Сабахаттин Али - Юсуф из Куюджака Страница 2

Благодаря молодости и энергии, которой, казалось, не будет конца, Саляхаттину-бею удалось сохранить свою независимость. Но наши нервы часто сильнее воли и разума, а воображение обманывает нас куда искуснее любого соблазнителя. Стоит им разыграться и взять власть над нами, как дело можно считать решенным. Требуется лишь время, чтобы голова приняла то, что ей навязывают нервы.

Вначале Саляхаттин-бей действительно любил эту хорошенькую девушку. Но не как равное себе создание, а как милую кошечку или ягненка. Однако вскоре он понял, что она не желает быть существом низшего порядка, а хочет равенства. Довольно быстро он убедился также, что у кошечки очень острые когти, а у ягненочка довольно крепкие рожки. Сразу возникли многочисленные неприятности и огорчения. Пытаясь совладать с женой, Саляхаттин-бей прибегал к поистине смехотворным и жалким средствам, менее всего пригодным в подобных случаях, - к разуму и логике.

Выросшая взаперти и поэтому вынужденная подавлять в себе желания и потребности, Шахенде, естественно, была неуравновешенной, с изломанным характером. Прежде чем вывести девушку на прогулку, мать по три часа кряду занималась ее прической, но ни мать, ни отец никогда не задумывались о том, что творится в ее голове. Они заботились только о ее наружности, так оттирают тряпочкой яблоко, которое кладут сверху корзины, чтобы всучить покупателю. Для чего же еще растить в семье девушку?

Кстати сказать, такие жены прекрасно устраивают многих мужей, которые до полуночи чешут языки за игрой в кости, а потом, приняв серьезный вид, возвращаются домой, чтобы найти в постели белое, пышное тело. Но тех, кто, подобно Саляхиттину-бею, мечтал «свить уютное семейное гнездо», ожидали жестокие разочарования, и тогда они понимали, что поступили опрометчиво.

Чтобы развить ум жены, Салляхаттин-бей приносил домой книги, которые, на его взгляд, были доступны ее пониманию. Результат не замедлил сказаться - она стала к месту, а чаще не к месту употреблять книжные выражения. Однако стоило Саляхаттину поправить жену, как она вспыхивала и закатывала очередной скандал.

Тем не менее Саляхаттин-бей не оставлял намерения сделать жену своим другом, думал, что она еще очень молода и со временем образумится. Он пробовал обращаться с нею как с дочерью или сестрой, но встречал лишь презрительные насмешки. Тогда он решил вести себя как хозяин и господин, но каждый раз сталкивался с возмущением, а если заходил слишком далеко, то с обмороками и истериками.

Наконец он предоставил жене полную свободу, вынужденный сносить ее капризы, применяться к ее вздорным требованиям и нелепым претензиям.

К счастью, в Анатолии против всех недугов есть свои средства. И наиболее употребительное из них - ракы (Ракы - виноградная водка, изготовляющаяся с добавлением аниса). Здесь пьют неудачливые чиновники, пьют разорившиеся торговцы, пьют помещики, когда неурожай, пьют офицеры, тоскующие в глуши, пьют каймакамы, не поладившие с женой…

Пил и Саляхаттин-бей. И его запои в глазах окружающих понемногу превратили жену каймакама из непослушной и неопытной молодицы в терпеливую и самоотверженную ангелицу.

Даже дочка, родившаяся через год после свадьбы, не стала мостом над глубокой пропастью, разделявшей мужа и жену. С первого дня появления на свет ей старательно внушали, что жизнь, - сплошное горе. Среди ночи, когда девочка спокойно спала, ее вдруг хватали трясущиеся руки и прижимали к рыдающей груди. Удивленными глазами следила она за матерью, а в это время жалостливый голос причитал у нее над ухом:

- Ах, несчастная моя доченька! Ах, бедная моя Муаззез! Сиротинушка ты моя! Гляди, отца все еще нет! Ах, бедное, несчастное дитя!

Девчушка, конечно, не понимала, что значат эти слова. Но весь ее вид действительно говорил о том, какое это несчастье пробуждаться вот так среди ночи. Потом, не выдержав, она принималась громко реветь. Тогда мать, держа ее на руках, спускалась в сад, думая, что там-то она успокоится. При виде темной листвы деревьев и пробивавшегося сквозь нее лунного света дочь умолкала. Но когда ночной воздух обдавал ее холодом, снова поднимала рев и будила соседей.

- Молчи, моя сладкая! Молчи, моя единственная! Молчи, доченька! Сейчас придет твой отец… Не плачь, сиротинушка при живом отце… Аллах накажет нашего мучителя!

В соседнем доме открывалось окно и появлялась женская голова:

- Что это, доченька Шахенде, бей твой все еще не пришел?

- Нет, тетушка! А дитя мое, пока отец не придет, спать не может. С самого вечера все мечется и кричит: «Папа! папа!..» Просто не знаю, что делать, тетушка.

Соседка, надавав молодой матери советов и выпустив заряд проклятий в адрес ее мужа, удалялась. В это время дверь открывалась, по лестнице, шатаясь, поднимался Саляхаттин-бей и, не раздеваясь, валился на постель. Жена входила в комнату, чтобы раздеть его, и этого было достаточно, чтобы нежность и раскаяние, переполнявшие душу пьяного, выливались наружу. Не помня себя, он что-то невнятно бормотал, хватая ее за руки, целовал их и кулаками бил себя в грудь и по седой голове. Взволнованная и растроганная столь жарким раскаянием, Шахенде давала волю слезам, а ничего не понимавшая маленькая Муаззез, забытая на краю постели, продолжала жалобно плакать.

III

Юсуф удивлялся: непонятные вещи творились в этом доме. Его родители тоже ссорились, но по-другому. Отец, раздраженный чем-либо, просто срывал свою злобу на матери, а бедная женщина, не смея возражать ему, не только не раскрывала рта, но даже не поднимала глаз и тихо, беззвучно плакала.

Юсуфа поражало, что Шахенде позволяет себе так распускать язык, и он с сожалением смотрел на каймакама, покорно сносившего дерзости жены. Отношение Шахенде к нему самому не волновало Юсуфа. В доме был один хозяин, один человек, чьи приказы надлежало выполнять, - Саляхаттин-бей, и пока тот нуждался в нем, Юсуфе, слова Шахенде-ханым не имели никакого значения. Когда она бывала слишком груба с ним, Юсуф молча смотрел на нее, словно говоря: «Баба ты, баба, чего тебе. Ты, наверное, не в своем уме». И удивлялся, почему Саляхаттин-бей не схватит эту расходившуюся бабу за руку и не выгонит вон.

Первые дни Юсуф ни с кем не хотел разговаривать. Постепенно наступили холода, он вынужден был сидеть в комнате. Когда не было работы, он подолгу смотрел в окно, в сторону куюджакских гор, словно хотел разглядеть что-то за тучами. Но стоило кому-нибудь войти в комнату, он отворачивал голову и делал вид, что чем-то занят.

Со всеми, даже с каймакамом, он держался холодно. Шахенде беспрерывно твердила, что в этом ребенке нет никаких человеческих чувств; особенно возмущалась она его равнодушием к смерти родителей. И в самом деле, пока никто еще не видел, чтобы Юсуф по какому-либо поводу проявил свои чувства. Лишь иногда, во время ссор каймакама с женой, глаза его, с отвращением и даже с ненавистью следившие за Шахенде, обращаясь к Саляхаттину-бею, смягчались, загорались такой откровенной нежностью, что каждый, кто увидел бы Юсуфа в этот миг, невольно подумал бы, что в его душе таятся сильные, глубокие чувства.

Единственным существом, по отношению к которому он не стеснялся проявлять свои чувства, была маленькая Муаззез.

Когда Муаззез топотала по комнате пухлыми, будто ниточками перевязанными ножками, мальчик следил за ней с легкой улыбкой, потом осторожно, точно боялся разбить, брал ее на руки и тихонько гладил. И девочка, как ни с кем другим, была ласкова и мила с Юсуфом. Она хватал его за нос, за волосы, а когда Юсуф, взяв' ее под мышки, легонько подбрасывал, откинув головку, заливалась смехом. Но игры с маленькой девочкой не могли облегчить душу Юсуфа. Стоило ему взглянуть через окно в сторону Куюджака, как его сковывало оцепенение, он опускал Муаззез на пол и задумывался.

Тогда она, словно что-то понимая, молча отходила в угол и смотрела на Юсуфа большими грустными глазами.

Так продолжалось до тех пор, пока Саляхаттина-бея, по установившейся традиции, не перевели в далекие от Куюджака края - в Эдремит.

IV

В Эдремите Юсуф впервые пошел в школу. Но его учение продолжалось недолго.

В то время Юсуфу было лет десять. Был он бледный, худой, но сильный и выносливый мальчик. Глядя на него, никто не сказал бы, что его побаиваются и мальчишки постарше, даже если их много. Тем не менее в уличных драках, Юсуф, правда, не всегда принимал в них участие, он нередко был главарем и один выходил против пяти-шести противников. Но не сила и храбрость Юсуфа больше всего пугали мальчишек, а непоколебимое хладнокровие и твердая уверенность в себе, сквозившие в каждом его движении.

Учеба тяготила Юсуфа. Как только он выучился читать, всякий интерес к учению у него пропал. Он говорил, что ради каких-то «чепуховых» знаний не желает якшаться с «бейскими сынками». Это дало Шахенде повод для новых нападок. Часто доставалось и Саляхаттину.