Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ Страница 23

Как-то Дайскэ сводил племянника в парк Асакуса на аттракционы, и теперь Сэйтаро был просто одержим желанием научиться балансировать на шаре. Мальчик был упорен в своих желаниях и в этом походил на мать, зато от отца унаследовал сдержанность и чувство меры. Прямодушие Сэйтаро делало общение с ним лёгким и приятным, ибо жизнь среди людей, чьё сердце постоянно защищено непроницаемой бронёй, была для Дайскэ истинным страданием.

Нынешней весной Сэйтаро пошёл в среднюю школу и с этого времени, так, по крайней мере, казалось Дайскэ, стал быстрее расти. Ещё год-другой, начнёт ломаться голос. Неизвестно, в каком направлении у него будет формироваться характер. Но если он захочет стать порядочным человеком, многие от него отвернутся, это несомненно. И тогда он, словно нищий, стараясь быть незамеченным, в вечных поисках будет брести по человеческой ярмарке.

Дайскэ шёл по берегу канала. От бело-красных азалий, ещё недавно густо вкраплённых в зелень узорами по другую сторону канала, и следа не осталось. На склоне, буйно поросшем травой, вдоль насыпи бесконечной цепью тянулись в безоблачное, удивительно ясное небо высокие сосны. Дайскэ собрался было сесть на трамвай, съездить к брату, поддразнить, как обычно, невестку, поиграть с Сэйтаро, но вдруг у него появилось желание идти вдоль канала, пока не устанет, и любоваться соснами, поэтому ехать к брату он раздумал.

Постепенно его стали утомлять сновавшие мимо трамваи. Дойдя до Симмицукэ, он перешёл канал, вышел к синтоистскому храму Сёконся, а от него — к кварталу Банте. Походив ещё некоторое время, он вдруг подумал, что глупо бродить так без всякой цели, хотя обычно считал, что по делам ходят только плебеи. Но сейчас ему почему-то показалось, что эти самые плебеи умнее его. Размышляя, он почувствовал, как на него надвигается хорошо знакомая ему скука, и повернул обратно. В одном из магазинов на Кагурадзака изо всех сил, надрывался огромный граммофон. Резкие металлические звуки болью отдавались в голове Дайскэ.

Вдобавок ко всему дома Кадоно, пользуясь отсутствием Хозяина, во всё горло орал модную песенку. Правда, услышав шаги Дайскэ, он сразу умолк и вышел в прихожую.

— Быстро вы вернулись!

Дайскэ, не отвечая, повесил кепку, прошёл в кабинет и даже задвинул за собой сёдзи. Но их тут же раздвинул Кадоно, который вошёл вслед за хозяином с чашкой чая в руках.

— Задвинуть? Не будет жарко?

Дайскэ достал платок, вытер пот со лба, но тем не менее приказал:

— Задвинь!

Кадоно, удивлённый, вышел, плотно закрыв за собой сёдзи. Некоторое время Дайскэ сидел в сумраке комнаты в каком-то оцепенении. На редкость цветущий вид сочетался у Дайскэ с вялыми мышцами, каких не бывает у людей физического труда. Ни разу в жизни Дайскэ серьёзно не болел, наивысшим счастьем считал здоровье и о себе, естественно, заботился, по крайней мере, вдвое больше, чем о других. Крепок он был не только телом, но и духом. Единственное, что его мучило, это различные умозаключения. Порой ему даже начинало казаться, будто мозг его расслаивается, подобно мишени для стрельбы из лука, которая расходится от центра кругами.

Именно под властью такого рода ощущений Дайскэ и размышлял о том, зачем, собственно, он появился на свет. Причины к тому были разные: то чисто философский интерес, то повышенная впечатлительность, то наконец скука, как, например, сегодня. И каждый раз он приходил к выводу, что на вопрос, зачем рождается человек, ответить невозможно. Во всяком случае, не ради достижения какой-то определённой цели. Цель появляется позднее. А предопределить её — всё равно что лишить человека свободы действий с рождения. Казалось бы, каждый сам должен выбирать себе цель, но это опять же невозможно, поскольку независимо от выбора уже одним своим существованием человек как бы заявляет всему миру о том, зачем он существует.

Основываясь на этом принципе, Дайскэ отождествлял цель с желанием. Гулять ради прогулки. Размышлять ради размышления. Гулять же или размышлять с какой-либо иной целью не что иное, как нравственное падение. То же самое можно сказать о любой деятельности. Использовать её как средство для достижения цели, непосредственно не связанной с самой деятельностью, значит собственными руками разрушить цель собственного существования.

Так Дайскэ и жил, считая главной целью исполнение каждого своего желания, когда бы оно ни возникло. Бывало, что у него появлялись сразу два желания, исключающие одно другое, и тогда цель, по мнению Дайскэ, теряла свою сущность. Словом, цель в представлении Дайскэ была лишённым цели желанием, и он считал это наиболее нравственным, поскольку никого не обманывал.

Придерживаясь, насколько возможно, этого своего принципа, Дайскэ порой возвращался к давным-давно решённым вопросам, для чего, скажем, он делает то или это. И, гуляя по кварталу Банте, он спросил себя, зачем, собственно, ему это нужно? В такие минуты Дайскэ обнаруживал у себя недостаток жизнеспособности и этим объяснял обуревавшие его сомнения. И вот такое своё состояние, когда у него пропадал всякий интерес к собственной цели, Дайскэ и называл скукой. Скука же, в свою очередь, влияла на логику, порождая путаницу в мыслях. Каким же словом, если не скукой, можно было определить состояние человека, который, задавшись вопросом «зачем?», переставал понимать, что причина, а что следствие.

Дайскэ захотелось встряхнуть собственную голову, когда, обхватив её руками, он сидел взаперти у себя в кабинете, — до того невыносимы были все эти нелепые сомнения, мучившие мыслителей всех времён и народов. Он обычно старался как можно быстрее от них избавиться. Но недостаток жизнеспособности, который он болезненно ощущал, мешал ему в достижении поставленной цели. Он чувствовал себя как путник, очутившийся один среди пустыни.

Дайскэ питал склонность к жизни утончённой и в то же время нравственно чистой. Когда-нибудь оба эти желания скрестят мечи, и без искр не обойдётся. Потому-то он и держал в узде стремление к благам жизни. Кабинет в японском стиле, без всяких излишеств и украшений. Даже порядочной картины, по словам Дайскэ, там не было. Единственное, что могло привлечь взгляд, это европейские книги в ярких переплётах, выстроенные на полках. Но Дайскэ сидел среди этих книг с отсутствующим видом, а потом, придя немного в себя, оглядел комнату, прикидывая, что бы в ней изменить и таким образом хоть чуточку взбодриться. Потом снова рассеянно уставился на стену. Наконец он пришёл к мысли, что есть только один способ вывести себя из этого поистине жалкого состояния, и едва слышно произнёс: «Надо увидеться с Митиё».

Он уже жалел, что не пошёл в ту сторону, куда ноги сами его несли, и подумал было прямо сейчас отправиться к Хираоке. Но в это время явился Тэрао, в новой соломенной шляпе и лёгком хаори. Жалуясь на жару, он то и дело вытирал красное потное лицо.

— Ты что это вдруг пожаловал? — не слишком дружелюбно встретил его Дайскэ. Впрочем, он всегда так разговаривал с Тэрао.

— По-моему, сейчас самое подходящее время для визитов. А ты опять спал? До чего же ленивы люди, которые могут не работать. Даже непонятно, для чего ты родился, — Тэрао без конца обмахивался шляпой, и, поскольку особой жары не было, выглядело это довольно забавно.

— Для чего бы я ни родился, тебе до этого нет никакого дела. Лучше скажи, зачем пришёл. Опять сейчас скажешь: «Всего на каких-нибудь десять дней»? Но денег я тебе не дам, не рассчитывай, — довольно бесцеремонно заявил Дайскэ.

Тэрао ничего не оставалось, как заметить:

— Вежливостью ты не отличаешься.

Но, судя по его виду, он не обиделся, не усмотрев в словах Дайскэ ничего для себя оскорбительного. Дайскэ так смотрел на Тэрао, словно перед ним был не человек, а стена.

Тем временем Тэрао вынул из кармана книжку в засаленной бумажной обложке.

— Это надо перевести, — сказал он.

Дайскэ продолжал молчать.

— Пусть ты не должен заботиться о куске хлеба, но зачем выказывать такое отвращение к работе? Спустись-ка с небес на землю, для меня это вопрос жизни и смерти, — сказал Тэрао, постукивая книжкой о спинку стула.

— Какой срок?

Тэрао пошелестел страницами.

— Две недели, — решительно заявил он, присовокупил: — Надо управиться, иначе с голоду помру.

— Завидная энергия, — не без иронии произнёс Дайскэ.

— За этим, собственно, я и притащился. Что же касается денег, дашь взаймы — спасибо, не дашь — не надо… Главное перевод. Есть непонятные места, вот я и пришёл с тобой посоветоваться.

— Только этого не хватало! И так у меня нынче голова не работает. Как будто нельзя перевести приблизительно. Ведь платят-то всё равно за страницу?

— Ну, этого, знаешь ли, даже я не могу себе позволить! Найдут ошибки, так потом хлопот не оберёшься.

— Ну что ты пристал! — не меняя тона, сказал Дайскэ.