Джордж Мередит - Эгоист Страница 2

Скажем без обиняков: герой — наш соотечественник и современник; состоятельный джентльмен, с положением в обществе; фигура, как мы над ней ни бились, весьма негибкая. Комичность этого персонажа не бросается в глаза — это легкая зыбь на водяной глади; и только когда очень проницательные, очень озорные бесенята, учуяв эту комичность по каким-то едва уловимым приметам, подняли у себя внизу невообразимый шум и гам, только тогда опомнились наши господа сочинители, в ангельской своей простоте готовившиеся было со спасительной лапидарностью представить нашего героя состоятельным джентльменом из хорошей семьи. Только тогда и признали кое-какие смешные черточки в этом кумире благословенного острова, где приличия почитаются выше всего, где видимость ставят выше сущности. Пакостливая натура бесенят делает их проницательными. С особым смаком разоблачают они смешное, когда оно прикрывается напыщенностью. Стоит им почуять Эгоиста, как они уже тут как тут, располагаются вокруг него бивуаком и, поправив фитили в своих фонариках, садятся на корточки в ожидании предстоящего зрелища. Хватка у них мертвая, они нипочем не выпустят джентльмена, попавшего к ним на подозрение, покуда тот, сам того не ведая, не начнет кривляться, и выплясывать, и всячески проявлять свою подлинную сущность. Тут-то и начинается потеха! Бесенята способны веками выслеживать какой-нибудь знатный род: присутствуя при появлении на свет каждого нового отпрыска, они будут прилежно сверять все данные, а когда наступит час, возьмутся за руки и начнут кружить веселым хороводом вокруг покачнувшегося фамильного столпа и распевать свои песенки. Можно подумать (а впрочем, так оно, верно, и есть), будто они издавна угадали в нерожденном и даже незачатом еще носителе фамильных свойств обреченного колосса Эгоизма. Покуда Эгоизм переживает пору расцвета и держится в рамках благоразумия, служит оплотом государства и приносит пользу обществу, бесенята и пикнуть не смеют. Они выжидают.

Когда-то, во время оно, жил-был некий достославный Эгоист, основоположник рода. Казалось бы, потребные для поддержания рода дозы фамильного эгоизма должны были бы со временем уменьшаться. Во всяком случае, полный возврат к исконному пращуру — пусть даже под личиной современной утонченности — невозможен. Такой анахронизм был бы подобен землетрясению, и дом, где завелся бы столь чудовищный призрак, должен бы неминуемо рухнуть. Уж коли на то пошло, лучше бы Эгоист упорствовал в традициях предков и вовсе не поддавался прогрессу! Зато у бесенят ушки на макушке, глазки сверкают, они так и подскакивают в радостном предвкушении комической драмы самоубийства.

«И, возлюбив себя, себя же он убил».

Если в отечественной поэзии этой строки еще нет, пусть она будет в нее внесена — в качестве эпитафии нашему герою.

Глава первая

Зловеще настороженные глаза, видимые и невидимые, следили за младенческими годами Уилоби, представителя пятого колена Паттернов. Основатель рода, адвокат Саймон Паттерн из Паттерн-холла, человек незаурядных способностей и непоколебимого честолюбия, обладал мужественным искусством говорить «нет» роковым силам разрушения, олицетворяемым толпой родственников, осаждающих удачника. Слово это отзывалось погребальным звоном в ушах младших сыновей, возвещая смерть их упованиям, — с такой твердостью он его произносил. Ведь дубу, чтобы вырасти, нужен простор, нужно, чтобы вокруг него не толпилась всякая древесная мелюзга. Точно так же не достичь ему могучего расцвета, если соком его корней будут питаться боковые отпрыски. Умение орудовать ножом — вот основа, на которой зиждется величественное здание знатного рода. Клочок земли раздобыть нетрудно, кирпич — тоже, жена и дети — дело наживное, а вот умение энергично пользоваться ножом — дар врожденный, и в нем залог дальнейшего роста. Во времена Паттерна Пятого, этой надежды отечества, по свету бродило великое множество его нищих однофамильцев. Один такой Паттерн служил в морской пехоте.

О существовании лейтенанта Кросджея Паттерна отечество и нынешний глава рода узнали одновременно, после того как этот скромный молодой офицер отличился при штурме какой-то крепости на какой-то китайской реке, явив пример столь милой британскому сердцу спокойной, некрикливой отваги. Собственно, заключение о возрасте офицера было сделано на основании его чина, а быть может, также и скромности лейтенанта, который, по его словам, «лишь выполнил свой долг».

Наш Уилоби на ту пору обретался в колледже и жаждал предаться благородным порывам, свойственным юности. Подвиг его родственника и, главное, то обстоятельство, что имя Паттернов попало в газеты, произвели на него огромное впечатление. Впечатление это не утратило своей свежести и несколько месяцев спустя, когда Уилоби достиг совершеннолетия и вступил в права наследства. Он послал лейтенанту Кросджею Паттерну чек на сумму, равную годичному жалованию этого доблестного воина. «Родная кровь — не вода», — сказал он домашним, тем самым подтвердив первейший, — так сказать, химический, — закон щедрости. Пусть лейтенант и служит в морской пехоте, рассуждал Уилоби, а все-таки он Паттерн. Вопрос же о том, как случилось, что человек с именем Паттернов попал в морскую пехоту, принадлежит к разряду тех бессмысленных вопросов, какими докучают верховному судье, ведающему раздачей благ и невзгод. Свой чек Уилоби сопроводил любезным письмом, в котором приглашал лейтенанта посетить родовое имение, когда тот найдет удобным, и заверял своего родственника и друга, что и сам благодаря ему почувствовал вкус к солдатской жизни. Юный сэр Уилоби не пропускал случая упомянуть в разговоре о «своем воинственном однофамильце и дальнем родственнике, молодом Паттерне… из морской пехоты». Получалось очень смешно. Еще большим успехом пользовался рассказ о подвиге этого однофамильца: лейтенант, оказывается, вызволил из плена подвыпившего матроса Ее Величества и поволок трех рыцарей черного дракона на желтом фоне в плен; чтобы осуществить эту последнюю операцию, он поставил их спиной друг к другу и связал косичками.

Такие подвиги хладнокровной отваги приятно щекочут чувство юмора у джентльменов, подвизающихся в тылу. Мы жители маленького островка, а ведь вот какие номера откалываем! Правда, дамской половине Большого дома — матушке сэра Уилоби и его двум теткам, леди Эленор и леди Изабел, — было несколько труднее смириться с мыслью, что один из Паттернов служит в морской пехоте. Но что же тут такого? У нас в Англии зачастую и герцоги не брезгуют финансами, а если верить ученым исследователям генеалогии, в жилах многих наших ремесленников и лавочников течет королевская кровь. При всей нашей спеси, мы народ своеобразный, и никогда нельзя поручиться, что мясник, поставляющий мясо к нашему столу, не является отдаленным потомком Тюдоров, а плетеное кресло, в котором мы сидим, — не изделие рук какого-нибудь Плантагенета. А там, глядишь, окажется, что… Впрочем, лучше не задумываться! Уилоби представлял себе своего доблестного кузена этаким нечесаным малым, героем футбольного поля; время от времени он, однако, недоумевал вслух, не понимая, отчего тот так и не захотел вкусить гостеприимства Большого дома, а в ответ на письмо и приложенный чек ограничился пространными изъявлениями благодарности.

Как-то под вечер, в промежутке между двумя ливнями, сэр Уилоби, сопровождаемый вереницей любителей предобеденного моциона, прогуливался по величественной террасе Большого дома со своей невестой, прекрасной и блистательной Констанцией Дарэм, которой он на правах влюбленного изливался в своих чувствах. Дойдя до конца террасы и собираясь уже повернуть назад, сэр Уилоби, как всегда покровительствуемый случаем (ведь все, что ниспосылает нам невидимый даятель благ и невзгод, именуется у нас случаем), кинул взгляд в сторону липовой аллеи и, будучи наделен тонкой нервной организацией, испытал нечто вроде предчувствия, ибо взгляд его упал на какого-то коренастого, приземистого человека, пересекавшего усыпанную гравием площадку перед парадным крыльцом. Ничто не выдавало в нем джентльмена — «ни шляпа его, ни пальто его, ни обувь его, и ничего, что было у него»; так, в библейском стиле, столь излюбленном истинными джентльменами, рассказывал впоследствии Уилоби о своем посетителе. Несколькими беглыми штрихами он обрисовал наружность этого субъекта, надо сказать, достаточно непривлекательную: с баулом в руке, подняв ворот под меланхолически обвисающими полями шляпы, без зонта и без перчаток, он походил на обанкротившегося лавочника, скрывающегося от кредиторов.

Впрочем, инцидент, который мы взялись описать, сам по себе довольно тривиален; сэру Уилоби была подана визитная карточка лейтенанта Паттерна, и сэр Уилоби, бросив ее обратно на поднос, сказал лакею: «Дома нет».