Элизабет Боуэн - Возвращение Страница 2

И вновь комната огласилась его визгливым хихиканьем.

Он протянул свою чашку Лидии, и она пристально следила за тем, как его горло судорожно сокращалось при каждом глотке.

– Эй, Молли! Не забудь, завтра мы едем к Ганнингам. Запиши себе, запиши, детка, и пусть там распорядятся насчет кеба. – «Там», как всегда, относилось к Лидии. – Ганнинг – отличный малый, – сообщил он камину.

– Этот пирог совершенно несъедобен, Лидия. И где вы его только покупали? – Ее ворчанию явно не хватало убежденности. Она просто хотела лишний раз подчеркнуть, что недовольна тем, как ее компаньонка ведет хозяйство.

– Пирог от Берча. Я очень сожалею, миссис Тоттенхем. Не угодно ли еще чаю? С дороги приятно выпить горячего, не правда ли?

Лидия почувствовала, будто поймала на себе свой собственный взгляд, что привело ее в крайнее замешательство. Она с насмешкой прислушивалась к своей словоохотливости и слащавой предупредительности. «Одно слово, безупречная компаньонка», – язвительно хмыкнуло ее враждебное «я». – «А как быть со всеми теми высокими понятиями и принципами, о которых мы говорили наедине? Еще вчера нам казалось, что ты искренна». – «С дороги приятно выпить горячего». – «Нечего сказать!»

Теперь внимание миссис Тоттенхем привлекло зеркало над камином. Она машинально допила чай, опустила чашку на блюдце и подошла к камину, приглаживая и ероша волосы. Муж смерил ее презрительным взглядом. «Хорошенькая у меня дочурка», – прошамкал он набитым ртом. Это язвительное замечание относилось к той ошибке, которую допустил джентльмен в Хайдро.

Миссис Тоттенхем закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

Лидия начала собирать чайную посуду, а служанка со скрежетом опустила на окна жалюзи. Вытянув ноги к камину, мистер Тоттенхем скрипнул стулом. В комнате было жарко и пахло чаем и пирогами; от жары не чувствовалось привычного запаха обивки и увядшего папоротника.

В прихожей было холодно и тихо. Ничто уже не напоминало о послеобеденном нашествии, приоткрытой дверью ее комната манила воспоминаниями последних шести недель. Ее взгляду предстали высокие голые окна, выступавшие во мраке грязно-белыми очертаниями.

На столе лежала открытая книга. В порыве безысходности она захлопнула ее. Теперь ей будет не до чтения, не может же она читать, когда они находятся в доме, отрываться от книги из-за ее вздорной, несмолкаемой трескотни, из-за его крадущихся, семенящих шажков. Если бы только эта комната действительно принадлежала ей, если бы она была здесь в неприкосновенности! Она готова была бы оставить им весь дом на поругание, будь у нее лишь несколько футов непроницаемой тишины, чтобы удалиться от мира, уйти в себя.

Не пойди она сейчас наверх сама, миссис Тоттенхем все равно позовет ее, а сидеть и ждать здесь, в этой комнате, было выше ее сил. Она смутно представляла себе газетные заголовки: «Таинственное убийство в «Лаврах». «Трупы на дне водоема». «Бесследное исчезновение компаньонки». Во мраке проступали зловещие картины ее воображаемого преступления.

Миссис Тоттенхем на этот раз не обошла дом. Она не выговорила Лидии, что в комнатах затхлый запах и что шторы не задернуты.

Лидия терялась в догадках.

– Вы знаете Севенокс?

Вопрос смутил ее. Зачем миссис Тоттенхем этот Севенокс?

– Н-нет, едва ли. Пару раз бывала там проездом из Орпингтона.

– Там живет один мой знакомый… некий мистер Мортон. Сегодня я получила от него письмо. Он недавно вернулся из колоний и купил в Севеноксе дом. Забавно, что он вдруг объявился. Право же, забавно.

Впрочем, судя по всему, она не находила в этом ничего забавного. Ее голос срывался от волнения. Из рассказов миссис Тоттенхем Лидия знала решительно все про знакомых, хотя и редко вникала. Но мистера Мортона она не помнила.

– Он хочет побывать у нас. Как вам сказать… думаю, что мистеру Тоттенхему это вряд ли понравится.

– А мне всегда казалось, что у вас общие друзья. Как хорошо выстираны ночные рубашки! В Хайдро, должно быть, отличная прачечная.

– Да, но это особый случай. – Она многозначительно хмыкнула. – Мистер Мортон был мне не просто другом. Я… мистер Тоттенхем не знал его вовсе.

– Понимаю, – уклончиво сказала Лидия. – Вы познакомились еще до замужества.

– Да нет, не совсем так. Видите ли, я была очень молодой, когда вышла замуж. Совсем неопытная девчонка, дитя, одним словом.

Лидия попыталась представить себе молодую миссис Тоттенхем. Это было очень непросто.

– Когда я выходила замуж за мистера Тоттенхема, – резко сказала его жена, – я знала, что делаю. В дурах, слава богу, никогда не ходила. Моя мать воспитывала меня в строгости, но поначалу мы жили весело, принимали друзей мистера Тоттенхема и моих, в общем, не скучали. Но мне было одиноко.

Признания миссис Тоттенхем были непереносимы. Пусть уж лучше пилит.

– Так вам понравилось в Хайдро? Действительно хорошо отдохнули?

– Да, да, но я сейчас не об этом… Послушайте, Лидия, вы хорошая девушка. Прямо не знаю, рассказать вам или нет.

– Только не рассказывайте того, о чем придется потом пожалеть, – попыталась отговорить ее Лидия, трогая ручки комода.

– Понимаете, одно время мистер Мортон многое значил для меня. Потом я порвала с ним, он уехал в Канаду и там женился. Я слышала, что он несчастлив в браке, ходили даже слухи, что он развелся. Разумеется, за это время он не написал мне ни строчки – ведь я с ним окончательно порвала, но кое-какие вести до меня все же доходили. Она как будто бы была очень дурной женщиной, у них были дети. Детей он привез с собой в Севе-нокс… Он хочет видеть меня. Говорит, что много думает обо мне, спрашивает, изменилась ли я, и мечтает… Он всегда был порядочным человеком, если бы не некоторые обстоятельства, он таким бы и остался. Во многом я и сама виновата. Все это время я хранила у себя его фотографию, хотя знала, что делать этого не следует, но мне хотелось, чтобы она была со мной, чтобы я могла смотреть на нее.

Она отперла комод, поднесла к свету дагерротип и принялась внимательно разглядывать его. Лидия прислушалась к едва слышному движению этажом ниже: шагам по линолеуму, закрывающимся окнам, голосам, тонущим в скрипе дверей. Она испытала отвращение, словно миссис Тоттенхем перед ней раздевалась.

– Он пишет, что совсем не изменился. Когда работаешь, пишет он, семнадцать лет проходят мигом.

– Семнадцать лет, – глубокомысленно произнесла Лидия, – не могут не пройти бесследно для женщины. Вы думали о нем?

Миссис Тоттенхем не ответила: она неотрывно смотрела на фотографию. Ее глаза расширились, она облизывала губы.

– Наверно, вам будет приятно увидеть его вновь? – предположила Лидия. Неожиданно она ощутила живой интерес, как будто следила в микроскоп за жалким насекомым, насаженным на булавку.

Миссис Тоттенхем присела на диван и положила фотографию себе на колени. Потом вдруг сложила руки и прикрыла ими лицо.

– Я не могу, – вырвалось у нее. – После стольких лет разлуки. Все будет не то. Господи, я стала такой уродливой. Я не могу притворяться. У меня не хватит мужества рискнуть. Это так серьезно – я не перенесу, если потеряю его. Все кончено, все кончено. Сколько можно притворяться. Когда-то я была хороша собой. Как мне решиться теперь начать все сначала, если даже тогда я не смогла удержать его?

– Вы же порвали с ним. Раз и навсегда, сами говорили. К тому же это было ошибкой. К чему вам обоим ворошить прошлое, когда оно умерло семнадцать лет назад?

– Именно потому, что это было ошибкой. Больше всего меня убивает правильность моего поступка. Ведь мой муж всегда был ничтожеством, а что с того: так мы и скалимся друг на друга, цепляясь за что-то, что не нужно ни мне, ни ему.

Лидия ужаснулась, услышав ее сухое, прерывистое рыдание. И вдруг она почувствовала себя безжалостной, самодовольной и пустой. Все ее переживания, страхи и увлечения показались ей такими призрачными.

Миссис Тоттенхем вскочила, поднесла фотографию к пламени газового рожка и молча стала глядеть, как сворачиваются ее края. Нелепые букли, позвякивающие украшения, косметика, размазанная по лицу, – ничто не помешало ей сейчас быть величественной и прекрасной.

Все было кончено.

Лидия неслышно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Дом ожил – миссис Тоттенхем вдохнула в него новую жизнь Казалось, будто в доме родился ребенок.