Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль Страница 23

И так как она стояла по-прежнему не шевелясь, он добавил:

— Здесь недостаточно светло, зажги еще две свечи!

Ему хотелось яркого освещения, ослепительного солнечного света; даже трех свечей ему показалось мало, он пошел в спальню и принес оттуда два двухсвечных канделябра. Теперь горело семь свечей. Оба — и Паскаль и Клотильда — были полуодеты, Паскаль в рубашке с расстегнутым воротом, у Клотильды — обнажены грудь и руки, на левом плече кровоточащая царапина, — но они даже не видели друг друга. Пробило два часа, но ни он, ни она не замечали, что уже поздно, словно находились вне времени и пространства; горя желанием все узнать, они готовы были не ложиться до утра. За открытым окном гроза бушевала все сильнее и сильнее.

Никогда еще Клотильда не видела у Паскаля таких лихорадочно горящих глаз. Он переутомился за последние недели и, истерзанный душевно, бывал порой резок, вопреки всегдашней своей мягкости и доброте.

Но, готовясь раскрыть горестные истины человеческого бытия, он, казалось, проникся бесконечной нежностью и братским состраданием к людям, и от всего его существа веяло таким великодушием и всепрощением, что это должно было оправдать в глазах девушки страшные факты, которые он собирался ей раскрыть. Да! У него хватит решимости, он скажет ей все, раз надо все сказать, для того чтобы все исцелить. Разве судьбы этих людей, затрагивавшие так близко их обоих, не являются доказательством неизбежной эволюции, высшим доводом в их споре? Такова жизнь, и ее надо прожить. Узнав всю правду, Клотильда, несомненно, выйдет из этого потрясения закаленной, полной терпимости и мужества.

— Тебя натравливают на меня, толкают на отвратительные поступки, а я хочу тебя вразумить, — начал он. — Когда ты все узнаешь, ты сможешь судить и действовать сама. Подойди сюда, почитай вместе со мной.

Она повиновалась. Ее все еще немного пугали эти папки, о которых бабушка говорила с таким гневом; вместе с тем в ней пробуждалось и росло любопытство. И хотя она была покорена, подавлена мужской властностью Паскаля, она еще не сдавалась. Но почему бы ей не выслушать его, не почитать вместе с ним? Разве у нее не останется права после чтения либо отказаться от него, либо перейти на его сторону? Она выжидала.

— Так как же, ты согласна?

— Да, учитель, согласна.

Он начал с того, что показал ей родословное древо Ругон-Маккаров. Обычно он не запирал его в шкаф, а держал в ящике письменного стола в своей комнате, откуда и принес сейчас, когда ходил за канделябрами. Уже более двадцати лет он заносил сюда краткие данные о рождениях и смертях, о браках и других наиболее важных событиях, касающихся их семьи, располагая все сведения в соответствии со своей теорией наследственности. На этот большой лист пожелтевшей бумаги с образовавшимися от времени сгибами был нанесен четкий рисунок символического древа; на его раскидистых, расходящихся в разные стороны ветвях распластались в пять рядов широкие листья: на каждом листе было выведено имя, убористым почерком записана биография и указан характер наследственности.

При виде своего двадцатилетнего труда, где с такой ясностью и полнотой находили подтверждение установленные им научные законы, доктор не мог сдержать горделивой радости.

— Взгляни, дорогая! Ты достаточно осведомлена, ты переписала немало моих работ, чтобы понять… Разве не прекрасно все это в целом, этот исчерпывающий, подводящий итоги документ, в котором нет ни единого пробела? Можно подумать, что это плод лабораторного опыта, задача, записанная и решенная на грифельной доске… Видишь, в самом низу ствола — общая наша праматерь, тетя Дида. Отсюда расходятся три ветви — законная, Пьер Ругон, и две внебрачных — Урсула Маккар и Антуан Маккар. А вот новые побеги, и они разветвляются в свою очередь: с одной стороны, трое детей Саккара: Максим, Клотильда, Виктор и дочь Сидонии Ругон — Анжелика; с другой — Полина, дочь Лизы Маккар, и Клод, Жак, Этьен, Анна — четверо детей ее сестры, Жервезы. А здесь, внизу, — их брат Жан. Заметь, вот тут, посредине, — то, что я называю узлом, — законные и побочные ветви соединяются в лице Марты Ругон и ее двоюродного брата, Франсуа Муре, от них идут три новых отростка: Октав, Серж и Дезире Муре; есть еще отпрыски Урсулы и шапочника Муре — Сильвер, о трагической смерти которого ты знаешь, Элен и ее дочь Жанна. А тут, совсем наверху, последние побеги, сын твоего брата Максима, наш бедняжка Шарль, и два других умерших младенца Жак-Луи, сын Клода Лантье, и Луизэ, сын Анны Купо… Всего здесь пять поколений: древо жизни, которое пережило пять весен, пять раз возрождая человеческий род, снова дало ростки, питаемые неиссякаемыми живительными соками!

Паскаль все больше воодушевлялся и, перечисляя разные случаи наследственности, водил пальцем по старой, пожелтевшей бумаге, словно перед ним лежал анатомический атлас.

— Повторяю, здесь все отражено!.. Посмотри, вот прямая наследственность с преобладанием материнских свойств, сказавшихся в Сильвере, Лизе, Дезире, Жаке, Луизэ, в тебе самой, а вот — наследственность с преобладанием свойств отцовских — в Сидонии, Франсуа, Жервезе, Октаве, Жаке-Луи. А вот и три случая смешения: путем сочетания — Урсула, Аристид, Анна, Виктор; путем рассеивания — Максим, Серж, Этьен; путем полного слияния — Антуан, Эжен, Клод. Мне удалось отметить даже четвертый, весьма примечательный случай — равномерное смешение отцовских и материнских свойств в Пьере и Полине. Мною установлены и отклонения; например, наследственность по линии матери и вместе с тем физическое сходство с отцом, или наоборот; точно так же при смешении физический и духовный перевес того или иного из родителей зависит от совокупности различных причин… А вот и косвенная наследственность, переданная родственниками по боковой линии; я записал только один вполне определенный случай — это поразительное физическое сходство Октава Муре с его дядей, Эженом Ругоном. Точно так же у меня есть один пример наследственного влияния: Анна, дочь Жервезы и Купо, особенно в детстве, удивительно походила на Лантье, первого любовника ее матери, в которой он как бы запечатлелся на всю жизнь… Но особенно у меня много примеров возвратной наследственности: три наиболее ярких образца — Марта, Жанна и Шарль, похожие на тетю Диду, причем сходство сказалось здесь через одно, два и три поколения. И все же это, конечно, исключение, я отнюдь не верю в атавизм: мне кажется, что новые элементы, привнесенные супругами, а также случайности и бесконечные разновидности смешений должны изгладить все частные особенности и возвратить, таким образом, индивидуум к общему типу… Остается еще врожденность: Элен, Жан, Анжелика. Это сочетание, это химическое соединение, где духовные и физические свойства родителей переплетаются так тесно, что их трудно обнаружить в новом существе.

Паскаль умолк. Клотильда слушала его с глубоким вниманием, пытаясь понять. А он, устремив взгляд на древо, весь погрузился в его созерцание, испытывая потребность взглянуть на свою работу со стороны. Потом снова заговорил, медленно, будто рассуждая сам с собой:

— Да, все это возможно научно обосновано… Я поместил здесь только членов нашей семьи, но должен был бы отвести такое же место супругам, отцам и матерям, породнившимся с нами, кровь которых, смешавшись с нашей кровью, так или иначе видоизменила ее. Сперва я нарисовал математически точно рассчитанное древо, поровну распределив влияние отца и матери из поколения в поколение, и таким образом получилось, что у Шарля, например, наследственное влияние тети Диды составляет всего лишь одну двенадцатую часть, что, однако, абсурдно, потому что между ними нетрудно установить полное физическое сходство. А я-то считал, что будет достаточно только указать элементы, привнесенные извне, учитывая браки и те новые факторы воздействия, которые им сопутствуют… Ах, эти зарождающиеся науки, гипотеза в них еще только лепечет и главенствует воображение, — тут поэты соперничают с учеными. Поэты идут первыми, они в авангарде, и зачастую им удается открыть неисследованные области, предвосхитить грядущие решения. Их поле деятельности лежит между завоеванной непреложной истиной и тем неизвестным, у которого будет вырвана истина завтрашнего дня… Какую гигантскую фреску можно нарисовать, какие можно написать великие человеческие комедии и трагедии на тему о наследственности, которая представляет собой не что иное, как Книгу Бытия семьи, общества, человечества.

Увлеченный ходом своих рассуждений, Паскаль устремил взгляд в пространство, не замечая ничего вокруг. Но потом, резким движением отбросив в сторону родословное древо, опять схватил папки и воскликнул:

— Мы еще к нему вернемся: чтобы ты все поняла, нужно, чтобы перед твоими глазами прошли все факты и ты увидела в действии всех этих актеров с пришпиленными к ним ярлычками, в которых даны только краткие сведения… Я буду называть тебе дела, ты же — передавай их мне по одному. Перед тем как поставить их туда, на верхнюю полку, я покажу тебе и объясню, что содержит каждое… Я буду придерживаться не алфавитного порядка, а порядка самих событий… Уже давно я хочу перейти к такой классификации… Итак, следи за именами на обложках. Начнем с тети Диды.