Оулавюр Сигурдссон - Избранное Страница 22

— И чем же вы все-таки занимаетесь?

— Как вам сказать? То да се… — Гусси затянулся сигаретой. — То да се, — повторил он хрипло и наклонил голову набок. — Выбор большой, особенно летом. Халтуры везде навалом — и в будни, и в праздники. Не нужно ни перед кем пресмыкаться, выпрашивая какую-нибудь паршивую работенку, как бывало у нас, в нашей дыре.

Так и есть. Скачет с места на место, подумал сьера Бёдвар. Подолгу нигде не задерживается.

Фру Гвюдридюр поправила выбившуюся на ухо прядку.

— Скажи, пожалуйста, а покраской домов ты по-прежнему занимаешься? — полюбопытствовала она.

Гусси взглянул на нее, и в его глазах на миг блеснул плутоватый огонек, но тут же угас, как искра, попавшая на сырые опилки.

— Нет. Я давно бросил это дело. С тех самых пор, как перебрался сюда, в Рейкьявик.

— Нам надо покрасить крышу. Хорошо бы успеть до осени. Ты не возьмешься?

Сьера Бёдвар выронил трость. Гусси поспешно нагнулся поднять ее.

— Пожалуйста, сьера Бёдвар, — сказал он. — Ваша трость.

— Ты мог бы заняться в любое время, когда тебе удобно. По вечерам в хорошую погоду или в субботу, в воскресенье.

— Что? Вкалывать по выходным?

— Да там не так уж и много работы, — сказала фру Гвюдридюр. — Всего-то одна крыша, ну, еще, может, оконные рамы.

Гусси пожал плечами.

— Нет, уж лучше я буду молить бога послать здоровья мне и нашему правительству, — ответил он. — С тех пор как я уехал из захолустья, я ни разу не брал в руки кисть и малярное ведерко. Где уж мне красить шикарные столичные дома.

— Глупости! Разве ж ты не выкрасил нам в Адальфьёрдюре весь дом, и не только снаружи, но и внутри!

Гусси бросил тревожный взгляд на трость в старческой руке сьеры Бёдвара, а затем столь же быстро взглянул на сумку, стоявшую на земле у самых его ног, после чего воззрился на озеро, на уток среди камышей.

— Нет, не возьмусь. Придется вам подыскать кого-нибудь другого.

— Неужто так трудно раз-другой пройтись кистью по крыше и оконным рамам? — Фру Гвюдридюр все еще не теряла надежды уговорить его. — Ведь у тебя в руках все так и пляшет.

— Уже не пляшет, — возразил мужчина. — С тех самых пор, как я схватил ревматизм лучевых суставов.

— Ревматизм! — Фру Гвюдридюр снова засмеялась, но уже не так, как раньше. — В жизни не поверю, что у тебя может быть ревматизм!

— Если это не ревматизм, тогда, значит, воспаление суставной сумки, — произнес он, и трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. — К тому же в последнее время я стал бояться высоты, так что стараюсь не забираться на верхотуру, если можно обойтись без этого.

Большой палец сьеры Бёдвара, которым он до сих пор безостановочно водил по костяной рукоятке трости, замер.

— А как там ваша жена? Я слышал, она сильно болела? — внезапно спросил он с едва уловимой дрожью в голосе, вспомнив наконец, что его мучило. — Как она сейчас?

— Свейнбьёрг поживает прекрасно, если верить вам, священникам. Она умерла.

— Да что вы! Значит, умерла!

— Сперва пять лет провалялась в постели, а потом умерла.

— Мне очень жаль.

Сьера Бёдвар поплотнее посадил на нос очки, но, сколько ни вглядывался, не заметил ни малейшего следа огорчения на лице Гусси. Бедняжка Свейнбьёрг, подумал он. Такая расторопная, такая красивая девушка. Умерла в расцвете лет, и неудивительно — вечные переезды с места на место должны были в конце концов ее доконать. Его большой палец опять задвигался, нащупал выгравированные на серебряном набалдашнике инициалы и дату.

— Очень, очень жаль. Если не ошибаюсь, у вас были дети, кажется двое?

Гусси вынул изо рта окурок и швырнул его в озеро.

— Трое.

— Они тоже здесь, в Рейкьявике? Живут вместе с вами?

— Где же им еще быть? — удивился Гусси.

Там, где они могли бы получить хоть какое-то воспитание, подумал сьера Бёдвар.

— Старший, можно сказать, уже вполне самостоятельный. Ходит в море, а то к янки нанимается на аэродром. Заколачивает дай боже.

— Ваш сын работает в кеблавикском аэропорту?

— Да.

— Сколько же ему лет?

— Восемнадцать. Зарабатывает будь здоров!

— А ваши дочери? Сколько им?

Гусси сплюнул табачную крошку, застрявшую во рту.

— Двенадцать и шесть. С Луллой им живется не так уж плохо.

— С Луллой? — переспросила фру Гвюдридюр.

— Это моя новая жена. Она для них все равно что старшая сестра, ведь ей всего двадцать пять лет.

Лицо сьеры Бёдвара обвисло, кадык впился в белый воротничок, а большой палец правой руки замер на выгравированной на серебряном набалдашнике дате.

— Вот оно как? — произнес он после некоторого молчания. — Стало быть, вы женились вторично?

— Считайте, что так оно и есть, — прохрипел Гусси своим крякающим голосом. — Правда, вы, священники, называете это, конечно же, гнусным сожительством.

На сей раз фру Гвюдридюр не засмеялась, только кашлянула негромко. Сьера Бёдвар покосился на Торфинна Удальца и тут же перевел взгляд на дорожную сумку Гусси.

— Гм. Прошу прощения, а откуда родом ваша жена?

— Кто, Лулла? Она родилась на Фарерах, выросла на китовом жире и вяленом мясе да на датском аквавите. Через месяц ждем первого наследника.

Сьера Бёдвар хмыкнул. Бедная девушка! — пронеслось у него в голове. Нарваться на такого неотесанного мужлана, на такого хама и невежду!

— Надеюсь, мы с ней сумеем смастерить еще парочку, а то и троих. Даром, что ли, государство теперь платит людям за это деньги! Да и чем же еще заниматься в воскресные вечера, когда все молитвы уже пропеты и все мессы отслужены? — Последние слова Гусси произнес с каким-то даже вызовом, ни к кому, впрочем, не обращаясь.

Опять на что-то намекает? — подумал сьера Бёдвар.

— Разве в святых книгах не сказано, что исландцы и фарерцы должны расплодиться и заполонить всю землю? — спросил Гусси. — Или я уже не силен в Ветхом завете? Что-то путаю? Разве в Книге Бытия не об этом говорится?

Сьера Бёдвар провел кончиками пальцев по затейливой гравировке, медленно стиснул отполированную рукоять палки. Да, это явно по моему адресу, подумал он снова, но вслух ничего не ответил, делая вид, что гул самолета, донесшийся с аэродрома, помешал ему расслышать эту в высшей степени безвкусную тираду. В ту же секунду над самыми их головами взмыл в небо гигантский четырехмоторный авиалайнер. Держа курс на север, он с таким оглушительным ревом пронесся над садом и над озером, что фру Гвюдридюр зажала уши пальцами, а сьера Бёдвар втянул голову в плечи и скривился, точно от боли. Гусси, напротив, попробовал перекричать самолет:

— Видали? Не куда-нибудь летит — в Америку!

Он застыл, точно пригвожденный к месту, широко расставив ноги и задрав голову, и провожал самолет глазами, пока гул мотора не слился с другими звуками.

— Ух ты дьявол! Сколько ж в нем форсу! Чуть барабанные перепонки не лопнули!

— Вы правы.

Сьера Бёдвар давно заметил, что жена недвусмысленно проявляет все признаки нетерпения, но решил до поры до времени этим пренебречь. Он не смотрел ни на жену, ни на Гусси, он смотрел на бурую гладь воды, которая не была уже покрыта рябью.

— Славная погода сегодня, — заметил он, стараясь унять легкую дрожь в голосе, выдававшую волнение, и не отрывая глаз от воды. — Ветра нет, и атмосферное давление растет.

— Сказать по правде, я ни в грош не ставлю этих говорунов с радио вместе с их атмосферным давлением, — отрезал Гусси. — Хотя погодка и в самом деле блеск.

Фру Гвюдридюр уже отошла на несколько шагов и снова кашлянула. Сьера Бёдвар стоял молча, опираясь на трость. Пальцы его были неподвижно сцеплены на рукояти, чуть выше того места, где были выгравированы его инициалы, Б. Г., вместе с датой под ними — 1953 г. Гусси скосил глаза, словно ища, куда бы сплюнуть.

— Шикарная погодка! — Не дождавшись ответа, он сунул руку в карман брюк, тряхнул несколько раз спичечным коробком, сплюнул сквозь зубы и заторопился: — Ну, мне пора! И так слишком заговорился!

— Вы что, спешите на работу? — спросил сьера Бёдвар.

— Как сказать… К приятелю иду, он живет тут на Фрамнесвегюр. Мы собирались покататься на его моторке по проливу.

— Вот оно что. — Сьера Бёдвар нахмурился, словно ему было трудно смотреть на солнце, которое зашло было за облако, но в этот миг выглянуло снова. — Вы что же, ловите пинагора?

— Ну, пинагора в июле практически уже не бывает. И вообще, по-моему, пинагор чертовски скучная рыба, так же как и морская воробьиха.

Оставив наконец в покое спичечный коробок, Гусси склонился над сумкой.

— Черт, неужели я забыл захватить пакеты? — пробормотал он, хватаясь за ручку сумки.

Вытащив пару шерстяных носков, грязную фуражку, линялый шейный платок, он широко распахнул сумку, словно приглашая сьеру Бёдвара заглянуть внутрь, туда, где лежало все это барахло. Сьера Бёдвар увидел два термоса, плоскую флягу с завинчивающейся желтой крышкой, замусоленные куски вяленой рыбы, маленькие разноцветные пакетики с дробью, половину копченой бараньей головы и завернутые в целлофан бутерброды.