Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление Страница 18

— Боссо — нет, — сказала она громко и отчетливо, и в голосе ее дрожал непонятный ужас, — с Боссо никогда… Я ни за что не смогу сойтись с Боссо…

Нора вздрогнула, искоса посмотрела на нее, но промолчала.

— Значит — я, — заключил Лука и, чтобы подкрепить действием слова убеждения, обогнул кроватку, подошел вплотную к Марте и обнял ее за талию.

Она смутилась, вздрогнула всем телом, словно заметив, что этот властный жест восстанавливает после двух лет разлуки их прежнюю близость, но не оттолкнула Луку. В окно снова ударил порыв ветра, и дождь, казалось, полил с удвоенной силой.

— Ты? — сказала Марта и, откинувшись назад всем корпусом, скованная его объятиями, стала пристально разглядывать его лицо, как будто не узнавая юношу.

— Да, я, дорогая, — ответил он, сжимая ее еще сильнее.

Она начала дрожать всем телом, с головы до ног, и ясно было, что колебания причиняют ей чисто физическую муку. Потом с привычной для нее театральностью она вся прильнула к Луке и порывисто обняла его за шею обеими руками.

— Да, Лука, да, но скорее, как можно скорее! — бормотала она, прижимаясь к нему всем телом с наигранно-отчаянным порывом. Полный радости, Лука позволил ей обвиться вокруг него, а сам из-за ее плеча смотрел на Нору ироническим и довольным взглядом.

Никогда еще это холодное, жесткое лицо, обрамленное белокурыми локонами, не выражало такого изумления. Потом он увидел, что она вся покраснела, с дикой, властной решимостью двинулась к ним вокруг кроватки и, схватив обнимавшую его женщину, стала с силой трясти ее.

— Ты с ума сошла, — говорила она зло, — ты с ума сошла! Что это вдруг на тебя напало?

— Уйдем, уйдем отсюда, — услышал Лука шепот Марты. Она не противилась, когда Нора трясла ее, но упорно прятала лицо у него на груди, как будто не осмеливаясь взглянуть своему белокурому деспоту в глаза, в ее энергичное, решительное лицо.

— Ты с ума сошла, — продолжала Нора, — подумай, что ты делаешь…

Но Лука не дал ей закончить, оттолкнув ее.

— Хватит! Марта приняла решение. Теперь прошу вас оставить ее в покое.

Нора пристально глядела на него целую минуту, потом в бешенстве пожала плечами.

— Это вы оставьте ее, — заявила она и снова принялась трясти сестру. Свободной рукой Лука снова оттолкнул ее, на этот раз так сильно, что она ударилась спиной о стену. — Мошенник, оставь мою сестру! — завопила она, неожиданно потеряв все свое спокойствие. — Мошенник, негодяй!..

Не отвечая, по-прежнему обнимая Марту за талию и увлекая ее за собой, Лука сделал шаг к изголовью кроватки. Он хотел обогнуть ее, выйти из комнаты, выйти из квартиры, увести Марту к себе домой. Но между кроваткой и стеной встала Нора; она поняла его намерения и преградила ему путь.

— Марта не выйдет отсюда! — кричала она, отталкивая юношу, и ее миловидное лицо пылало гневом. — Я все поняла… Она не выйдет отсюда, мошенник, негодяй…

— Пропустите меня, — приказал ей Лука.

Но, поскольку Марта, все еще тесно прижавшаяся к нему, мешала его движениям, отделаться от ее сестрицы было не так-то просто. Между тем ребенок, разбуженный криками и толчками, — ссорящиеся не раз задевали кроватку — принялся отчаянно плакать среди своих одеял. Едва услышав его плач, Марта тотчас высвободилась из объятий юноши и бросилась к младенцу.

И почти в тот же миг дверь медленно отворилась, словно рука, открывавшая ее, действовала не слишком уверенно, и на пороге появился Боссо.

Всунув голову, он увидел Марту, склонившуюся над сыном, и обоих противников, стоявших лицом к лицу между кроваткой и стеной. То ли он не понял, что они ссорятся, то ли предпочел сделать вид, будто не понял, но, во всяком случае, он вышел на середину комнаты, не выказав ни малейшего удивления ни по поводу позы, в которой стояли Нора и Лука, ни по поводу неожиданного появления молодого человека.

Увидев его во второй раз, Лука снова уверился, что к такому человеку он может испытывать только ненависть, даже если бы тот не был его соперником и не оспаривал у него Марту, У Боссо большая голова сидела на невысоком, коренастом туловище; он был лыс со лба, но лысина его казалась странной и как будто грязной из-за того, что с затылка на нее были начесаны седоватые пряди волос; его темные взлохмаченные и насупленные брови наделены были какой-то обезьяньей подвижностью, глаза были маленькие, нос — массивный и красный, щеки — румяные, полнокровные; его челюсти выдавались вперед, как у животного, а рот, очень широкий, почти безгубый, тонкий, как лезвие ножа, был таким же странно подвижным, как брови. Вечерний костюм, который был на нем, в эту минуту не только не скрадывал, но еще больше подчеркивал обезьяньи черты в его облике: прямой, застывший, напыжившийся, Боссо, казалось, был стеснен в движениях этим костюмом. Слегка раскачиваясь, важно переставляя одну за другой свои неожиданно-маленькие ноги, обутые в легкие, тонкие туфли, выпятив вперед не брюхо, а грудь или, вернее, верхнюю часть живота, с руками, неподвижно висящими вдоль боков, словно ненужные ветки, с торчащими из крахмальных манжет темными кистями и волосатыми запястьями, он не спеша приближался к Норе и Луке.

— Добрый вечер, Нора, — сказал он низким и каким-то неестественно слащавым голосом. — Как дела? — С этими словами он похлопал по щеке изумленно таращившую на него глаза девушку. — Приветствую вас, красавица, добавил он, повернувшись к Марте. Но и та смотрела на него, как зачарованная, не отвечая.

Наконец Боссо заметил это тягостное молчание.

— Ах, вот как вы встречаете гостей! — продолжал он с деланной непринужденностью, стараясь просунуть руку в карман брюк, слишком узких и плотно прилегающих. — Я прихожу — дверь открыта; вошел — в коридоре никого, в гостиной никого, я туда, сюда, ищу вас, слышу плач малыша, кидаюсь в эту комнату, а вы со мной даже не здороваетесь, как будто я здесь лишний… Что за манера!

Он глядел вокруг, глядел на обеих женщин, ясно было, что за его показной прямотой скрывается растерянность, тревога. Потом его взгляд остановился на Луке.

— Себастьяни, — поспешил представиться Лука и, как бы сделав над собой усилие, шагнул вперед и протянул руку. Широкое красное лицо Боссо не изменило выражения, только брови, самая подвижная часть этого лица, чуть заметно поднялись.

— Себастьяни! — воскликнул он радушно. — Но ведь мы уже знакомы! Как дела, как дела, дорогой Себастьяни? — Потом, резко повернувшись к Марте и приблизившись к ней, он сказал уже совсем другим, серьезным тоном: — Марта, вы тоже, как ваша сестра, не узнаете меня? Что случилось? Вы обе прямо как с луны свалились…

— Добрый вечер, Боссо, — ответила Марта просто и, отвернувшись, снова стала хлопотать вокруг ребенка, который, покраснев и сжав кулачки, орал сейчас особенно отчаянно.

Поставленный в тупик, едва скрывая свое недовольство, Боссо на мгновение остановился за спиной Марты, сложив руки назад и наблюдая из-за ее плеча, как она старается успокоить сына.

— С детьми, которые плачут, — изрек он важно и задумчиво, — нужны те же методы, что и со взрослыми, которые кричат и протестуют. Таких методов три: побить их, заткнуть им рот какой-нибудь подачкой или отвлечь их. Оставим первый метод, хотя, право, он не худший из всех. Но вы, Марта, простите меня, вы не пользуетесь и двумя другими и даже поощряете своими ласками капризы этого маленького чудовища. Пустите меня, я знаю, как надо обращаться с людьми, даже и с теми, что еще в пеленках.

Властно отодвинув мать, он извлек из часового кармана часы с грудой брелоков, которые носил на цепочке с трудом перегнулся через бортик кроватки и, сложив свой выступающий вперед рот в сладенькую улыбку, стал трясти импровизированной металлической погремушкой перед глазами ребенка. При этом он водил головой вправо и влево и издавал ртом нарочито веселые звуки, такие, какие издавал бы младенец, если бы засмеялся. И в самом деле, успокоенный и отвлеченный бренчанием брелоков и видом новой физиономии, склонившейся над ним, ребенок перестал плакать, некоторое время глядел с любопытством и наконец засмеялся, обеими ручонками хватая брелоки.

— Ну вот, готово, — произнес Боссо с тщеславным удовлетворением, выпрямляясь и оставляя брелоки, цепь и часы в судорожно цеплявшихся за них ручонках малыша. — Не говорил я вам, что умею обращаться с людьми? И потом, мы с Джованнино отлично находим общий язык. Нет, в самом деле, я обожаю малышей, а он, плутишка этакий, он обожает настоящих дельцов!

Эти слова, сказанные тоном лукавого и немного ворчливого благодушия, заставили Луку вздрогнуть. Действительно, в них ясно видна была одна только хитрость соблазнителя, который, лаская ребенка, старается связать благодарностью мать. Менее проницательная Марта улыбнулась красивым словам Боссо, хотя и немного устало, и ответила: