Джослин Брук - Знак обнаженного меча Страница 2

Расслабившись физически, он опять с беспокойством ощутил, как им завладевает чувство «нереальности», уже испытанное по дороге к дому: индийская чаша, фотография отца, бересклет, казалось, подрагивали, будто тающий мираж; словно бы личность Рейнарда — или же чувственные образы, придающие ей форму и плотность — переживала некий процесс дробления; словно бы отдельные части его самого оказались разбросаны по периметру постепенно растущего круга… Ему также казалось (как это случалось в последнее время уже не раз), что, если он не совершит неимоверное усилие и не вберет обратно в себя эти disjecta membra[3], то обнаружит — слишком поздно, — что процесс уже вышел из — под его контроля… И не впервые он задавался вопросом, а оправданы ли, в конце концов, его усилия: имеет ли, в итоге, эта драгоценная «индивидуальность», за которую он, как оказалось, цепляется столь упорно, такую уж редкостную ценность?

Он привычно обнаружил, что неотрывно смотрит на первый же попавшийся его ленивому и неизбирательному взгляду предмет. На сей раз это оказалось выцветшее изображение отца в дешевом паспарту. Он вяло отметил висячие усы эпохи Эдуарда, выступающий подбородок, кисть, сжимающую рукоять шпаги…

Вдруг, так громко, что он вскочил на ноги, на весь дом прогремел звонок входной двери. Неслыханный в этот час и в такой вечер звук дошел даже до сознания миссис Лэнгриш — или так показалось Рейнарду, хотя ее внимание, возможно, было привлечено его собственным испуганным движением; так или иначе, ее безмятежное лицо впервые за вечер заметно оживилось. Мать и сын мгновение смотрели друг на друга, встретившись взглядами во внезапной общности опасения. Рейнард несколько секунд стоял недвижно под фотографией отца; его охватило необъяснимое искушение не отвечать на призыв, притворившись перед матерью, что его вспугнул некий примерещившийся шум. И в тот же миг, острее, чем когда-либо, его поразило чувство грядущего колоссального разрушения: словно бы у него в мозгу зарождалось сейсмическое возмущение, некий природный катаклизм, которому он не в силах был сопротивляться.

Нетвердо, будто сама земля колебалась у него под ногами, он двинулся в коридор, включив по дороге свет. Когда он проходил через прихожую, снова раздался звонок, и к его раскатам прибавился громовой стук. С опаской, словно его действие было исполнено какого-то огромного, чреватого мировым потрясением смысла, он откинул щеколду входной двери…

И тут же отшатнулся, с трудом удержавшись от падения. В тот миг, когда он откинул щеколду, особо яростный порыв ветра обрушился на дом, и под его ударом дверь распахнулась с неудержимой силой. Натиск ворвавшегося воздуха был таким мощным, что ваза с далиями рухнула со столика в прихожей и циновка приподнялась над полом, словно в нее вселился некий демонический дух.

Свет пролился в открытый дверной проем и зажег внезапным блеском косые острые иглы дождя. На фоне этого сверкающего металлического занавеса высилась фигура молодого мужчины — в обрамлении узкого проема он казался огромным, непомерным: видение, вызванное из ночной пустыни. Его подпоясанный светлый макинтош влажно поблескивал, бусины дождя сияли в белокурых волосах, подобно бриллиантам, щеки светились ярким блеском омытых дождем осенних ягод.

Несколько секунд мужчины стояли, безмолвно глядя друг на друга. Затем, внезапно овладев собой, Рейнард отступил назад.

— Заходите, не стойте под дождем, — пригласил он.

Незнакомец в конечном счете оказался не демоническим видением, а вполне обычным молодым человеком. И все же первое впечатление отчего-то не покидало Рейнарда, и он ощущал странную экзальтацию, смешанную со смутным безотчетным страхом. Этот человек, подумалось ему, наделен властью; какой именно, он угадать не мог, но все же был уверен в точности своего впечатления.

Мужчина шагнул вперед.

— Э-э, простите меня ради Бога, — произнес он с запинкой, дружелюбно улыбнувшись. — По-моему, я заблудился.

Рейнард снова встретился с ним взглядом: эти глаза отличались необычайной глубиной и блеском и, казалось, отражали всю пустынную темноту и влажность ночи.

— У меня тут машина на улице, — сказал посетитель. — Я ехал из Глэмбера, завернул в Стеллинг Миннис повидаться с одним парнем и, похоже, проскочил свою дорогу. Знаете старый «Пес» в Клэмберкрауне? Я, наверное, на том перекрестке не туда свернул… Мне, собственно, надо в Ларчестер — я там должен быть в половине восьмого.

— Времени у вас полно, — уверил его Рейнард слегка нетвердым голосом. — Заходите.

— Понимаете, мне ужасно неудобно к вам врываться… Но здесь, похоже, свет только у вас и горит — в этом местечке, как видно, рано ложатся. Как оно, кстати, называется?

— Прайорсхолт. Отсюда до Ларчестера всего мили три — дорогу я вам могу показать. А там добраться уже легко. Зайдите на пару минут, погрейтесь.

— Правда, мне в самом деле неудобно…

— Заходите же, — настойчивость Рейнарда удивила его самого. Ему вдруг показалось важным познакомиться с пришельцем. — Давайте я вам помогу снять плащ, — добавил он гостеприимно.

Он помог молодому человеку освободиться от промокшего макинтоша, и на миг их взгляды встретились вновь. И тут их осенило взаимное узнавание.

— Да вы же мистер… то есть капитан Арчер, — воскликнул, запнувшись, Рейнард.

— Да, моя фамилия Арчер — Рой Арчер. Я вас где-то видел, только не помню где…

— Я работаю в «Юнайтед Мидленд», в Глэмбере, — пояснил Рейнард.

— А, конечно — я вас узнал в лицо, как только вы мне открыли. Извините, не знаю, как вас зовут.

Рейнард сообщил.

— Ах да, Лэнгриш, — тихо проговорил тот, устремив на Рейнарда странно испытующий взгляд. Его следующие слова прозвучали столь неожиданно, что Рейнарду показалось, что он ослышался:

— Я ждал, что мы когда-нибудь столкнемся.

— Ждали? — эхом откликнулся изумленный Рейнард.

— Ну, в общем… — Голос Арчера зазвучал вдруг неопределенно; он издал мягкий дружелюбный смешок. — Никогда не знаешь наверняка, — прибавил он без особого смысла. Но Рейнард уже уловил замешательство, промелькнувшее в его взгляде, словно те слова вырвались у него ненароком.

Рейнард провел его в гостиную и быстро объяснил матери, что случилось, говоря на низких тонах, которые ей легче всего было понимать. Он представил их друг другу: Рой Арчер приветствовал хозяйку с тактом и выдержкой, однако миссис Лэнгриш, с непредсказуемостью очень глухого человека, уже погрузилась в одно из тех состояний, в котором казалась более, чем обычно, отрезанной от внешнего мира, и, похоже, едва осознавала присутствие посетителя.

— Мама совсем ничего не слышит, — объяснил Рейнард, — но не надо напрягаться и кричать — лучше всего она читает по губам.

Подойдя к буфету, он достал бутылку хереса (хранимого для торжественных случаев) и три бокала. Наливая вино, заметил, что руки дрожат. Его не покидало необычное чувство экзальтации, вызванное появлением Роя Арчера; кроме того, он сознавал, хотя и повторял себе, что это абсурд, некое присутствие опасности, таящейся в их встрече, — опасности неопределимой и все же странно волнующей.

— О, страшно признателен, — воскликнул посетитель, когда Рейнард протянул ему херес. — Ночка сегодня ненастная — меня чуть в кювет не сдуло на холмах. Знаете тот кусок дороги у Римского Лагеря?

Рейнард кивнул.

— Там ураган задувает изо всех сил — старый автобус чуть было не опрокинулся. Напрасно я там поехал — хотя эту часть дороги я знаю отлично.

— Лагерь вообще-то не римский, — сказал Рейнард, чтобы как-то поддержать разговор.

— Да, я знаю. Но так его называют. Может, он датский или саксонский.

— Британский, — возразил Рейнард.

Собеседник встретился с ним взглядом.

— Интересуетесь такими вещами?

— Да, я этим немного занимался, — признался Рейнард.

Арчер обернулся к хозяйке, и, пока он с ней говорил, Рейнард изучал его с пристальным интересом. Высокий, атлетического сложения, гость явно был очень силен, хотя мягкие его движения и сдержанные манеры как будто нарочно это скрывали. Та же потаенная телесная сила отражалась и в его чертах: на вытянутом, довольно хищном лице сохранялась не слишком подобающая ему мягкость. Вот и сейчас на губах под короткими белокурыми усами играла чуть ли не по-женски милая улыбка; однако создавалось впечатление, что тем же самым губам, при иных обстоятельствах, вполне достанет и твердости, и решимости. Его волосы, все еще блестевшие каплями дождя, выглядели примечательно: светло-соломенные и слегка вьющиеся, они были очень коротко подстрижены и разделены прямым пробором.

Вскоре Арчер поднялся, собираясь уходить.

— Теперь мы чаще будем видеться, — заметил он спокойно, точно констатируя очевидный и бесспорный факт.