Уильям Моэм - Сплошные прелести Страница 22

— А все комнаты заняты?

— Да, уж на том спасибо.

Поскольку цепы стали выше, миссис Хадсон должна бы брать побольше за свои комнаты, так что при ее скромных запросах она, по-моему, жила в достатке. Но, конечно, в наше время люди стали требовательней.

— Ну не поверите, сперва пришлось ванную вделать, потом электричество, а новые от всего нос воротили, телефон им подавай. Поди знай, чего еще надумают.

— Мистер Джордж говорит, что миссис Хадсон самое время уйти на покой, — сказала Хестер, накрывая на стол.

— Ты, девочка, занимайся своим делом, — саркастически сказала миссис Хадсон. — На покой я уйду прямиком в гроб. Это ж представьте: жить с Джорджем и Хестер, а чтоб поговорить — так не с кем.

— Мистер Джордж говорит, ей нужно снять домик в деревне и за здоровьем своим смотреть, — сказала Хестер, ничуть не задетая полученным замечанием.

— Не говори мне про деревню! Доктор прошлый год насоветовал поехать на месячишко. Честное слово, чуть там не померла. Шуму! Всякие птички без передыха поют, петухи кричат, коровы мычат. Это не по мне. Когда живешь как я, в мире и покое, тамошняя катавасия невтерпеж.

В двух шагах пролегала Воксхол-бридж-род, по ней громыхали и звонили трамваи, волочились автобусы, гудели такси. Если миссис Хадсон и слышала весь этот шум, то она просто слышала Лондон, который убаюкивал ее, как мать свое неугомонное дитя.

Я оглядел уютную старенькую и маленькую гостиную, в которой миссис Хадсон прожила столько лет, задумался, что бы ей преподнести. Граммофон я здесь заметил, а ничего кроме не приходило в голову.

— Чего бы вам хотелось, миссис Хадсон? — спросил я.

Ее бисеринки-глаза в раздумье остановились на мне.

— Вот заговорили вы, а я подумала: ни на что хотенья нет, кроме как на здоровье и силу, чтоб еще лет двадцать поработать.

Я не числю себя сентиментальным, но от ее ответа, неожиданного и так на нее похожего, комок подступил к горлу.

Собираясь уходить, я спросил, нельзя ли кинуть взгляд на комнаты, в которых прожил пять лет.

— Сбегай наверх, Хестер, глянь, там ли мистер Грэм. Если нет, так не будет же он против, коли вы зайдете.

Хестер ринулась наверх, через мгновение вернулась и сообщила, слегка запыхавшись, что мистера Грэма дома нет. Миссис Хадсон поднялась вместе со мной.

Кровать была все та же, узкая, железная, на которой я спал и мечтал, и комод был прежний, и умывальник тоже. Но в передней комнате ощущался суровый дух атлета: по стенам висели фотографии крикетных и гребных команд, в углу стояли палки для гольфа, а на каминной полке были разложены трубки и банки с табаком, украшенные эмблемой колледжа. В мое время верили в искусство для искусства, поэтому я и поместил над камином мавританский ковер, на окно — декоративные занавеси и некое чахоточное растение, а по стенам — репродукции Перуджино, Ван-Дейка и Гоббемы.

— А вас-то больше художества занимали, — не без лукавства заметила миссис Хадсон.

— Занимали, — подтвердил я еле слышно.

Я не мог подавить грусти при мысли о годах, минувших с тех пор, как я жил в этой комнате, и о всем, что со мной за те годы случалось. За этим вот столом съедал я обильный завтрак и скромный обед, читал медицинские книги и написал первый свой роман. В этом вот кресле я впервые прочел Водсворта и Стендаля, елизаветинских драматургов и русских прозаиков, Гиббона, Босвела, Вольтера и Руссо. Интересно, кто тут перебывал после меня: студенты-медики, начинающие клерки, юноши, пробивающие себе дорогу в городе, пожилые люди, отслужившие в колониях или же бесповоротно лишившиеся родного дома вследствие распада семьи. Комната пробрала меня до печенок, как сказала бы миссис Хадсон. Какие тут рождались надежды, какие яркие видения будущего, какие пламенные юношеские страсти, и сожаления, разочарования, тоска и смирение, столько всего было пережито столькими людьми, вся гамма человеческих переживаний, что казалось — сама комната обрела тревожную и загадочную душу. Не знаю даже отчего, но мне представилась женщина на перекрестке, приложившая палец к губам и манящая свободной рукой. О том, что я смутно (и весьма смущенно) себе представлял, каким-то образом догадалась миссис Хадсон, усмехнулась и привычным жестом почесала свой выдающийся нос.

— Ну и смешные они, люди, — сказала она. — Как припомню всех джентльменов, которые здесь поперебывали, слово даю, не поверите, какие вещи я про них знаю, одна другой смешней. Бывает, спать давно пора, а все думаю о них — и ха-ха-ха. Да что за жизнь, коли не от чего посмеяться, а с жильцами, ей-богу, не соскучишься.

Глава тринадцатая

Я прожил у миссис Хадсон почти три года, прежде чем вновь повстречаться с Дрифилдами. Жизнь моя шла по строгому режиму. Весь день я проводил в больнице, а часов в шесть возвращался пешком на Винсент-сквер. У Ламбетского моста покупал «Стар» и читал ее, пока не подадут обед. Потом час-другой я отводил серьезному чтению — произведениям, способным расширить мой кругозор, ибо я был юношей деятельным, прилежным и собранным; после этого я до самого сна писал романы и пьесы. Сам не знаю отчего, как-то в конце июня я решил пройтись по Воксхол-бридж-род. Мне нравилась шумная суета этой улицы, ее похотливая бойкость подмывала и настраивала на такой лад, будто в любой миг с тобой может что-то приключиться. Я шагал в мечтательности и вдруг услышал, что меня окликают. Остановился, огляделся — и поразился, увидев миссис Дрифилд. Она улыбалась мне.

— Узнаете?

— Да. Миссис Дрифилд.

И хоть был я уже взрослый, но почувствовал, что краснею, словно в шестнадцать лет, и не знал, как быть. При моих викторианских понятиях о чести я сурово осуждал Дрифилдов, скрывшихся из Блэкстебла, не рассчитавшись с долгами, и полагал это весьма неблаговидным. Я живо представлял себе, насколько им стыдно, и был крайне озадачен тем, что миссис Дрифилд в состоянии заговорить с человеком, знавшим об этом позорном поступке. Если б я первый заметил ее, то отвел бы глаза, по своей деликатности догадываясь, что ей предпочтительней избежать горького унижения при встрече со мной; она, однако, с явным удовольствием пожала мне руку.

— Приятно увидеть кого-то из Блэкстебла. Ведь мы тогда в спешке снялись оттуда.

Она засмеялась, и я за ней; правда, ее смех был радостным и беззаботным, а мой, как я чувствовал, — натянутым.

— Я слыхала, там бучу устроили, когда мы дали деру. Тед чуть со смеху не лопнул, когда узнал. Что ваш дядя-то говорил?

Я быстро настроился на верный тон. Пусть она не думает, будто я наподобие других неспособен видеть во всем этом просто шутку.

— Вы ж его знаете. Он такой старомодный.

— Да, весь Блэкстебл такой. Встряхнуть их надо от спячки. — Она дружески глядела на меня. — Вы сильно выросли, пока мы не видались. И усы отпускаете.

— Да, — сказал я, накручивая их, сколько позволяла длина, — они у меня давным-давно.

— И летит же время! Четыре года назад вы были мальчик, а теперь — мужчина.

— Как и следовало ожидать, — чуть надменно ответил я. — Мне скоро двадцать один.

Я пригляделся к миссис Дрифилд. На ней была маленькая шляпка с перьями и светло-серое платье с широким напуском в плечах и длинным треном. Она показалась мне очень нарядной. Я всегда считал ее лицо приятным, но тут впервые заметил, что она красива. Глаза у нее оказались голубей, чем мне помнилось, а кожа почти как слоновая кость.

— А ведь мы тут живем прямо за углом, — сказала она.

— И я тоже.

— Мы — на Лимпус-род. Почитай, все время, как переехали из Блэкстебла.

— Ну а я уже около двух лет — на Винсент-сквер.

— Я знала, что вы в Лондоне. Джордж Кемп мне сообщил, и я часто думала, отчего ж вас не видно. А может, пойдемте со мной? Тед обрадуется, когда вас увидит.

— Я не прочь.

По пути она рассказала мне, что Дрифилд работает редактором в одной еженедельной газете; последняя его книга пошла лучше всех остальных, так что он надеется получить приличный аванс под следующую. Оказалось, она знает многие блэкстеблские новости, и это напомнило мне, что Лорда Джорджа подозревали в пособничестве побегу. Как я догадался, время от времени он им писал. Пока мы шли, я заметил, что прохожие мужчины останавливали взгляд на миссис Дрифилд, и тут сообразил, что они тоже находят ее красивой. В моей походке прибавилось важности.

Лимпус-род была улицей широкой и прямой, она проходила параллельно Воксхол-бридж-род. Одноликие оштукатуренные дома, крашенные в темные тона, выглядели солидно, имели представительные портики. Наверное, их строили в расчете на столичных заправил, но улица потеряла свой авторитет или так и не привлекла той публики, на какую рассчитывала; ее подточенная респектабельность отдавала одновременно крохоборством и беспутством, отчего вызывала сравнение с людьми, видавшими лучшие дни и обсуждающими теперь под хмельком свое благоденствие в молодости. Дрифилды жили в доме скучного рыжего цвета. Миссис Дрифилд провела меня в узкую темную прихожую и сказала: