Рода Броутон - Нашла коса на камень Страница 2

— Чѣмъ я заслужила путешествіе въ полтораста миль, въ такую ночь и въ такомъ обществѣ?

— А можетъ быть, онъ окажется премилымъ малымъ? — утѣшаетъ ее дядя; но она ничему не внемлетъ.

Карета подана къ запорошенному снѣгомъ подъѣзду; Джильяна, расцѣловавъ всѣхъ своихъ подданныхъ, собирается сѣсть въ экипажъ какъ вдругъ замѣчаетъ отсутствіе горничной.

— Гдѣ Гриффитсъ? скажите, что я жду ее, — приказываетъ она слугѣ.

— Она отправилась впередъ, на извощикѣ, съ вещами, — докладываетъ тотъ. — Джильяна, рѣшившаяся-было не обмѣняться со своимъ спутникомъ ни единымъ словомъ, обращается къ нему съ вопросомъ.

— Вы, вѣроятно, пожелаете курить? Человѣка намъ брать незачѣмъ, а потому вы можете ѣхать на козлахъ.

— Благодарю васъ, — отвѣчаетъ докторъ, — я не курю, а такъ какъ уже схватилъ насморкъ, то, съ вашего позволенія, сяду въ карету.

На дворѣ бушуетъ мятель; провожающіе кричатъ ей, чтобъ она скорѣй садилась; больше ничего не остается, какъ повиноваться. Сѣли, лошади подхватили, шестичасовой tête-à-tête начался. Одно и то же мѣховое одѣяло закрываетъ имъ колѣни; они оба твердо рѣшились причинять другъ другу какъ можно больше непріятностей. Джильяна забилась въ уголъ, стараясь, чтобъ ни одна складка ея шубы не коснулась его. Они выѣхали на большую дорогу. Снѣгъ глубокъ, но лошади сильны, такъ что бояться нечего, Джильяна спокойно предается своимъ мыслямъ. Передъ нею возникаютъ картины прошлаго, она заглядываетъ въ будущее, мысленно останавляваясъ на фигурѣ почти незнакомаго ей старика-отца, который, по годамъ, могъ бы быть ей дѣдомъ. Она никогда не жила съ нимъ, да и мать ея провела послѣдніе годы своей короткой и безупречной жизни вдали отъ него; съ дядей Марло отецъ тоже не знался. Движеніе спутника вывело нашу героиню изъ задумчивости. Послышалось чирканье спичкой, которую докторъ поднесъ къ свѣчкѣ въ небольшомъ, каретномъ фонарикѣ.

— Вамъ свѣтъ не мѣшаетъ? — спросилъ онъ отрывисто, — если нѣтъ, мнѣ пріятно было бы почитать. Никто изъ насъ разговаривать не желаетъ, а для меня очень интересно спокойно почитать съ часокъ.

— Пожалуйста не стѣсняйтесь, мнѣ совершенно все равно.

Это неправда; тщетно старается Джильяна возвратиться къ прерваннымъ размышленіямъ, лично ей огонь не мѣшаетъ, голова ея въ тѣни. Свѣтъ падаетъ только на книгу да на пальцы Бернета, переворачивающіе страницы; его фраза: «Никто изъ васъ разговаривать не желаетъ», неотвязно преслѣдуетъ ее:- какъ онъ смѣлъ это сказать? Вскорѣ ее начинаетъ мучить любопытство, ей смертельно хочется узнать, что читаетъ ея спутникъ; она понемногу придвигается и заглядываетъ черезъ его плечо, — оказывается статья о греческой антологіи. Проходятъ нѣсколько минуть. Она прочла полторы страницы и забыла мятель, отца, Бернета, себя, глаза ея такъ и бѣгаютъ по строчкамъ; но посреди какой-то особенно заманчивой фразы неумолимая рука переворачиваетъ страницу…

— Что вы сказали? — спрашиваетъ Бернетъ, вскинувъ на нее глава.

— Ни-и-чего, — бормочетъ она, — я только кашлянула.

Добрались, наконецъ, путники и до желѣзнодорожной станціи, гдѣ надо ждать прихода ночного поѣзда; оказывается, что ни горничной, ни вещей еще нѣтъ. Поѣздъ приходитъ, и Бернетъ проситъ Джильяну садиться поскорѣй въ вагонъ; тщетно протестуетъ она, увѣряя, что не поѣдетъ безъ горничной; но попрежнему побѣда остается за нимъ, благодаря его спокойной настойчивости. Наступаетъ вторая половина ненавистнаго tête-à-tête; теперь ей легче только въ томъ отношеніи, что они могутъ сидѣть дальше другъ отъ друга. Погода стояла еще ужаснѣе. Съ той сторона, гдѣ усѣлась Джильяна, спущено окно; Бернетъ подходитъ и, безъ дальнихъ разговоровъ, хочетъ поднять его. Она, въ сущности, очень довольна, но какой-то безсмысленный капризъ заставляетъ ее воскликнуть.

— Пожалуйста не поднимайте.

— Не поднимать, — вы не шутите?

— Конечно, не шучу, я люблю воздухъ.

— Такъ наслаждайтесь имъ на здоровье;- съ этимъ онъ возвращается въ свой уголъ и надѣваетъ пальто.

Минутъ черезъ пять раскаяніе овладѣваетъ Джильяной: ледяной вѣтеръ такъ и обдаетъ ей лицо, въ ея жилахъ нѣтъ ни капли незастывшей крови. Искоса посматриваетъ она на своего врага, который, опустивъ голову на грудь и надвинувъ шляпу на глаза, какъ будто спитъ глубокимъ сномъ, — и осторожно пробуетъ поднять злополучное окно. Окоченѣвшія руки отказываются ей служить, окно не подается. Она перемѣняетъ мѣсто, вѣтеръ съ изморозью и тутъ настигаетъ ее, она садится спиной къ локомотиву — все тщетно, вагонъ превратился въ ледникъ. Она снова взглядываетъ на сосѣда — спитъ себѣ какъ младенецъ. На глазахъ ея навертываются слезы и тутъ-то, наконецъ, раздается его голосъ!

— Чтожъ! все продолжаете любить воздухъ, или съ васъ довольно?

Она молча указываетъ на окно, но онъ этимъ не довольствуется.

— Прикажете запереть? — спрашиваетъ онъ оффиціальнымъ тономъ.

— Запереть, запереть! — шепчетъ она почти сквозь слезы, причемъ зубы ея стучатъ такъ сильно, что словъ почти разобрать нельзя. Въ минуту окно поднято; Бернетъ возвращается на свое мѣсто и чихаетъ нѣсколько разъ.

Медленно тянется время; бѣдная Джильяна такъ прозябла, что не можетъ думать ни о чемъ, кромѣ того, что ей холодно; усталый спутникъ продолжаетъ спать. Въ часъ ночи они пріѣзжаютъ въ Лондонъ; въ самомъ мрачномъ настроеніи духа выходитъ «путешественница по-неволѣ» изъ экипажа у подъѣзда дома, занимаемаго отцомъ. Тутъ ее ожидаетъ рядъ пріятныхъ сюрпризовъ. Больной, въ минуту досады, распустилъ всю прислугу, — Джильяна пріѣзжаетъ въ пустой домъ, гдѣ нѣтъ никого, кромѣ сидѣлки и работницы; комната, которую Бернетъ приказалъ для нея приготовить, въ ужасномъ видѣ, даже огонь порядочно не разведенъ въ каминѣ. Но вотъ что всего хуже: тотчасъ по пріѣздѣ до ушей ея, пока она стояла на площадкѣ передъ комнатой отца, сквозь неплотно притворенную дверь долетѣлъ слѣдующій разговоръ паціента съ докторомъ:

— Такъ вотъ вы наконецъ, — капризнымъ тономъ говорилъ старческій голосъ, — пріятно думать, что вы не торопились.

— Я пріѣхалъ такъ скоро, какъ могъ, — послышался спокойный отвѣтъ.

— И привезли съ собой мою Корделію?

— Миссъ Латимеръ здѣсь; угодно вамъ видѣть ее сейчасъ?

— Господи, твоя воля!.. къ чему торопиться. Время терпитъ.

II

Ночь, проведенная Джильяной почти безъ сна, наконецъ миновала. Кое-какъ сдѣлавъ свой туалетъ и наскоро напившись чаю, она для развлеченія бродитъ по незнакомому, пустому дому. Въ этой квартирѣ она въ первый разъ, — въ послѣдній ея пріѣздъ отецъ занималъ другую. Молодая дѣвушка отворяетъ одну дверь за другою, съ упорствомъ жены Синей-Бороды. Вездѣ ее встрѣчаетъ одна и та же картина: свернутые ковры, сложенныя занавѣски, мебель, канделябры, картины, статуи и бюсты въ чахлахъ. Ею наконецъ овладѣваетъ чувство, похожее на кошмаръ: долго ли придется жить здѣсь среди всѣхъ этихъ мѣшковъ? Она пробирается въ библіотеку, и только-что погрузилась въ чтеніе заинтересовавшей ее книги, какъ сидѣлка приходитъ звать ее къ отцу. Въ комнатѣ полумракъ, постель стоитъ въ углубленіи, такъ-что, только подойдя въ ней вплотную, Джильяна ясно видитъ больного. Онъ молчитъ и не протягиваетъ ей даже руки; она наклоняется и робко его цѣлуетъ.

— Господи! — восклицаетъ онъ съ досадой, вытирая лицо тонкимъ платкомъ, — какъ холодна твоя щека! Я думаю, что мы отложимъ повтореніе этой церемоніи — безсрочно.

При этой истинно отеческой рѣчи щеки ея загораются ярымъ румянцемъ. Оскорбленная гордость и уязвленное чувство мѣшаютъ ей отвѣтить, она молча киваетъ головой.

— Долженъ извиниться, что не могъ принять тебя вчера вечеромъ, — продолжаетъ старикъ съ ироніею, тономъ холодной, условной вѣжливости. — Надѣюсь, что путешествіе твое было пріятное.

— Пріятное! — трагически восклицаетъ она; но, опомнившись, продолжаетъ нѣсколько спокойнѣе: — Я и сама бы пріѣхала, незачѣмъ было посылать за мной, какъ за какимъ-нибудь капризнымъ ребенкомъ.

— Пріѣхала бы? — равнодушно повторяетъ онъ:- но все же лучше было обезпечить себя, по крайней мѣрѣ, Бернетъ такъ говорилъ — это была его мысль.

— Его мысль! — съ досадой повторяетъ она;- а съ чего онъ выдумалъ имѣть какія бы то ни было мысли на этотъ счетъ?

— Спроси его, — капризно отвѣчаетъ больной. — Если желаешь кому-нибудь сдѣлать сцену по этому поводу, пожалуйста избери доктора. Какъ тебѣ кажется, — почти молящимъ голосомъ, продолжаетъ онъ, — въ предѣлахъ ли возможнаго, для тебя позабавить, развлечь старика?

— Считаю это дѣйствительно невѣроятнымъ, — тихимъ и нетвердымъ голосомъ отвѣчаетъ она. — Но, хотя я не умѣю забавлять, а все же, можетъ быть, могу быть полезной. Позволите попытаться?

— Боже милостивый! нѣтъ, — сказалъ онъ съ тономъ крайняго раздраженія, — позволь просить тебя и не пробовать. Ничто въ мірѣ не могло бы мнѣ быть непріятнѣе. Неужели ты вообразила, что я послалъ за тобой, чтобъ ты дѣлала мнѣ постель и варила аррорутъ? Если это такъ, пожалуйста разочаруйся.