Джеймс Джонс - Отныне и вовек Страница 2

Само собой понятно, что хрестоматийный глянец прикрывает не слишком привлекательный объективно-исторический смысл деятельности генерала Ли, поборника рабовладения и защитника реакционной политической программы южных сецессионистов.

Разумеется, прямых параллелей тут быть не может. Роберт Ли Пруит — всего лишь солдат. Но на всем его облике лежит отблеск имени прославленного генерала. Читатель найдет в его характере и поведении черты глубокой внутренней честности и рыцарственной порядочности, стойкости, личного мужества, верности избранному пути и преданности делу, которое он защищает, хотя и понимает в глубине души его обреченность, — те самые черты, которые официальная американская историография приписывает генералу Роберту Ли.

Есть в этом имени и еще один скрытый смысл. Человеческий тип, воплощенный в образе Пруита, — анахронизм, он принадлежит к безвозвратно ушедшему прошлому. Эту мысль Джонс с полной ясностью раскрывает во внутреннем монологе старшины Тербера, называющего Пруита «упрямым дураком», который «не желает расстаться с допотопным миром иллюзий» и которому современный «прогрессивный мир» непременно свернет шею за то, что он цепляется «за косные романтические идеалы и устаревшие понятия о справедливости».

Если задаться целью отыскать параллели и аналогии характеру Пруита в истории американской литературы, то на ум придут, скорее всего, мужественные, стойкие, дерзкие бунтари Джека Лондона. Это вполне естественно. Джек Лондон был кумиром Джонса, предметом поклонения и образцом для подражания. Подчеркнем, однако, что и «джеклондоновский» герой, как человеческий тип, во времена Джонса уже сделался анахронизмом.

Вместе с тем характер Пруита — не просто анахронизм, Он — анахронизм, так сказать, модернизированный, и от этого самый образ героя обретает черты сложности, внутренней противоречивости, а временами и алогичности. В нем соединяются (но не сливаются) строгое подчинение солдатской дисциплине и бунтарство, человеколюбие и жестокость, артистизм натуры и грубость поступков. Он солдат и музыкант, патриот и мятежник, гуманист и убийца, порядочный и честный посетитель игорных домов, питейных-заведений и борделей, боксер с нежной душой, жаждущей любви. Впрочем, в его нравственном облике имеются две доминанты, определяющие его поведение: это стойкость и бескомпромиссность. Он может заблуждаться, ошибаться, но он никогда не согласится на уступки и компромиссы. Он идет своим путем, хотя сознает всю безнадежность своей борьбы. Именно это делает его «романтическим» героем.

«Отныне и вовек» — роман об армии, и Пруит прежде всего солдат. Он не просто рядовой военнослужащий, но образцовый, идеальный солдат, отлично знающий свое дело, принимающий как должное бессмысленный ритуал военных артикулов, ничуть не тяготящийся воинской дисциплиной, не пылающий гневом против жестокой военной иерархии, при которой ранг и положение нисколько не зависят от личных достоинств человека. Более того, он любит армию, гордится своей солдатской профессией и тридцатилетнюю службу в войсках рассматривает как судьбу, вполне достойную человека.

Сын потомственного горняка, уроженец Харлана — шахтерского поселка, прославившегося на всю Америку стойкостью в классовых боях, — Пруит оказался в некотором роде жертвой «великой депрессии» тридцатых годов. Во время знаменитой забастовки умерла его мать; отец, принимавший участие в стачечной борьбе, избитый, израненный, был посажен в тюрьму; дядю (тоже забастовщика) застрелили помощники шерифа. Так еще мальчиком Пруит остался без дома и родных. Он стал бродягой, а в семнадцать лет завербовался в армию. Джонс подчеркивает стандартность этой ситуации. Многие бездомные и безработные искали спасения от голодной смерти на военной службе. Один из персонажей романа (Ред) так и говорит: «На гражданке мне жилось бы хуже. А голодать я не собирался». Да и сам Пруит объясняет свое желание служить в армии вполне недвусмысленно: «Я не хотел, — говорит он, — всю жизнь, как каторжный, рубить в шахте уголь и плодить сопливых ублюдков, которые от тамошней пыли все равно что черномазые! Не хотел жить, как жили мой отец и мой дед и все остальные!»

Однако вся служба героя, как она представлена в романе, являет собой сплошную цепь тяжких испытаний, унижений, физических и нравственных страданий. Она могла бы породить в нем ненависть, отвращение к армии, тотальное ее отрицание. Но вопреки очевидным фактам и здравому смыслу Пруит продолжает фанатично любить армию. Алогичность позиции героя не случайность. Она всячески подчеркнута Джонсом и в авторской речи, и в высказываниях персонажей, которым часто доверяется авторская оценка. «Я отдал бы все на свете, — говорит Джек Мэллой, — чтобы мне было дано полюбить хоть что-нибудь так, как ты любишь армию». А в финале романа старшина Тербер дает «окончательную» оценку позиции героя: «По-моему, он был ненормальный. Он любил армию. Любить армию могут только ненормальные».

Из сказанного с неизбежностью следует, что читатель имеет дело с двумя разными понятиями, обозначенными одним и тем же словом «армия». Одно из них—»идеальное», другое — «реальное». Собственно говоря, Пруит любит не армию, а некое идеальное представление о могущественной организации, основанной на дисциплине, справедливости, солдатском братстве и предназначенной для благородной цели защиты отечества и демократических идеалов. Эта организация свободна от зигзагов правительственной политики и экономической конъюнктуры. Деятельность ее регламентирована жесткой системой законоположений и уставов, оберегающих внутреннюю свободу и достоинство человека, Иными словами, мы имеем дело с утопическим идеалом, существующим в сознании героя, но отнюдь не в реальности. Каждая страница романа, описывающая армейские будни, демонстрирует несостоятельность идеала, его полную и абсолютную несовместимость с действительностью. Откуда же он взялся, этот идеал, и какова его функция в романе?

Попытка ответить на эти вопросы немедленно обнаруживает как связь этого идеала с конкретной социальной действительностью, так и важную его роль в художественной системе произведения. Сам идеал, возникающий в сознании Пруита и некоторых других героев романа, есть порождение «великой депрессии», охватившей Америку в тридцатые годы. Миллионы безработных, бездомных, умирающих с голоду, отчаявшихся пытались удержаться на любом уровне существования, стремились к устойчивой безопасности. Многим, особенно молодым, служба в армии представлялась гарантией такой устойчивой безопасности. И в самом деле, в годы депрессии армия была, пожалуй, единственным национальным институтом, который обеспечивал удовлетворение первейших нужд человека — потребностей в пище, одежде и жилье. Отсюда идеализация армии в сознании бедняков, склонных при данных обстоятельствах закрывать глаза на любые тяготы военной службы, на чудовищное физическое и духовное закабаление.

Что касается функции идеала в художественной системе романа, то оно имеет как бы два аспекта. Первый традиционен для американской литературы и восходит к эпохе романтизма, когда утопический идеал служил контрастным фоном, на котором с особенной резкостью высвечивались пороки современной буржуазной цивилизации. Второй можно назвать сюжетообразующим: Пруит, действующий в соответствии со своими идеальными понятиями, неизбежно вступает в конфликт с другими персонажами и с реальным порядком вещей; цепь этих конфликтов как бы и образует основную сюжетную линию романа. Это и есть исходная точка, от которой раскручивается сюжетная пружина. Столкновение идеала с реальностью вызывает взрыв, бурную реакцию, в ходе которой обнажаются фундаментальные основы жизни армии и общества, стыдливо прикрытые демократическими и патриотическими словесами. Характер Пруита играет в этой реакции роль катализатора.

У Пруита своя четкая и твердая линия поведения, которой он неукоснительно придерживается в любых обстоятельствах. Джонс понимал, что такая линия возможна лишь при наличии общего принципа, жизненной философии и некой точки опоры, гарантирующей результативность поступков. Он постарался оснастить сознание героя всеми этими элементами, но достиг лишь частичного успеха.

Общим принципом для Пруита является нонконформизм, понимаемый не только как отказ от соглашательства, но и как признание необходимости принимать самостоятельные решения; не те великие решения, какие принимаются раз в жизни, но те, которые принимаются каждодневно. Правильное решение по одному вопросу неизбежно ведет к необходимости принимать новые решения и по другим вопросам, сегодня, завтра, послезавтра… Альтернатива этому принципу представлена в романе позицией писарей во главе с Редом. Они — конформисты. Они единожды приняли неправильное решение, и теперь им больше не нужно ничего решать. Они сделали ставку на благополучие, на ту гарантию устойчивой безопасности, которая проистекает из конформизма. Они не берут на себя ответственности, сопряженной с принятием решений. Поэтому их жизнь «легка», хотя и достаточно бессмысленна.