Бранислав Нушич - Незванный опекун Страница 2

– Но… так выходит, – говорит Тодор.

– Знаю, что выходит, может выйти и больше, но так не годится. Я больше не могу допустить этого.

– Не обращайте на это внимания, господин Джурджевич, – говорит Тодор, словно пытаясь освободиться от опекунского надзора.

– Как это не обращать внимания? Да если я не буду обращать внимания на это, ты все промотаешь! – взрывается опекун. – Не выйдет, сынок!

– А какое вам до меня дело? – еще пытается сопротивляться Тодор.

– А такое. Или ты меня будешь слушать, или скажи мне откровенно и честно: пожалуйста, вон из моей лавки. Скажи мне, не бойся, скажи мне, и я никогда больше не переступлю твоего порога.

– Боже сохрани, господин Джурджевич, разве я могу сказать вам такое! Я ценю вас и уважаю. Я вижу, что вы мои друг и друг моему делу, – начинает извиняться Тодор.

– А раз ты видишь, что я твой друг и друг твоему делу, то ты должен меня слушаться! Ты не можешь тратить больше шести динаров в день!

И Илья победил. Бедному Тодору осталось только согласиться. Про себя он не раз возмущался этой незваной опекой, которой подверг его Илья, возмущался, когда тот бил учеников, возмущался, когда тот своей вспыльчивостью разгонял покупателей, но сегодня он простит ему одно, завтра другое, и все из уважения к старости и «учености». Так он совсем превратился в подопечного, а господин Джурджевич в хозяина лавки.

V

Однажды Илья пришел, как обычно, в семь часов утра, но злой, как черт. В этот день он не делал замечаний ученикам и ни слова не сказал Тодору.

В полдень он ушел домой, а после обеда вернулся и, пока Тодор играл в домино в кафане, сердито мерил шагами лавку. Когда Тодор вошел, старик попросил его выслать учеников. Тодор послал одного из них по делу, а другому велел выйти, и они остались одни.

Илья не двигался с места и смотрел Тодору прямо в глаза.

– Это правда, то, что я слышал?

– Что, господин Джурджевич? – любезно спрашивает Тодор.

– Ты собираешься жениться?

– Я… – смешался Тодор. – Если бог даст…

– Неужели я должен узнавать об этом от посторонних?

– Эх, боже мой, господин Джурджевич, – медовым голосом начал Тодор. – Я бы сказал вам, зачем мне от вас скрывать, только ведь еще ничего нет. Все это просто так, один разговор, можно сказать.

– Хорошо, пусть один разговор, – произнес Илья тоном опекуна, – а теперь перейдем к делу. Во-первых, есть ли у девушки деньги и, если есть, то сколько?

– Нет, девушка сирота, но она очень добрая и красивая.

– Нет денег?! – Илья был поражен.

– Нет, – отвечал Тодор.

Илью взорвало

– Тогда ты на ней не женишься!

– Но… – пытается сказать что-то Тодор.

– Я тебе говорю: ты на ней не женишься. Пока я жив, не допущу этого.

– Но, господин Джурджевич, – снова попытался вставить слово Тодор.

– В третий раз я говорю тебе, – гремит Илья, – ты не женишься на ней. Я не шучу, я знаю, что говорю, и запомни мои слова!

Тодор разозлился, разгорячился, словно проглотил кило перца и полкило горчицы, ударил пачкой свечей о прилавок и крикнул:

– Я женюсь, я сам себе хозяин, у меня нет ни отца, ни опекуна.

Илья возмутился, схватил коробку сардин и хотел ударить ею Тодора, но сдержался и только хрипло и грустно воскликнул:

– У тебя нет ни отца, ни опекуна, но у тебя есть друг, то есть был друг, ты потерял его! Я ухожу из этой лавки, но мое сердце остается здесь, знай это. Я никогда больше не переступлю ее порога, а ты будешь жалеть, что выгнал меня!

И он, в сердцах перевернув ящик лимонов, выскочил из лавки.

VI

Тодор испытывал угрызения совести, но идти на попятный он никак не мог. Он терпел, пока Илья опекал его в лавке, опекал в делах, но опеки над сердцем он не мог допустить. К тому же эта любовь была для него не такой, от которой он мог отказаться. С тех пор, как пришла любовь, бедняга был вынужден обкрадывать свою лавку только из-за боязни, что его выследит Илья. И поэтому, когда приходила служанка Лепосавы (так звали его избранницу), он опускал в корзинку, с которой та ходила на базар, или плитку шоколада с любовной картинкой, или засахаренные фрукты в изящной коробке и вкусный инжир, а служанка уже знала, кому это надо передать. И все эти вещи он вынужден был, обманывая Илью, просто искусно красть.

Однажды он таким образом подарил ей и свое сердце. Только вы не поймите превратно: он, конечно, не сунул свое сердце, как плитку шоколада, в корзинку с петрушкой, капустой и мясом для джувеча и не отослал его таким способом Лепосаве. Нет, он пошел к ее матери, рассказал ей обо всем и теперь уже отказаться не мог.

Но если Тодор испытывал угрызения совести за свой поступок, то Илья испытывал мучения гораздо большие.

Это ведь не шутка; три года провел он в лавке, просиживая там с семи утра до семи вечера. А сейчас день ему кажется годом, он не знает, куда ему идти и что делать. А сердце влечет его туда. Пройдет он мимо лавки, посмотрит искоса и видит: стул его стоит на своем месте, и никто не сидит на нем. О, с какой радостью Илья вошел бы и сел на него.

Однажды после обеда Тодор, как обычно, играл в домино, а ученик дремал за прилавком. Проходя мимо лавки, Илья увидел две банки сапожного крема, валявшиеся на земле. Он не мог удержаться, подошел к двери и заорал на мальчишку:

– Осел ты этакий, спишь, а не видишь, что крем на земле валяется. Сейчас я тебе покажу!

Произнеся это, он поспешил уйти.

Через пять-шесть дней, опять после полудня произошло следующее: идет Илья мимо лавки и видит, что мальчишка лопает инжир прямо из бочки. Не раздумывая долго, он влетает в лавку и, наградив мальчишку звонкими пощечинами, устало опускается на свой стул. А усевшись, он и не подумал встать; ему даже и не пришло в голову, что он нарушил свою клятву, он совсем забыл о ссоре и остался сидеть на стуле, словно и не поднимался с него.

Немного погодя Тодор, закончив партию в домино, вошел в лавку и остановился в смущении на пороге.

– Ничего, ничего, – сказал Илья, поднимаясь со стула, – я поймал этого вора, он снова жрал инжир, и я не мог удержаться…

– Хорошо сделали, – говорит Тодор, делая вид, что между ними ничего не произошло.

– Это… – снова начинает Илья. – А ну, пошел вон!

Ученик вышел за дверь.

– Это… – продолжает Илья, когда они остались одни. – Я, Тодор. решил одобрить твою женитьбу.

– Благодарю вас, – говорит Тодор, не зная сам, почему он должен его благодарить.

– Только, – продолжает Илья, – раз у девушки нет денег, дело нужно обделать с умом. Я не могу позволить, чтобы вы тратили больше, чем зарабатываете. Пусть она и не надеется носить всякие там кринолины да пелерины. Она должна меня слушаться так же, как слушаешься ты, чтобы можно было сводить концы с концами.

– Да, да! – отвечает Тодор и быстро меняет тему разговора.

VII

Только сейчас Тодору стало все ясно. Только сейчас он увидел, как далеко зашла опека Ильи, и впал в отчаяние.

Его опекун не ограничится лавкой, он перенесет свой надзор на дом, на семью. Будет приказывать ему, что есть, а жене, что носить. И пусть бы он был ему тестем, дядей или каким-нибудь другим родственником, ну, что поделаешь, пришлось бы терпеть, но ведь он ему не родственник, вообще – никто. Почему же он должен терпеть? Что делать ему, грешному, куда деваться? Прогнать его нельзя, все равно назад придет, а терпеть тоже нельзя.

Наконец он придумал и однажды сказал как бы мимоходом:

– А что, господин Джурджевич, если бы я перенес свою лавку, ну, скажем, на Дорчол или к «Славии», вы бы и туда так же регулярно приходили?

– Не смей и думать об этом!

– Я не думаю об этом, я только спрашиваю.

– Я привык к этому месту и не тронусь отсюда никуда, – решительно ответил Илья.

И вот после этого ответа ради счастья в будущем браке Тодор решился на большой шаг. Он передал сбою лавку другому на очень выгодных условиях и, только закончив все дела по передаче, сообщил об этом Илье.

У того на глазах выступили слезы.

– Ты почему это делаешь? – спросил он с грустью.

– Да так, я взял лавку у «Славии»; для меня там удобней.

Господин Джурджевич глубоко вздохнул и после долгих размышлений спросил:

– А меня ты тоже передал ему?

– Кому?

– Тому, кто взял твою лавку.

– Да, я ему сказал.

– Скажи ему, скажи, что я должен бывать здесь. Я ему совсем не буду мешать, помогу, как сумею, буду ему другом, каким был тебе. Скажи ему об этом откровенно!

И действительно, Тодор передал лавку вместе с господином Джурджевичем. Тот еще до сих пор сидит на своем стуле. Новый хозяин проклинает Тодора и жалуется всем, что его надули, а Тодор, освободившись от опеки, спокойно торгует в лавке у «Славии» и счастливо живет со своей женой.