Эрнест Хемингуэй - Райский сад Страница 22

Девушка сидела за столиком и читала книгу. На ней были полосатая рыбацкая блуза, теннисная юбка и эспадрильи. Заметив Дэвида, она подняла голову, ему показалось, что она вот-вот зальется румянцем. Но Марита лишь сказала:

– Доброе утро, Дэвид. Хорошо поработал?

– Да, моя прелесть.

Она встала, чмокнула его в щеку.

– Очень рада. Кэтрин уехала в Канны. И велела сказать, что на море с тобой пойду я.

– Она не взяла тебя с собой?

– Нет. Она просила меня остаться. Она сказала, ты очень рано начал работать и, возможно, тебе будет одиноко, когда ты закончишь. Заказать тебе завтрак? Нельзя же постоянно не завтракать.

Девушка ушла на кухню и вернулась с oeufs au plat avec jambon[29] и английской горчицей.

– Тебе было трудно сегодня? – спросила она.

– Нет, – сказал он. – Это всегда и трудно, и легко. Идет неплохо.

– Жаль, я не могу помочь.

– Никто не может, – сказал он.

– Но я могу помочь в чем-то другом?

Он хотел было сказать, что ничего другого не существует, но сдержался и сказал лишь:

– Ты и так помогаешь.

Он собрал кусочком хлеба остатки яичницы и горчицы с плоской тарелки и выпил чай.

– Как тебе спалось? – спросил он.

– Очень хорошо, – сказала девушка. – Надеюсь, тебя это не обидит?

– Нет. Ты поступила разумно.

– Может, не будем чопорными? – спросила девушка. – До сих пор все было так просто и хорошо.

– Давай не будем. Забудем все, и чепуху вроде «я не могу, Дэвид» тоже.

– Ну ладно, – сказала она и встала. – Если соберешься купаться, я буду у себя.

Он поднялся следом.

– Пожалуйста, не уходи. Я постараюсь не язвить.

– Ради меня не надо жертв, – сказала она. – О, Дэвид, и как мы только могли затеять такое? Бедняга. Достается тебе от женщин. – Она гладила его но голове и улыбалась. – Я возьму купальник, а то вдруг мы захотим поплавать.

– Хорошо, – сказал он. – Я только надену эспадрильи.

Они лежали на песке возле бурого камня, в тени которого Дэвид расстелил пляжные халаты и полотенца, и девушка сказала:

– Иди в море первым, а я потом.

Оторвавшись от нее, он медленно поднялся, пробежал, увязая в песке, по пляжу и отмели, нырнул там, где море стало глубоким и холодным, и поплыл под водой. Вынырнув, он сначала поплыл навстречу ветру, а потом повернул к берегу, где, стоя по пояс в воде, его ждала Марита. Ее темные мокрые волосы блестели, и по загорелой коже стекали капли воды. Он крепко обнял ее, и волны разбивались об их тела.

Они поцеловались, и она сказала:

– Вот море все и смыло.

– Пора возвращаться.

– Давай окунемся разок вместе, обнявшись.

Кэтрин еще не вернулась в гостиницу, и Дэвид с Маритой успели принять душ, переодеться, выйти в бар и приготовить мартини. Они видели друг друга в зеркале, и, глядя на Мариту, Дэвид подмигнул ей, чтобы не вешала нос. Девушка покраснела.

– Хочу, чтобы у нас было больше общего, – сказала она. – Того, о чем знаем только я и ты, чтобы я не ревновала.

– Не стоит торопиться, – сказал он. – Потом не распутаешь.

– Я обязательно придумаю что-нибудь, лишь бы ты остался со мной.

– Какая практичная, славная наследница, – сказал он.

– Не нравится мне это прозвище. Я бы поменяла его, ты не против?

– Клички прилипчивы.

– Тем более давай сменим. Неужели тебе нравится?

– Нет… Хайя.[30]

– Ну-ка, повтори еще разок?

– Хайя.

– А это хорошо?

– Очень. Так буду звать тебя только я.

– А что это значит?

– Краснеющая девушка. Скромница.

Он крепко прижал ее к себе, и она прильнула к нему и положила голову на его плечо.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Кэтрин вернулась взъерошенная, возбужденная, довольная собственным совершенством.

– Значит, ты все-таки сводила его на море, – сказала она. – Выглядите вы неплохо, хотя и не просохли после душа. Ну-ка покажитесь.

– Покажись-ка лучше ты, – сказала девушка. – Что это за цвет?

– Gendre,[31] – сказала Кэтрин. – Нравится? Жан экспериментирует с новой краской.

– Великолепно, – сказала девушка.

Волосы Кэтрин смотрелись необычно вызывающе на фоне ее загорелого лица. Она взяла бокал у Мариты и, потягивая мартини, оглядела себя в зеркале, а потом спросила:

– Позабавились на пляже?

– Мы хорошо поплавали, – сказала Марита. – Но не так долго, как вчера.

– Отличный напиток, Дэвид, – сказала Кэтрин. – Мартини у тебя почему-то получается лучше всего.

– Из-за джина, – сказал Дэвид.

– Сделаешь мне?

– Пожалуй, тебе не стоит пить, дьяволенок. Скоро будем обедать.

– А я хочу, – сказала она. – После обеда буду спать. Ужасно устала от этих крашений и перекрашиваний.

– И какого же ты теперь цвета? – спросил Дэвид.

– Светло-пепельная, почти белая, – сказала она. Ты привыкнешь. Я хочу походить так. Посмотрим, как долго продержится этот цвет.

– Будешь совсем светлой? – спросил Дэвид.

– Как обмылок, – сказала она. – Помнишь?

В тот вечер Кэтрин была совершенно неузнаваемой. Когда они вернулись с пляжа, она сидела в баре. Марита задержалась у себя в комнате, а Дэвид прошел в зал.

– Что ты с собой сделала, дьяволенок?

– Смыла шампунем всю эту ерунду, – сказала она. – От нее оставались грязные пятна на подушке.

Выглядела она поразительно – волосы были очень светлые, почти бледно-серебристые, и от этого лицо казалось еще смуглее.

– Ты чертовски красива, – сказал он. – Но лучше бы у тебя были прежние волосы.

– Об этом поздно жалеть. Хочешь, я тебе еще кое-что скажу?

– Конечно.

– С завтрашнего дня я ничего не пью, начинаю учить испанский, читать и перестаю думать только о себе.

– Бог мой, – сказал Дэвид. – У тебя был важный день. Подожди, дай мне только выпить и переодеться.

– Я буду здесь, – сказала Кэтрин. – Надень темно-синюю рубашку, ладно? Из тех, что я купила для нас обоих.

Дэвид не торопясь принял душ и переоделся, а когда вернулся, женщины были в баре, и он пожалел, что не может нарисовать их обеих.

– Я уже рассказала наследнице, что начинаю новую страницу в моей жизни, – сказала Кэтрин. – Я только что ее открыла и хочу, чтобы ты любил Мариту тоже, ты даже можешь жениться на ней, если она согласна.

– Я мог бы на ней жениться в Африке, если бы принял магометанство. Им можно иметь трех жен.

– Как было бы хорошо, если бы все мы могли пережениться, – сказала Кэтрин. – Тогда никто не смотрел бы на нас косо. Ты пошла бы за него, наследница?

– Да, – сказала девушка.

– Очень хорошо, – сказала Кэтрин. – Я так переживала, а оказывается, все просто.

– Ты серьезно? – спросил Дэвид Мариту.

– Да, – сказала она. – Сделай мне предложение.

Дэвид посмотрел на нее. Марита была очень серьезна и возбуждена. Он вспомнил ее лицо с закрытыми от солнца глазами, темную головку на белом махровом халате, расстеленном на желтом песке, на берегу, где они впервые любили друг друга.

– Я сделаю предложение, – сказал он. – Только не в этом чертовом баре.

– Чем тебе не нравится бар? – спросила Кэтрин. – Это наш семейный бар, и зеркало купили мы сами.

– Не говори чепухи, – сказал Дэвид.

– Это не чепуха, – сказала Кэтрин. – Я вполне серьезно. Нет, правда.

– Хочешь выпить? – спросил Дэвид.

– Нет, – сказала Кэтрин. – Я хочу договорить до конца. Посмотри на меня.

Марита опустила голову, а Дэвид посмотрел на Кэтрин.

– Я все обдумала сегодня днем, – сказала она. – Я действительно все обдумала. Я тебе говорила, Марита?

– Говорила.

Дэвид понял, что Кэтрин не шутит и что они договорились о чем-то, чего он не знал.

– Я пока твоя жена, – сказала Кэтрин. – Пусть так. Но я хочу, чтобы и Марита была твоей женой и помогла мне разобраться во всем, а потом она унаследует мое место.

– Почему она должна что-то наследовать?

– Пишут же люди завещания, – сказала Кэтрин. – А тут кое-что поважнее.

– Ну, что скажешь? – спросил Дэвид Мариту.

– Я сделаю все так, как ты захочешь.

– Славно, – сказал он. – Для начала я хотел бы выпить.

– Выпей, пожалуйста, – сказала Кэтрин. – Нельзя, чтобы ты страдал от того, что я ненормальная и не могу определиться. Но ущемлять себя я тоже не стану. Я так решила. Она любит тебя, а ты ее, немножко. Это же видно. Другой такой тебе не найти, а я не хочу, чтобы после меня ты достался какой-нибудь стерве или остался один.

– О чем ты? Выше голову, – сказал Дэвид. – Ты здорова, как лошадь.

– Точка. Так мы и сделаем, – сказала Кэтрин. – Надо только тщательно все обдумать.

Глава семнадцатая

Солнце ярко осветило комнату, и начался новый день. «Пора работать, – сказал он себе. – Все равно ничего не повернешь назад. Только Кэтрин могла бы все изменить, но и она не знает, с какой ноги встанет и на каком она свете. Чувства твои не имеют значения. Лучше садись работать. Только в этом есть какой-то смысл. В остальном его маловато. Тут уж ничто не поможет. Это было ясно с самого начала».