Грэм Грин - Корень зла Страница 2

— Я выделю полицейского для расследования, — сказал суперинтендант без особого энтузиазма.

И вот уже два человека рыскали по городу в поисках шестерых заговорщиков и места их сборищ. Будучи человеком бесхитростным, полицейский начал с открытых расспросов, но после того, как его видели несколько раз в компании герра Пюклера, шестеро быстро смекнули, в чем дело, и стали действовать более осмотрительно. Они запасли в погребе герра Брауна изрядное количество вина и уходили в подполье с величайшими предосторожностями, дабы их никто не заметил. Каждый вечер один из них приносил себя в жертву общему делу, отказываясь от участия в попойке, чтобы навести герра Пюклера и полицейского на ложный след.

Как-то герр Шмидт, который был в тот вечер приманкой, завел герра Пюклера далеко за город, где вдруг увидел манящий свет, теплым сиянием лившийся из окошка, и открытую дверь, а так как во рту у него давно пересохло, он по ошибке принял дом за гостиницу и вошел. Его тепло приветствовала пухлая дама, она провела его в гостиную, где, как он думал, ему подадут вина, но где он застал трех девиц в разных стадиях раздевания. Когда герр Шмидт вошел, девицы захихикали и стали говорить ему всякие ласковые слова. Герр Шмидт побоялся уйти из дома тотчас же, ибо снаружи маячил герр Пюклер, а пока он колебался, пухлая дама внесла бутылку шампанского на льду и несколько стаканов. Именно ради выпивки, говорил потом герр Шмидт, он и остался (хотя шампанское не жаловал, местное вино ему было больше по вкусу). И вот как скрытность, говорил мой отец, породила второй грех.

Когда пришло время уходить, — а герр Шмидт не хотел злоупотреблять гостеприимством хозяев, — он выглянул в окно и на месте герра Пюклера увидел полицейского, который прохаживался перед домом взад и вперед. Наверно, он все время следовал за Пюклером в некотором отдалении, а затем сменил его на посту, пока Пюклер помчался разнюхивать что-нибудь об остальных. Что было делать? Было поздно, скоро жены допьют последнюю чашку кофе и покончат с историей болезни последнего внука. Герр Шмидт воззвал к пухлой даме: он спросил, нет ли в доме другого выхода, поскольку ему необходимо избежать встречи со знакомым, который поджидает его на улице. У дамы не было другой двери, но была незаурядная находчивость: в мгновение ока она обрядила герра Шмидта в юбку шириной с тележное колесо, вроде тех, что носили приезжие крестьянки, в белые чулки, достаточно просторную кофту и шляпу с полями. Девицы давно мечтали поразвлечься: они на славу расписали лицо герра Шмидта румянами, сажей и губной помадой. Когда герр Шмидт вышел наконец на улицу, зрелище это настолько поразило полицейского, что тот прирос к месту, а герр Шмидт воспользовался этим, пронесся вихрем мимо блюстителя закона, свернул за угол и был таков.

Все было бы хорошо, если б на этом дело и кончилось. Но провести полицейского не удалось, и в своем рапорте суперинтенданту он докладывал, что члены тайного общества переодеваются в женское платье и под этой личиной посещают городские дома.

— Но зачем для этого переодеваться женщинами? — спросил суперинтендант.

Тогда Пюклер намекнул на оргии, где разгул выходит за рамки естественного положения вещей.

— Нельзя ли внести ясность в этот вопрос? — спросил суперинтендант во второй раз. Он любил эту фразу до самозабвения, но Пюклер предпочел оставить подробности под покровом тайны.

Именно тогда мания Пюклера стала приобретать болезненные формы: каждую встреченную им на улице полную женщину он подозревал в том, что она переодетый мужчина. Однажды он сорвал парик с некоей фрау Хаккенфурт (до того дня ни одна живая душа, даже ее муж, не знала, что она носит парик), а вскоре и сам дефилировал по улицам в женском платье, полагая, что один экс-мужчина всегда распознает другого и рано или поздно и он окажется допущенным к участию в тайных оргиях. Будучи щуплого телосложения, он играл эту роль гораздо лучше, чем герр Шмидт; вот только глаза-буравчики выдали бы его первому же встречному, покажись он в таком виде днем.

Уже две недели мужчины сходились в погребе герра Брауна. Все, казалось, шло хорошо. Полицейскому эти поиски порядочно надоели, а суперинтендант лелеял робкую надежду, что заговор распался сам собой. Тогда-то и было принято роковое решение. Дело в том, что в былые дни фрау Шмидт и фрау Мюллер подавали мужьям к вину пончики с мясом, и теперь эти двое до того соскучились по излюбленному деликатесу, что у них текли слюнки при одном только воспоминании.

Тогда герр Браун предложил нанять в складчину приходящую кухарку, чтобы она стряпала для них пончики, расход будет пустячный, потому что никто не запросит много за несколько часов работы вечером. Кухарке вменялось в обязанность подавать свежие, пышущие жаром пончики каждые полчаса, пока они будут распивать свое вино. Герр Браун неосторожно дал объявление в местной газете, а Пюклер увидел в этом долгожданную возможность (в объявлении говорилось о «мужском клубе») и явился одетым в лучшее воскресное платье своей жены. Он был нанят герром Брауном, который единственный из всей компании знал Пюклера не лично, а лишь по слухам, и вот Пюклер оказался в самом сердце заговора. Теперь он сможет как нельзя лучше узнать, о чем они там сговариваются. Правда, немного смущало то, что ему недоставало умения стряпать, а поскольку он все время подслушивал под самой дверью погреба, пончики часто пригорали, и уже на второй вечер герр Браун предупредил его, что, если пончики не станут лучше, он подыщет себе другую кухарку. Но Пюклера все это мало трогало, потому что он добыл для суперинтенданта всю необходимую информацию. А с каким наслаждением он писал свой донос! Пюклер записал весь диалог слово в слово, выпустив только длительные паузы да бульканье внутри кувшинов. В доносе говорилось следующее:

«К Делу о Тайных Сходках в погребе герра Брауна на ... штрассе, 27. В ходе расследования осведомителю удалось услышать следующий диалог:

Мюллер. Если будет так лить еще с месяц, в этом году винограда уродится куда больше, чем в прошлом.

Неопознанный голос. Угу.

Шмидт. Говорят, на той неделе почтальон чуть не сломал ногу. Поскользнулся на лестнице.

Дёбель. Пора бы и за пончики.

Неопознанный голос. Угу.

Мюллер. Кликни-ка эту корову.

(Осведомитель затребован и вносит поднос с пончиками.)

Браун. Осторожно. Не обожгись.

Шмидт. А вот этот начисто сгорел.

Дёбель. Как дерево.

Кестнер. Лучше ее выгнать, пока не наделала дел.

Браун. Ей заплачено за неделю вперед. Подождем.

Мюллер. Днем было четырнадцать градусов.

Дёбель. Городские часы спешат.

Шмидт. А помните собаку бургомистра, ту, что с черными пятнами на спине?

Неопознанный голос. Угу.

Кестнер. А что?

Шмидт. Забыл, что хотел сказать.

Мюллер. Когда я был мальчишкой, пироги со сливами были такие, каких теперь не сыщешь.

Дёбель. Это было летом восемьдесят седьмого.

Неопознанный голос. Что было?

Мюллер. В тот год, когда умер бургомистр Кальнитц.

Шмидт. Так это в восемьдесят восьмом.

Мюллер. А сильные стояли тогда морозы.

Дёбель. Не сильнее, чем в восемьдесят шестом.

Браун. Жуткий год был для вина».

И так далее, на двенадцати страницах.

— Что все это значит? — спросил суперинтендант.

— Если б нам было известно это, нам было бы известно все.

— Выглядит вполне безобидно.

— Почему же они встречаются скрытно?

Тут полицейский произнес «угу», совсем как неопознанный голос.

— Мне представляется, — сказал Пюклер, — что шифр удастся раскрыть. Посмотрите на эти даты. Их надо бы проверить.

— Помнится, в восемьдесят шестом бросили бомбу, — неуверенно сказал суперинтендант. — И при взрыве погибла серая кобыла великого герцога.

— «Жуткий был год для вина», — сказал Пюклер. — Ошибаетесь, голубчики. Вина не будет. Не будет благородной крови.

— Преступники не рассчитали время, — вспомнил суперинтендант.

— «Городские часы спешат», — процитировал Пюклер.

— Все равно мне что-то не верится.

— Это же шифр. Для расшифровки потребуется добавочный материал.

Суперинтендант неохотно согласился продолжать сбор информации, но что-то надо было делать с пончиками.

— Мне нужна помощница, чтобы готовить пончики, — сказал Пюклер, — тогда я смогу осуществлять подслушивание непрерывно. У них не будет возражений, если плата останется прежней.

Суперинтендант повернулся к полицейскому.

— Те пончики, что я как-то пробовал у вас в доме, были вполне съедобны.

— Я их готовил сам, — мрачно сказал полицейский.