Людмил Стоянов - Избранная проза Страница 19

Он снова вспомнил о злополучной книге, о том, как издевались над ним эти штабные крысы, которые, в сущности, завидовали ему… Да, да, он не оставит этого — рано или поздно наступит день расплаты.

«Но когда и как?» — думал он. Перед глазами мелькнули огромные крылья ветряной мельницы. Придет еще и его время, мельница начнет давать доход, он напечатает свою книгу, и тогда каждый получит по заслугам.

Второй раз вспомнилась ему ветряная мельница. Почему-то ан избегал думать о ней, словно боялся, что невидимые силы разрушат и эту последнюю его надежду.

Мало ли забот причинила ему она? Мысли о мельнице зароились, словно пчелы в улье, жужжа, перескакивая, перегоняя и перебивая одна другую. Он закрыл глаза, стараясь отогнать их, но они налетали, как вороны, зловеще каркая: «Мельница! Мельница! Она спасет тебя от всех напастей и забот, принесет спокойствие. Крепись, Матей Матов!»

Какой он человек! Даже немецкий язык изучил, чтобы вести переписку с фирмой в Дрездене. Немцы отвечали с исключительной учтивостью и аккуратностью. Первое время их забавлял этот упрямый болгарин, обещавший им, что после того, как он пустит свою мельницу, ветряными мельницами покроется вся Болгария. Болгария — страна с пересеченным рельефом, где ветры дуют в различных направлениях, в общем, идеальная страна для вложения иностранных капиталов. Так и писал Матей Матов: «рельеф», «вложение» — если уж затевать дело, то как следует!

Так как знание немецкого языка, полученное в гимназии и позже в военном училище, оказалось недостаточным, он прошел трехмесячные курсы, чтобы вполне толково вести переписку с немцами.

Началась длительная и сложная переписка с фирмой, производящей ветряные мельницы. Матей Матов изучил по каталогам географию Германии, особенно тех областей, где в связи с особым расположением воздушных потоков было много ветряных мельниц.

Он настаивал, чтобы мельница была ему предоставлена в рассрочку и, главное, в качестве образца; она должна послужить примером и положить начало новым и новым поставкам в будущем. Ему отвечали, что фирма продает только за наличный расчет и дальнейшие разговоры на эту тему излишни. В таких случаях Матей Матов улыбался особой улыбкой, величественно-снисходительной улыбкой непризнанного гения, говорившей: эти глупые швабы сами не понимают своей выгоды. Что потеряет фирма, предоставив одну мельницу в рассрочку? Да он согласен стать их представителем, объехать всю страну, разместить заказы еще на сто — двести мельниц… Вся придунайская равнина, вся Добруджа, все черноморское побережье южной Болгарии только об этом и мечтают…

Он написал подробное письмо, в котором восхвалял немецкую технику, называл Гинденбурга великим государственным деятелем и настаивал на заключении сделки при соответствующей гарантии банка. Он рекомендовал привлечь кредитный банк в Софии, который имел дело с германскими капиталами, предлагал свои услуги в качестве представителя фирмы, чтобы доказать, насколько он прав… Матей Матов упивался красивыми, как ему казалось, и убедительными фразами письма и был уверен, что оно подействует.

И действительно, вскоре пришел ответ, давший известную надежду на то, что сделка, в случае если он представит солидных гарантов, одобренных фирмой, может состояться…

Эти воспоминания, к которым присоединились воспоминания о том, как смеялась его жена во время молебна при пуске мельницы, проносились с быстротой молнии; он словно искал в них доводы, чтобы сокрушить жену, доказать, что все шло именно так, как следовало, что ветер не у него в голове, а у нее. Разве не отказались все ее родственники, разные там зятья, дядья и иже с ними, стать поручителями в этом деле перед банком? Разве не являлось это заговором против него, против его попытки выбраться из ямы нищеты?

Потянулась переписка; он предлагал кандидатуры различных гарантов, которые фирма должна была одобрить или отвести. Многие были ею отведены потому, что имущество их не представлялось достаточно солидным, или же потому, что они не имели нужных рекомендаций. Банк также стоял на формальной позиции, и было очень трудно подыскать приемлемую для него кандидатуру. Так дело это вновь заглохло…

Но не заглохло желание Матея Матова добиться своего. До поздней ночи сидел он у себя в комнате и все писал. Пространно расхваливал германский творческий гений, намекал на Гете и Шиллера, которые почти так же широко известны в Болгарии, как и в Германии, старался воздействовать на чувствительность немцев, называя их народом-организатором, убеждал, что вопрос о ветряных мельницах уже популярен в Болгарии и у него имеются уже кое-какие заявки… И это не было ложью — он и в самом деле написал несколько статей и получил запросы.

В комнату заглядывала заспанная, в длинной ночной рубашке жена и, видя его склонившимся над столом, кричала с порога:

— Матей, ложись! Довольно тебе гоняться за ветром, посмотри лучше, на что ты стал похож! На вязальный крючок!

И верно, заостренный нос его на исхудалом, вытянутом лице напоминал крюк, на каких развешивают мясо или вороний клюв. Он даже не замечал, как она, хлопнув дверью, оставляла его «биться головой об стену» и на этом успокаивалась.

Да, так все оно и было. При этой мысли Матей Матов тяжело вздохнул, будто она была межой, на которой можно остановиться и передохнуть. Между прочим, он писал немецкой фирме, что мельница на скале, где он собирается ее установить, будет походить на средневековый замок, послужит настоящим памятником немецкой технике… Послал он и подробную карту местности с обозначенными на ней дорогами и близлежащими селами, жители которых станут пользоваться услугами мельницы.

Более двух лет длились эти переговоры. На многословные, сентиментальные письма Матея Матова фирма присылала короткие деловые ответы в несколько строк. В конце концов письма совсем прекратились, и Матей Матов, отыскав французские каталоги, обратился к нескольким французским фирмам с предложением поставить ветряные мельницы.

То и дело он ездил в село, а потом возвращался обратно в ожидании писем. И все это время жене приходилось одалживать деньги у сестер тайком от их мужей, занимать продукты и таким образом вести хозяйство. Он требовал, чтобы дома все было в порядке, чтобы обед был готов к назначенному часу. Он не любил терять время на пустые разговоры.

— А деньги ты даешь? — кричала в озлоблении жена. — Подумал бы о том, как я концы с концами свожу!

«Пусть родственнички дают, — мелькало у него в уме в такие минуты. — Закрома у них полны. Особенно у старого Пиронкова, председателя. Э-хе-хе…»

И снова спешил в село. Его привлекали родные места. Мельницу, которую он собирался воздвигнуть, он считал большим благодеянием для односельчан, да и они начали верить в то, что это так и есть. Он действительно обладал даром увлечь, убедить, так что смог даже уговорить молодежь бесплатно расчистить место около скалы.

Совсем рядом со скалой находилось его «имение». История этого имения была длинной и переплеталась в воспоминаниях с мечтами о ветряной мельнице.

Здесь он играл еще ребенком, искал в лопухах гнезда трясогузок или следил, как мелькали меж камней маленькие зеленые ящерицы. Однажды его осенила мысль, что этот каменистый овраг можно очистить от камней и превратить во фруктовый сад; общинный совет не поскупится и предоставит ему это место даром. Он организует здесь образцовое хозяйство, сад, где школьники будут проводить свободное время. Он отведет с болота воду для орошения и построит чешму[12], чтобы путник, возвращающийся с поля, мог напиться холодной воды. В совете его уважали, и хотя предложения его казались «немного того», после долгих переговоров, а главное, после того, как Коста Маждраганов, депутат от «сговористов», шепнул старосте с насмешкой: «Да дайте вы ему этот пустырь, на котором даже скотина не пасется», — совет решил удовлетворить его просьбу.

Теперь Матей Матов обзавелся землей, стал собственником. Это был крутой, спускавшийся к лугам, каменистый склон, заросший диким кустарником, с торчащими кое-где высокими вязами. Через него пролегала тропинка от двух жалких водяных мельниц к селу.

Матей Матов организовал «день труда» силами школьников — ведь здесь будет сад для детей, здесь они станут отдыхать; он подарил им несколько не нужных ему книжонок, которые оказались непонятными для них, — то были речи депутата «сговористов», — но цель была достигнута. Купил и вина для молодежи (по неполному стакану на каждого — так, для настроения). За несколько таких «дней труда» место было очищено от камней, пней и сучьев, и сразу же после этого Матей Матов посадил первые плодовые деревья: яблони, груши, абрикосы.