Чарльз Диккенс - Сверчок за очагом (пер.Линдегрен) Страница 19

— Признаніе, отецъ?

— Я уклонился отъ правды и заблудился, дитя мое, — произнесъ Калебъ съ жалкимъ выраженіемъ на своемъ растерянномъ лицѣ. — Я уклонился отъ правды, думая принести тебѣ пользу, и поступилъ съ тобою жестоко.

Слѣпая повернула къ нему свое окаменѣвшее отъ изумленія лицо и повторила:

— Жестоко?

— Онъ обвиняетъ себя слишкомъ строго, Берта, — возразила Дотъ. — Ты сейчасъ сама убѣдишься, въ томъ. Ты первая оправдаешь его.

— Онъ жестокъ ко мнѣ! — воскликнула Берта съ недовѣрчивой улыбкой.

— Нечаянно, дитя мое, — сказалъ Калебъ. — Но я дѣйствительно былъ жестокъ, хотя не подозрѣвалъ этого до вчерашняго дня. Моя дорогая слѣпая дочь, выслушай меня и прости! Міръ, въ которомъ ты живешь, моя душечка, не таковъ, какимъ я представлялъ тебѣ его. Глаза, которымъ ты довѣряла, обманывали тебя.

Ея удивленное лицо было попрежнему обращено въ сторону отца; но Берта попятилась назадъ и прильнула крѣпче къ своей подругѣ.

— Твой жизненный путь былъ тяжелъ, моя бѣдняжка, и я думалъ сгладить его для тебя. Я искажалъ предметы, измѣнялъ характеры людей, выдумывалъ многое, чего никогда не существовало, чтобъ сдѣлать тебя счастливѣе. Я скрытничалъ съ тобою, обманывалъ тебя, да проститъ мнѣ Господь! И ты была окружена вымыслами.

— Однако живые люди не вымыслы, — поспѣшно подхватила она, — сильно поблѣднѣвъ и попрежнему сторонясь отъ отца. — Ты не можешь ихъ измѣнить.

— Я сдѣлалъ это, Берта, — возразилъ Калебъ жалобнымъ тономъ. — Есть одно лицо, которое ты знаешь, моя голубка…

— О, отецъ, зачѣмъ ты говоришь, что я знаю? подхватила слѣпая, и ея голосъ звучалъ горькимъ упрекомъ. — Что и кого я знаю! Я, не имѣющая руководителя! Я, такая жалкая, слѣпая!

Въ своемъ сердечномъ томленіи она протянула руки, точно отыскивая ощупью дорогу, послѣ чего закрыла ими лицо съ видомъ отчаянія и скорби.

— Человѣкъ, который женится сегодня, — сказалъ Калебъ, — жестокъ, низокъ и безсердеченъ. Суровый хозяинъ для тебя и для меня, моя дорогая, впродолженіе многихъ лѣтъ. Онъ отвратителенъ по наружности и по натурѣ. Неизмѣнно холоденъ и недоступенъ состраданію. Онъ совершенно непохожъ на тотъ портретъ, который я нарисовалъ тебѣ, мое дитя, не похожъ ни въ чемъ.

— О, зачѣмъ, — воскликнула слѣпая дѣвушка, очевидно страдая невыносимо, — зачѣмъ обманывалъ ты меня! Зачѣмъ ты наполнилъ такъ обильно мое сердце, а потокъ вошелъ въ него, подобно смерти, и вырвалъ изъ него предметъ моей любви! О, Боже, какъ я слѣпа! Какъ безпомощна и одинока!

Огорченный отецъ повѣсилъ голову и не отвѣчалъ, продолжая только раскаиваться и убиваться.

Только что Берта дала волю своимъ горькимъ сожалѣніямъ, какъ сверчокъ на очагѣ, неслышимый никѣмъ, кромѣ нея, принялся трещать. Не весело, а тихо, слабо и грустно. Его унылая пѣсенка заставила ее заплакать. Когда-же духъ, стоявшій всю ночь около фургонщика, появился позади нея, указывая на Калеба, слезы бѣдной дѣвушки хлынули ручьемъ.

Вскорѣ голосъ сверчка послышался яснѣе, и слѣпота не помѣшала Бертѣ почувствовать близость духа, парившаго вокругъ ея отца.

— Мэри, — сказала она, — разскажи мнѣ, какой у насъ домъ. Каковъ онъ на сакомъ дѣлѣ?

— Это очень убогое жилище, Берта, очень убогое и жалкое. Будущей зимой оно едва ли будетъ служить вамъ защитой отъ дождя и вѣтра. Оно также плохо защищено отъ непогоды, Берта, — продолжала Дотъ тихимъ, яснымъ голосомъ, — какъ твой бѣдный отецъ въ своемъ плащѣ изъ дерюги.

Слѣпая дѣвушка въ сильномъ волненіи встала и отвела въ сторону маленькую жену фургонщика.

— Ну, а тѣ подарки, которыми я такъ дорожила, которые почти всегда согласовались съ моими желаніями и такъ радовали меня, — сказала она, дрожа, — откуда же они брались? Не ты ли посылала ихъ мнѣ?

— Нѣтъ.

— Кто же тогда?

Дотъ замѣтила, что Берта уже догадалась, и промолчала. Слѣпая дѣвушка снова закрыла лицо руками, но теперь съ совершенно другимъ видомъ.

— Дорогая Мэри, одну минутку. Ты согласна? Отойдемъ подальше. Говори мнѣ тихо. Ты правдива, я знаю. Ты не станешь меня обманывать, не такъ ли?

— Нѣтъ, Берта, не стану!

— Конечно; я увѣрена въ томъ. Ты слишкомъ жалѣешь меня для этого. Мэри, посмотри черезъ комнату въ ту сторону, гдѣ мы сейчасъ были — туда, гдѣ сидитъ мой отецъ — мой отецъ, такой сострадательный ко мнѣ и любящій — и скажи мнѣ, что ты видишь?

— Я вижу, — отвѣчала Дотъ, которая отлично поняла слѣпую, — старика, сидящаго въ креслѣ, печально откинувшись на спинку и опираясь щекой на руку. Найдетъ ди онъ утѣшеніе у своей дочери, Берта?

— Да, да. Она утѣшитъ его. Продолжай.

— Онъ старикъ, изможденный трудомъ и заботой. Онъ тщедушный, сгорбленный, задумчивый, сѣдой человѣкъ. Онъ разстроенъ и подавленъ, онъ опустилъ руки. Но раньше, Берта, я видѣла его много разъ въ тяжелой борьбѣ съ жизнью, ради одной великой и священной цѣли, и я почитаю его сѣдую голову.

Слѣпая дѣвушка вырвалась отъ нея и, кинувшись на колѣни передъ отцомъ, прижала его голову къ своей груди.

— Я прозрѣла, я прозрѣла! — воскликнула она. — Я была слѣпа, а теперь мои глаза открылись! Я никогда не знала его! Легко сказать, я могла умереть, не увидавъ въ настоящемъ свѣтѣ отца, который выказывалъ мнѣ столько любви!

Волненіе Калеба нельзя было описать никакими словами.

— Нѣтъ такого красавца на землѣ,- воскликнула дѣвушка, сжимая его въ объятіяхъ, — котораго я любила бы такъ нѣжно и такъ обожала, какъ тебя! Чѣмъ больше сѣдинъ на твоей головѣ, чѣмъ старѣе твое лицо, тѣмъ ты мнѣ дороже, отецъ! Пусть никто не говоритъ, что я ослѣпла вновь! Ни одна твоя морщина, ни одинъ волосокъ на твоей головѣ не будутъ забыты въ моихъ молитвахъ къ Всевышнему!

Калебъ выговорилъ съ трудомъ:

— Моя Берта!

— И въ своей слѣпотѣ я вѣрила ему, — говорила дѣвушка, лаская отца, со слезами горячей любви, — вѣрила, что онъ совсѣмъ другой! И живя съ нимъ бокъ о бокъ изо дня въ день, не замѣчала, какъ онъ заботился обо мнѣ! Мнѣ и во снѣ не снилось ничего подобнаго.

— Здоровый, румяный отецъ въ синемъ пальто, Берта, — сказалъ бѣдный Калебъ. — Онъ пропалъ!

— Ничто не пропало, — возразила дочь. — Нѣтъ, ненаглядный отецъ, все остальное здѣсь — въ тебѣ. Отецъ, котораго я любила такъ искренно; отецъ, котораго я никогда не любила достаточно и никогда не знала; благодѣтель, котораго я стала сперва почитать и любить, потому что онъ выказывалъ мнѣ такое участіе; всѣ эти люди въ тебѣ. Ничто не умерло для меня. Душа всего, что было мнѣ дорого, находится здѣсь — здѣсь съ изможденнымъ лицомъ и сѣдою головой! А я уже больше не слѣпа.

Во время этой рѣчи все вниманіе Дотъ было сосредоточено на отцѣ и дочери; однако, взглянувъ теперь въ сторону маленькаго косца на мавританскомъ лугу, она увидѣла, что часамъ осталось лишь нѣсколько минутъ до боя, и тотчасъ впала въ первное и возбужденное состояніе.

— Отецъ, — нерѣшительно произнесла Берта. — Мэри.

— Да, моя дорогая, — отвѣчалъ Калебъ. — Она тутъ.

— Въ ней никакой перемѣны? Ты никогда не обманывалъ меня на ея счетъ?

— Боюсь, моя дорогая, что я, пожалуй, погрѣшилъ бы противъ истины, — отвѣчалъ Калебъ, — еслибъ могъ сдѣлать Дотъ еще лучше. Но мнѣ пришлось бы измѣнить се только къ худшему, еслибъ я вздумалъ измѣнять ее вообще. Для нея всякія прикрасы излишни, Берта.

Хотя слѣпая дѣвушка была увѣрена заранѣе въ утвердительномъ отвѣтѣ отца, однако, при его словахъ кинулась обнимать Дотъ, сіяя гордостью и восторгомъ. То было восхитительное зрѣлище.

— При всемъ томъ, — сказала миссисъ Пирибингль, — могутъ произойти большія перемѣны, Берта, какихъ ты и не ожидаешь. Перемѣны къ лучшему, хочу я сказать, перемѣны, которыя сильно обрадуютъ нѣкоторыхъ изъ насъ. Только ты не пугайся, еслибы произошло что нибудь подобное, помни это. Чу, кажется, гремятъ колеса по дорогѣ? У тебя тонкій слухъ, Берта. Кто нибудь ѣдетъ?

— Да. И мчится очень быстро.

— Я… я… я знаю, какой у тебя тонкій слухъ, — повторила Дотъ, прижавъ руку къ сердцу и продолжая сыпать словами, чтобъ скрыть свое волненіе;- я часто замѣчала это; вѣдь не дальше, какъ вчера, ты уловила тѣ странные шаги. Но почему же ты сказала, какъ я отлично помню, Берта: "чьи это шаги?" II почему ты обратила на нихъ больше вниманія, чѣмъ на иную походку, этого я не знаю. Однако, въ свѣтѣ произошли большія перемѣны, какъ я сказала сейчасъ, и мы сдѣлаемъ очень хорошо, если приготовимся къ неожиданности.

Калебъ недоумѣвалъ, что бы это значило, замѣтивъ, что хозяйка дома обращалась столько же къ нему, сколько къ его дочери. Онъ съ удивленіемъ видѣлъ, что въ своемъ волненіи и разстройствѣ она едва переводитъ духъ и держится за спинку стула, чтобы не упасть.

— Да, это, дѣйствительно, стучатъ колеса! — продолжала Дотъ прерывающимся голосомъ. Ихъ стукъ все ближе!… ближе!… У самаго дома!… А теперь, слышите? — экипажъ остановился у калитки сада!… А вотъ и шаги на крыльцѣ — тѣ же самые шаги, Берта, не правда ли?.. А вотъ!..