Геннадий Русский - Соловецкое чудотворство Страница 18

Возвращается он домой с сынишкой уснувшим на руках, встречается ему на дороге расконвоированный зэка Цукерман, врач зубной. Прислушался, остановился как вкопанный, затрясся весь и зазудел, ровно шмель: «3-з-золото з-з-звенит! Дай, дай вз-з-зглянуть на з-з-золото!» Иванушка удивился на него: «Экой ты шалый!» — и дал ему монетку. Цукерман схватил золотник и бегом. Ваня посмеялся и пошёл себе.

А Цукерман нашёл укромный уголок, вынул царский пятирублёвик и на него любуется, уж он так и этак его вертит, и гладит, и на зубок пробует. «Ах, хорошее золото! — шепчет. — Очень хорошее золото!» Хоть и ловко он укрылся, да выдал его блеск золотой. Заметил это Васька Галах, подкрался и схватил бедного еврея. Тот в ужасе. А Васька тянет ножичек и улыбается ласково: «Пшю пжалста рыжие пинензы». (Что на человеческом языке значит: прошу пожалуйста золотые денежки.) «Ой, нет, ой, нет!» — лепечет Цукерман. Васька ему нож к горлу приставил. «Ой, скажу, ой, всё скажу, только не надо, пожалуйста, не надо!» И рассказал всё блатняге под ножом. Блатняга его выслушал и говорит: «А теперь гони рыжие пинензы!» — «Какие пинензы? Нет пинензы, потерял пинензы!» — «Порежу!» — «Ай, потерял, совсем потерял!» Плюнул Васька и ушёл злое дело затевать, а Цукерман золотой снова вынул, смотрит, не налюбуется.

А Иванушка домой вернулся, младенца в колыбельку уложил, монетки на стол выложил, сам делами занялся. Вечером Марьюшка пришла, посмотрела на золото, только и спросила: «Откуда?» — «В норе лисьей нашёл». — «Отнеси назад, как бы оно нам зла не наделало». — «Да я только Ванюшу потешить, завтра отнесу». Так и осталось золото на столе…

Намаялся я что-то, целый день языком молочу… Ну, писатель, сказ я наладил, осталась развязка.

(Продолжает писатель…)

Постараюсь как смогу, уважаемый рассказчик… Блатной отпетый, Васька Галах, нашёл себе корешей. Известны они вам, слушатели почтённые: один — Серёга-гундосый, другой — ротный командир, злодей, хуже любого блатного. Командир-то злодеям на то нужен, чтоб выйти из зоны в неурочен час, да и золотом его прельстили. С золотом, мол, куда хошь мотанём — хоть в Финмаркен, хоть в Норвегу, а там — гуляй по всему свету, по Марселям всяким, по кабакам и бардакам. Вот стали они сговариваться и надумали злодейский план…

Врываются в полуночен час три головореза в Иван да Марьину избёнку. Комрот наган наставляет, а блатняги к колыбельке подбегают и над младенцем ножи заносят. «Только крикните, — угрожают, — враз младенца приколем!» Комрот увидел на столе золотые: «Ага! Золото у вас! Откуда? Показывай, где взял, иначе младенцу вашему смерть, а потом и вам». Не будь у молодых дитяти, спокойно бы они смерть приняли, не такие люди, не запугать, а тут дрогнуло сердце родительское. «Ребёнка не тронь!» — говорит Иван. «Не тронем, если место покажешь. А пока мы вас свяжем, если пошевелитесь или крикните, тут же ребёнка убьём!» Вот Васька над младенцем нож держит, а Серёга запасёнными верёвками родителей скручивает. А младенец невинный лежит в колыбельке спокойненько, проснулся, улыбается и к блестящему предмету ручонками тянется. У любого бы злодея сердце сжалось, на малютку глядя, да эти были всех похуже. Связали Ивану руки за спиной, а Марье и руки, и ноги, и кляп в рот забили. «Пошли, — говорят Ивану, — но если что не так сделаешь, тут же убьём, а вернёмся, и жену с ребёнком». Глянул Иван напоследок на жену и сынишку, и увели его разбойники.

Идти не так далеко было. Пришли на место. Первым делом Ивану ноги связали, чтоб не ушёл. Сунулся Серёга в дыру, вылез с пригоршней золота. Возликовали злодеи. «Я иду за лодкой, — говорит комрот, — а вы его караульте, да не вздумайте утечь, теперь мы все одной верёвочкой перевиты». Лежит Иван на земле сырой, понимает, что попал в безжалостные руки, и молит Бога не о себе, о сынишке своём и жене милой…

Только чувствует, дышит кто-то возле и что-то пушистое лица его коснулось. «Лисичка-сестричка, — шепчет, — выручай, беги к людям!»

Побежала лисичка, торопится и комрот, подлая душа, чтоб затемно успеть и пока вода большая. Первой лисичка звериным рыском прибежала. Да не повезло ей, напали на неё псы лютые, в кольцо взяли, насилу ноги унесла, кончик хвоста у врага в зубах оставила. А подлец ротный вышел к пристани. Часовой окликает: «Стой! Кто идёт?» — «Привет, Федотыч, — отвечает, — не спится что-то, покурим?» — «А, это ты, Гриша, давай покурим». Только стал Федотыч закуривать, подлец ему нож в спину и спихнул тело в воду. Отвязал моторку, отплыл помористее, завёл мотор и к месту покатил.

А блатняги сидят на золотых бочонках, шепчутся: «Пришить его надо, мужика-то». — «Его последним, а прежде суку-комрота. Мужик нам понадобится, он морскую дорогу знает».

Ветер воет, крепкий накат на берег идёт, вода высокая, ночь тёмная, тучи чёрные — злые силы злому делу помогают. А лодка с душегубом-ротным скоро появилась. Посигналили ей блатняги спичками, она и подошла. Причаливает комрот и первым делом берёт блатняг под прицел: «Шлёпну обоих, если что против меня затеяли. Учтите, вы без меня на материке шагу не ступите, а у меня документы, да и золота на всех хватит». И правда, много золота оказалось: маленькие бочоночки, а увесистые, каждый с трудом поднимают блатняги и под дулом нагана в лодке укладывают.

Осела лодка в воде, стали волны через борт перехлёстывать. Всё золото до последней монетки подобрали блатняжки. «А теперь, — командует Гришка-подлец, — мужика давайте, он нам будет курс указывать». — «Пошли», — говорят злодеи Ивану. «Эх, не видать вам ни золота, ни жизни, а мне жёнки и сынка ненаглядных!» Схватили злодеи связанного Ивана, потащили к лодке. Заскулила рядом лисичка жалобно. «Эх, лисичка-сестричка, — говорит Иван, — не смогла, видно, ты мне помочь. Прощай, милая, и передай нашим весть недобрую». Заскулила ему вслед лисичка…

Втащили Ивана на нос, чтоб он путь указывал, блатняг ротный в серёдке поместил, а сам на корме за рулём. «Люди недобрые, — говорит Иван, — коли жить хотите, не выходите в море, перегружен ваш бот сверх меры, буря идёт, ко дну пойдёте». — «Не разговаривай! — блатняги кричат. — Не видим, что ли, море утихло». — «Маниха это, тишь, перед тем как воде вспять повернуть, буря будет, не уцелеть». — «Не обманешь!» — кричат. Завели мотор и ринулись по глади морской на полоску зарницы кровавой.

Недалеко отошли, катит первый вал — взгорбилась водная гладь и на лодку горой идёт. «Бросайте золото!» — говорит Иван. «Я тебя выброшу!» — кричит ротный-подлец и пистолет наводит, да не успел, подхватил вал лодку, поднял на гребень и в кипящую бездну кинул. Выплыла лодка — нет на корме ротного-подлеца. «Бросайте груз!» — ещё раз говорит Иван. «Нет, уж лучше с золотом потонуть!» — сипит Серёга и к себе бочонок жмёт. «Эх, люди недобрые, погубили вы себя и меня. На ваших душах грех!» Второй накат идёт, ещё выше поднял лодку и в клокочущую бездну кинул. Выплыла лодка, оглянулся Иван — нет ни Серёги, ни Васьки, полно судёнышко воды. Поднялся Иван, во весь рост распрямился. «Эх, море Белое! Знать, ты меня покроешь, так не лиши меня честного погребения, вынеси на сухой берег!» Шепчет Иван молитву последнюю и смотрит стойко, глаз не отводит, как идёт на него последний губительный вал…

(Заканчивает рассказчик…)

Хорошо провёл, писатель, лучше моего, дай теперь закончу, а то боюсь, испортишь.

…Утром поморы-почтари на остров приплыли: задержала их буря, за Кузовами укрывались. Только ступили на берег, откуда ни возьмись — лисичка к ним. «Уж не Иванова ли это лисичка? — говорит дядя Филат. — Видно, беда, ребятушки!» Не идут, бегут за лисичкой, и приводит она их к Ивановой избе. Вошли поморы — ребёнок от крику разрывается, Марьюшка в верёвках лежит без памяти. Разрезали верёвки поморы, ребёнка к ней поднесли, очнулась она, стала дитё кормить. «А Иван где?» — спрашивает. «Тебя спросить хотели». — «Напали на нас лихие люди и увели его, им золото показать, иначе дитё грозились убить». — «Беда! — говорит дядя Филат. — Где его искать?» А лисичка тут как тут. «Веди, лисонька!» — говорят поморы. «Сердцем чую недоброе! — рвётся Марьюшка. — С вами пойду». — «Останьтесь кто с дитём, — говорит дядя Филат, — а мы поспешим».

Ведёт их лиска через лес, через чащу буреломную. Торопятся, сердце колотится, давит всех предчувствие недоброе. Прибегают к тому месту, лисятки навстречу матери выскакивают, визжат жалобно, в море смотрят. И лиса, что собака, села, морду подняла и завыла.

Далеко отошло море в отливе, и видят люди — в отдалении белеет что-то. Бегут по сырому песку — не иначе человек лежит. Подбегают… Иван это потонувший лежит, мёртвыми глазами в небо смотрит. Погиб он в пучине морской, но не взяло его море, а вынесло тело праведника, как тела постриженников соловецких Иоанна и Логгина Яренгских и Вассиана и Ионы Пертоминских чудотворцев.

Марьюшка, как увидела ненаглядного мужа своего погибшего, в соляной столп окаменела, кровь с лица схлынула, побелела вся, в очах жизнь остановилась, и рухнула она возле Иванова тела замертво…