Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 22

Со всѣми этими происшествіями, праздничными визитами, карточною игрою и, наконецъ, дракою, я такъ долго пробылъ у миссъ Гавишамъ, что когда я воротился домой, на песчаномъ пригоркѣ, у края болота, ужъ мерцалъ сторожевой огонь, а изъ кузницы Джо выходила огненная полоса свѣта, ложась поперекъ дороги.

XII

Происшествіе съ блѣднымъ мальчикомъ очень меня безпокоило. Чѣмъ болѣе я думалъ о дракѣ и припоминалъ его съ распухшею и окровавленною физіономіею, тѣмъ несомнѣннѣе казалось мнѣ, что это не пройдетъ даромъ. Я чувствовалъ, что кровь его вопіетъ противъ меня, и что законъ покараетъ меня. Уложеніе о наказаніяхъ мнѣ не было знакомо, но я, по собственному убѣжденію, сознавалъ, что нельзя же допустить, чтобъ деревенскій мальчишка ходилъ по барскимъ домамъ разбойничать и колотить прилежную молодёжь, не подвергаясь за то строгому взысканію. Нѣсколько дней я сидѣлъ дома, а если и выходилъ по чьимъ-либо порученіямъ, то предварительно тщательно озирался кругомъ, боясь, чтобъ на меня не бросились вдругъ тюремные сыщики. Окровавленный носъ блѣднаго мальчика замаралъ мои штаны, и теперь въ тишинѣ ночной я старался смыть это пятно, чтобъ изгладить слѣды преступленія. Я порѣзалъ кулаки о зубы своего соперника, и теперь въ воображеніи своемъ изъискивалъ тысячи способовъ, чтобъ оправдаться въ этомъ проклятомъ обстоятельствѣ, стоя передъ судьями.

Ужасъ мой достигъ крайнихъ предѣловъ въ тотъ день, когда мнѣ слѣдовало возвращаться на мѣсто преступленія. Не поджидаютъ ли меня за калиткою у миссъ Гавишамъ орудія правосудія, нарочно-подосланныя изъ Лондона, чтобъ схватить меня? Или не хочетъ ли миссъ Гавишамъ лично отмстить за обиду, учиненную въ ея домѣ; встанетъ съ своего мѣста, въ своемъ страшномъ платьѣ, какъ вѣрная картина смерти, хладнокровно наведетъ, на меня пистолетъ и безжалостно застрѣлитъ? Или не собрана ли въ пустой пивоварнѣ цѣлая шайка мальчишекъ, подкупленныхъ злодѣевъ, которымъ велѣно напасть на меня, и покончить меня пинками? Къ чести молодаго джентльмена слѣдуетъ сказать, что я, въ воображаніи своемъ, ни разу не считалъ его соучастникомъ во всѣхъ этихъ кровавыхъ воздаяніяхъ; всѣ эти страсти я приписывалъ исключительно безсмысленнымъ его родственникамъ, которые, видя изуродованную физіономію моего соперника послѣ побоища и не вникая глубже въ дѣло, рѣшились погубить меня.

Однако, я не могъ не идти къ миссъ Гавишамъ, потому, дѣлать нечего, пошелъ. Представьте себѣ, драка осталась безъ всякихъ послѣдствій, даже не было о ней и помину, а молодаго человѣка и слѣдовъ не осталось; я нашелъ ту же калитку отпертою, обошелъ садъ и даже осмѣлился взглянуть въ окно домика; но взглядъ мой былъ перехваченъ ставнями, закрытыми извнутри; все казалось пусто и безжизненно. Только въ углу, гдѣ происходило сраженіе, виднѣлись слѣды его, въ видѣ кровавыхъ пятенъ на землѣ. Я поспѣшилъ засыпать ихъ пескомъ, чтобъ, при слѣдствіи, они не могли служить уликою противъ меня.

На широкой площадкѣ, отдѣлявшей собственную комнату миссъ Гавишамъ отъ той, гдѣ находился длинный, накрытый столъ, стояло легкое, садовое кресло на колесахъ. И съ того дня постояннымъ занятіемъ моимъ было катать въ немъ миссъ Гавишамъ (когда она устанетъ ходить, опершись на мое плечо) вокругъ ея собственной комнаты, по площадкѣ, и вокругъ другой комнаты. Опять и опять начинали мы свое однообразное путешествіе, наслаждаясь такою прогулкою иногда по три часа сряду. Сосчитать этихъ прогулокъ я не берусь: онѣ повторялись очень-часто, ибо было рѣшено, что ради этого удовольствія я долженъ возвращаться черезъ день; и каталъ я такимъ образомъ миссъ Гавишамъ мѣсяцевъ восемь или десять.

Нѣсколько привыкнувъ ко мнѣ, миссь Гавишамъ стала со мною разговаривать, разспрашивать, чему я учился, что намѣренъ дѣлать? Я отвѣчалъ, что, по всей вѣроятности, буду отданъ въ ученье къ Джо, и сталъ распространяться о своемъ невѣжествѣ и желаніи всему научиться, въ надеждѣ, что она предложитъ помогать мнѣ въ этомъ дѣлѣ; но она ничего подобнаго не дѣлала, а напротивъ, казалось, желала, чтобъ я оставался въ своемъ невѣжествѣ. Ни разу не давала она мнѣ денегъ, не намекала даже на то, что я буду вознагражденъ за свои труды — словомъ, кромѣ обѣдовъ, брошенныхъ какъ собакѣ, я отъ нея ничего не получалъ.

Эстелла постоянно вертѣлась около насъ; она всегда впускала и выпускала меня, но болѣе не позволяла цаловать себя. Иногда она холодно терпѣла меня, иногда снисходительно, иногда даже фамильярно обращалась со мною, а иногда вдругъ скажетъ, что ненавидитъ меня. Миссъ Гавишамъ нерѣдко спрашивала у меня наединѣ, или шопотомъ при ней: «Хорошѣетъ ли она, Пипъ?» И когда я скажу «да» (она дѣйствительно становилась красивѣе день-ото-дня), она видимо наслаждалась моимъ отвѣтомъ. Также, когда мы играли въ карты, миссъ Гавишамъ съ какимъ-то внутреннимъ удовольствіемъ слѣдила за капризами Эстеллы, каковы бы они ни были; иногда капризы эти повторялись такъ часто и непослѣдовательно, что я положительно терялся и не зналъ, что дѣлать, а миссъ Гавишамъ обнимала и цаловала Эстеллу съ удвоенною нѣжностью и шептала ей что-то на ухо, въ родѣ: «Не жалѣй, мое сокровище, не жалѣй ихъ; они не стоятъ жалости».

У Джо была старая пѣсня, о дядѣ Климѣ, которую онъ пѣвалъ за работой. Это, признаюсь, не было особенно-вѣжливое поклоненіе патрону, ибо я полагаю, что дядя Климъ не что иное, какъ почетный покровитель кузнецовъ. Пѣсня эта подражала мѣрнымъ ударамъ молотка до наковальнѣ и, кажется, была только предлогомъ для вывода на сцену почтеннаго дяди Клима. Вотъ обращикъ этой пѣсни:

«Бей сильнѣй, бей дружнѣй — дядя Климъ!Молотка не жалѣй — дядя Климъ!Дуй огонь, раздувай — дядя Климъ!Потухать не давай — дядя Климъ!Чтобъ пылалъ да блисталъ — дядя Климъ!Самъ про насъ чтобы зналъ — дядя Климъ!»

Вскорѣ послѣ моего перваго знакомства съ подвижнымъ кресломъ, миссъ Гавишамъ вдругъ сказала мнѣ, нетерпѣливо ворочая пальцами:

— Такъ, такъ, такъ! пой, пой!

Я, какъ видно, забылся до того, что сталъ сквозь зубы попѣвать знакомыя слова, забывъ о ея присутствіи. Пѣсня ей такъ поправилась, что она сама стала потихоньку подтягивать, будто сквозь сонъ. Впослѣдствіи у насъ совершенно вошло въ привычку пѣть эту пѣсню во время нашихъ прогулокъ, и Эстелла нерѣдко присоединялась къ намъ съ своимъ голоскомъ; но даже втроемъ пѣніе было такъ тихо, что дѣлало не болѣе шуму въ домѣ, чѣмъ самый легкій вѣтерокъ.

Что могло изъ меня выйти при подобной обстановкѣ? Какъ ей было не подѣйствовать на мой характеръ? Что удивительнаго, что въ глазахъ и въ головѣ у меня мутилось, когда я выходилъ на свѣтъ божій изъ тѣхъ сырыхъ, пожелтѣвшихъ комнатъ?

Можетъ-статься, я и признался бы Джо въ своихъ похожденіяхъ у миссъ Гавишамъ, еслибъ я самъ себѣ не преувеличивалъ, какъ сказано, послѣдствій драки съ молодымъ джентльменомъ, и не насказалъ уже столько нелѣпостей о миссъ Гавишамъ. Блѣдный юноша, вѣроятно, показался бы Джо приличнымъ сѣдокомъ для черной, бархатной кареты; потому я почелъ за лучшее промолчать объ этомъ важномъ происшествіи. Къ-тому же, мнѣ съ самаго начала было противно слушать домашнія пересуды о Миссъ Гавишамъ и Эстеллѣ, а теперь чувство это еще болѣе вкоренилось и усилилось во мнѣ. Я вполнѣ довѣрялся только одной Биди; ей я все разсказывалъ. Отчего такая откровенность казалась мнѣ совершенно-естественною и нравилась Биди — я въ то время не могъ себѣ объяснить, но теперь могу.

Между-тѣмъ дома, въ кухнѣ, держали совѣтъ за совѣтомъ, что раздражало меня до-нельзя. Оселъ Пёмбельчукъ нерѣдко приходилъ на ночь изъ города нарочно для того, чтобъ разсуждать съ сестрою о моей будущности. Я, право, увѣренъ (и, въ стыду моему, доселѣ не раскаявался въ подобномъ настроеніи), что будь эти руки въ то время посильнѣе, то онъ не досчитался бы нѣсколькихъ спицъ въ своей таратайкѣ, а при удачѣ — и столькихъ же реберъ въ боку. Этотъ скотъ былъ до того тупъ, что не могъ разсуждать о моей участи, не имѣя меня передъ глазами, какъ матеріалъ для обработки; онъ, бывало, вытащитъ меня (чаще всего за шиворотъ) изъ угла, гдѣ я покойно сидѣлъ, поставитъ противъ огня, будто приготовляясь меня жарить, и начнетъ свои разсужденія словами: «Ну-съ, сударыня, вотъ онъ мальчикъ! Вотъ мальчикъ, котораго вы вскормили отъ руки. Подними голову, мальчикъ, и будь вѣчно благодаренъ. Касательно этого мальчика…» Потомъ, держа меня за рукавъ, онъ начиналъ гладить меня по головѣ противъ ворса (на что, по-моему, никто на свѣтѣ не имѣлъ права); въ этомъ положеніи я представлялъ вѣрную картину безсмыслія, съ которымъ могло сравниться только его собственное тупоуміе.

Затѣмъ они съ сестрою пускались вдвоемъ въ самыя подлыя предположенія о томъ, что миссъ Гавишамъ сдѣлаетъ изъ меня и для меня. Пренія эти до такой степени выводили меня изъ терпѣнія, что я на силу удерживался отъ того, чтобъ не расплакаться съ досады и броситься на Пёмбельчука, чтобъ порядкомъ поколотить его. Въ этихъ бесѣдахъ сестра относилась обо мнѣ какъ нельзя обиднѣе, будто вышибала мнѣ по зубу каждый разъ, когда упоминала обо мнѣ; а Пёмбельчукъ, произвольно-взявшій на себя опеку надо мною, бывало, осматриваетъ меня съ головы до ногъ съ недовольнымъ видомъ, будто соображая про-себя, какъ трудно будетъ сдѣлать что-нибудь порядочное изъ такого дряннаго матеріала.