Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях Страница 21

Я как умел пытался отвлечь ее от этих мыслей. Все было напрасно. Она оставалась тихой и подавленной, подолгу стояла у окна, рассматривая звезды на небе, и время от времени вздыхала. Я уже начинал тревожиться за нее.

Однако уже на следующее утро это облачко над нашим супружеским счастьем рассеялось. Мы обходили вместе с шурином Хубертом его хозяйство, преумножение которого не оставило равнодушным еще одно дитя деревни в лице его сестры; мы восхищались коровами из Альгау и овцами породы „рамбулье“, которые были приобретены к этому времени, и возвратились из похода по мызе с отменным аппетитом. Несколько бутылок „Редерера“, которые были удостоены — чисто символически — внимания обеих дам, привели нас в прекрасное расположение духа, после чего мы, в конце концов, расстались, чтобы немного вздремнуть после обеда.

Франциска после беспокойной ночи сразу же уснула крепким сном, который мне не хотелось нарушать, тем более что я собирался ответить на давно скопившуюся у меня кипу писем. Закончив свои дела, я зашел к ней, но в комнате ее не обнаружил. Экономка сообщила, что „госпожа докторша“ вышла час назад и направилась в сторону лесной долины. На душе у меняя было неспокойно: я боялся, что там на нее снова нахлынут старые воспоминания. B любом случае, я не хотел надолго оставлять ее одну и поэтому сразу же направился к кленам, чьи верхушки, освещенные закатными лучами солнца, напоминали о моем первом вечере здесь.

Но не успел я выйти за ограду парка, как, к своему ужасу, увидел жену, сломя голову бежавшую в мою сторону; она была до того бледна и растеряна и так дико оглядывалась по сторонам, что казалось, будто она спасается бегством от какого-то настигавшего ее преследователя. Я окликнул ее по имени, a затем что было сил бросился ей навстречу. Я успел добежать до нее как раз в тот момент, когда силы покинули ее и она почти без сознания упала мне на руки.

Когда она немного пришла в себя и с моей помощью встала на ноги, то впервые минуты была в состоянии лишь молча и со страхом оглядываться по сторонам. Затем, правда, она уже настолько успокоилась, что даже смогла рассказать обо всем случившемся с ней. A теперь я передаю слово ей самой. Никто, кроме тебя, дорогая супруга, не сможет дать более подробный отчет о твоем приключении». — «Еще и сейчас я не могу вспоминать об этом без легкой дрожи, — призналась жена врача. — Мой муж пытался внушить мне, что все это было лишь моим внутренним ощущением, которое я в своем возбужденном состоянии — как ты это назвал? — „спроецировала вовне“. Но, как бы я ни пыталась установить, извне это действовало на мои чувства или изнутри, факт остается фактом: это было такое же реальное впечатление; как и любое другое, и — как это ни назови — на меня оно подействовало.

Меня и в самом деле одолевали грустные мысли по дороге к лесной долине. Я вспоминала прожитые в этих местах старые добрые времена. С тех пор прошел лишь год, но какими далекими они мне тогда показались — настолько далекими, что я, став добропорядочной супругой, даже не понимала, как я способна была на такие дикие выходки. Затем я вспомнила моего бедного доброго товарища: каким он был замечательным человеком, которого только я смогла по-настоящему оценить, как льнуло ко мне его страстное одинокое сердце и — при всей его трагедии — каким счастьем для него самого явился этот горестный конец.

Даже если бы ему суждено было остаться в живых и однажды все равно пережить неизбежную разлуку со мной — я нисколько не сомневалась в том, что он бы погиб. Но разве я сама смогла бы — несмотря ни на что — сдержать данное мною клятвенное обещание никогда не покидать его? Уже в те первые дни я почувствовала, что с моей стороны это была жертва, и если бы я знала, что сделаю тем самым несчастным друга моего брата, если сдержу слово и вообще не выйду замуж… но все это выглядело сейчас только бессмысленным: самобичеванием.

Одним словом, я с тихой грустью думала о моем друге детства, и в моих мыслях не было и намека на какие-нибудь неприятные предчувствия. И вот — представьте себе: едва я приблизилась ко входу в долину и бросила взгляд на наши деревья, как с верхушки его дерева, которое было повыше, раздались совершенно отчетливые звуки. Это был и в самом деле тот смех, которым смеялся он, только слегка приглушенный, словно доносившийся откуда-то издалека, и не настолько громкий, чтобы вызвать эхо. Он звучал недолго, постепенно становясь все тише и переходя в какой-то жалобный стон, точнее, в показной смех страдающего человека, который старается скрыть свою душевную боль.

Я застыла на месте, словно парализованная ужасом, непрерывно вслушиваясь в эти звуки даже после того, как жалобные интонации сменились более звонкими: теперь это был резкий, пронзительный, издевательский хохот — но и он продолжался недолго, — и внезапно все смолкло.

Я похолодела от страха и едва решилась бросить быстрый взгляд наверх, уже заранее готовая к тому, чтобы увидеть там знакомую мне фигуру. Но там не было никого — лишь ветер легонько покачивал верхушку дерева. Тогда я, набравшись храбрости, повернула назад; у меня дрожали колени, а в голове была только одна мысль: скорее домой, к мужу.

Но не успела я сделать и пары шагов, как услышала совсем рядом с собой нечто еще более жуткое: громыхание и тяжелые шаги по утоптанной земле, совсем как в прежние времена, когда мой калека-товарищ ковылял подле меня на своих костылях. Я протерла рукой глаза, полагая, что вижу сон, и хотела уже проснуться — но нет, я бодрствовала и владела всеми своими чувствами. И тем не менее, я слышала этот жуткий грохот, и чем быстрее я бежала, тем стремительнее становились тяжелые шаги. Началось настоящее преследование: я уже слышала где-то рядом хрип вдавленной груди — как он был мне знаком! — и так, с волосами, стоящими дыбом, и в полуобморочном состоянии, почти падая, неслась по улице, не смея открыть глаза, хотя рядом со мной никого не было; увидев наконец мужа, я еще успела подумать, что теперь спасена, но уже в следующий момент мои ноги подкосились, и я потеряла сознание.

Когда я стала приходить в себя и, словно сквозь туман, увидела направленные на меня глаза мужа и услышала знакомый голос, в моих ушах уже не звучали шаги призрачного провожатого. Прошло еще некоторое время, прежде чем я оказалась в состоянии идти домой. Однако после всего пережитого я была еще так слаба, что сразу же должна была лечь в постель. Мой брат попытался было посмеяться над моим „мнимым“ духовидением, однако сдержался, увидев мое плачевное состояние.

До тех пор, пока я не заснула, у моей кровати сидели мой муж с матерью. Я была так напугана, что ни за что не осталась бы одна.

На следующее утро, после глубокого и крепкого сна, мне и самой стало стыдно за свою слабость и глупость; я не понимала, как могла навести на меня такой ужас такая — как назвал ее муж — „галлюцинация“. Сама я истолковала этот случай как внезапное и болезненное напоминание совести, которая, сговорившись с моими возбужденными чувствами, подвергла меня наказанию за мою неверность. B своем безмятежном счастье я забыла посетить могилу несчастного друга детства и, спохватившись, решила сделать это сейчас.

Итак, одевшись, я спускалась вниз по дороге, которая вела в сад, сплетая по пути венок из самых красивых цветов. Втайне я суеверно надеялась на то, что если дух покойного и в самом деле сердится на меня, то жертва умилостивит его. Никому — даже своему мужу — я ни слова не сказала об этом. Крадучись, я вышла через калитку сада, однако на кладбище пошла не через деревню, а, сделав большой круг через поля, обошла дома и дворы стороной и беспрепятственно достигла цели.

Положив венок на могилу, я еще постояла перед ней некоторое время на коленях, погруженная в светлые и чистые мысли о покойном, и, пожелав ему спокойных снов, поднялась наконец с облегченной душой и вышла за ворота кладбища, собираясь пойти домой через деревню, где мне хотелось встретить многих своих знакомых.

Но едва я вышла на широкую мощеную дорогу, как снова рядом со мной раздалось знакомое „тук-тук-тук“ — постукивание костылей, которое я каждый раз слышала в прежние времена, когда мальчик провожал меня после уроков с его отцом.

Моя жертва, таким образом, была напрасной: бедный дух неумолимо шел за мной по пятам, и даже яркий солнечный свет не действовал на него.

В ужасе я остановилась — и сразу же смолкли звуки шагов рядом со мной. Шаг вперед — снова это „тук-тук-тук“. Я побежала к скамейке перед стоявшим поблизости крестьянским домом; из дома вышла поприветствовать меня одна добрая женщина, с которой у меня всегда были хорошие отношения. Увидев меня смертельно бледной и с широко раскрытыми от страха глазами, она испугалась и спросила, не больна ли я, и предложила свою помощь. Я попросила у нее стакан воды, который затем выпила одним глотком. Это привело меня в чувство и, заставив себя еще некоторое время поболтать с хорошей приятельницей, я встала, собираясь продолжить свой путь. Однако мой невидимый провожатый оказался снова рядом со мной. Тогда я попросила крестьянку пойти со мной, чтобы я могла опираться на ее руку. Но и ее общество не действовало на привидение. „Вы ничего не слышите, тетя Вебер?“ — прошептала я. Сделав удивленное лицо, она прислушалась. „Что я должна слышать?“ — спросила крестьянка. A в это время жуткий аккомпанемент костылей был настолько громким, что заглушал болтовню моей спутницы!