой глаза, закрой глаза, чтобы не видеть этот край, где ты не смог насладиться досыта». Бежав оттуда, я испытал такое же чувство безмерного облегчения, какое наступило в поезде, увозившем меня с фронта после ранения: мне так омерзело общество людей, что я все утро проторчал в зале ожидания, облепленный мухами, лишь бы не выходить на улицу, не смотреть на толпу…

Приехав из Туниса в Фес (а добраться из одного города в другой не так-то просто), я возненавидел Фес и два дня спустя уехал в Танжер, где умудрился испортить себе даже прошлое, попытавшись вновь пережить когда-то обретенное счастье. Очаровательное существо из моих воспоминаний я подменил существом невзрачным и, понятное дело, не только не добился нового счастья, но в итоге лишился даже обретенного в прошлом. И вернулся в Фес с чувством какого-то жутковатого удовлетворения: надо же, все вышло в точности так, как я и предполагал. В Фесе я заметил на улице унтер-офицеров — и Фес сделался мне отвратителен. Утром я снова собрался в путь, на сей раз в нелюбимый мной Алжир, понадеявшись, что после него Фес покажется мне милее; кто, на свою беду, свободен, тому приходится прибегать к таким вот уловкам, чтобы получить хоть каплю радости; увы, свобода не может отвергнуть своих защитников. Решив уехать в три часа дня, я уехал в четыре, под проливным дождем, не успев забрать у приятеля, которого не оказалось дома, чемодан со всеми моими деньгами, и зная по опыту, чем может обернуться двухдневная поездка по марокканской дороге в грозу: в самом деле, на следующий день на этой дороге, сплошь в рытвинах и трещинах, случилась авария: один человек погиб, семеро были ранены. Но все же мгновение, когда я поддался этому порыву, — тем более безрассудному, что в ту пору я еще не оправился от ранения, — было для меня сладостней, чем десять месяцев путешествия. Никогда не забуду, как я, купив билет, пересек Торговую площадь Феса, под шквальным ветром, на подгибающихся ногах: да, я чуть не потерял сознание от облегчения, когда перестал бороться с соблазном бегства, изводившим меня с самого утра. И однако я воспринял как трагедию то, что покорился некоей превосходящей силе, что это свершилось, я утратил волю, и долгие месяцы рассудительности, осмотрительности, самообладания пошли прахом. Когда тебя затягивает неудержимое движение вперед, паническое стремление вперед, словно велосипедиста во время гонки за лидером, и ты уже не можешь остановиться, увлекаемый чуждой, неведомой мощью, словно пьяное войско, которое поднялось в атаку и несется, несется, не понимая происходящего, не боясь пуль… Дорогой мой Луи Фабюле, вам довелось быть свидетелем этого безумства, вы видели перед собой одержимого демонами: теперь вы сможете подтвердить, что затравленные скитальцы — не просто выдумка литератора{15}.