Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба Страница 24

Он повернулся и бросил взгляд на шкаф. За стеклами он увидел толстые тома, покрытые холстиной. Есть что почитать. Он бы стал читать все что угодно: даже Гражданский кодекс. Шкаф был заперт на ключ: Матье тщетно попытался его открыть.

— Разбей стекло, — посоветовал Гвиччоли.

— Нет! — зло отказался Матье.

— Чего ты, бей! Скоро увидишь, будут ли фрицы так церемониться.

Гвиччоли повернулся к остальным.

— Фрицы все спалят, а Деларю боится шкаф разбить. Солдаты загоготали.

— Буржуа! — с презрением процедил Гримо. Латекс потянул Матье за китель.

— Эй, Деларю! Иди посмотри. Матье обернулся:

— Что посмотреть?

Латекс вынул член из ширинки.

— Смотри! — сказал он. — И сними перед ним шляпу: у него шесть достижений.

— Каких достижений?

— Шесть толстячков. И каких красавчиков: каждый весил чуть ли не восемь кило; а теперь я не знаю, кто их будет кормить? Но вы нам сделаете других, — сказал он, нежно склонившись над членом. — Вы нам сделаете еще дюжину, шалунишка вы наш!

Матье отвел взгляд.

— Сними шляпу, слабак! — гневно крикнул Латекс.

— У меня нет шляпы, — ответил Матье. Латекс обвел взглядом комнату.

— Шестерых за восемь лет. Кто больше? Матье вернулся к Лонжену.

— Ну как? Готов?

Лонжен мрачно посмотрел на него:

— Я не люблю, когда меня торопят.

— Я тебя не торопил, ты сам меня позвал. Лонжен ткнул ему пальцем под нос.

— Я тебя не слишком люблю, Деларю. Я тебя никогда особенно не любил.

— Взаимно, — парировал Матье.

— Хорошо! — удовлетворенно сказал Лонжен. — Так мы, может, столкуемся. Прежде всего, почему бы мне не пить? — спросил он, глядя на Матье с подозрением. — Какой мне интерес не пить?

— На тебя вино тоску нагоняет, — сказал Гвиччоли.

— Если я не буду пить, будет хуже. Менар горланил:

«Коль умру, схороните меняВ погребке с хорошим вином…»

Матье посмотрел на Лонжена.

— Ты можешь пить, сколько хочешь, — сказал он ему.

— Чего? — разочарованно пробурчал Лонжен.

— Я говорю, — крикнул Матье, — пей, сколько хочешь: мне на это начхать!

Матье подумал: «Мне остается только уйти». Но он не мог на это решиться. Он наклонялся над ними, вдыхая сильный сладковатый запах их опьянения и несчастья; он подумал: «Куда я пойду?», и у него закружилась голова. Они не внушали ему отвращения, эти побежденные, которые пили до дна горечь своего поражения. Если кто-то и внушал ему отвращение, так это он сам. Лонжен нагнулся, чтобы поднять свою кружку, и упал на колени.

— Гадство!

Он дополз до таза, окунул руку в вино по локоть, вытащил из вина мокрую кружку и, склонившись над тазом, стал пить. Подбородок его дрожал, и вино стекало в таз из углов рта.

— Ой, как мне плохо… — сказал он.

— Тебе надо сблевать, — посоветовал Гвиччоли.

— Как ты это делаешь? — спросил Лонжен; он был бледен и еле ворочал языком.

Гвиччоли засунул два пальца в рот, склонился на бок, захрипел, и его вырвало слизью.

— Вот так, — сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Лонжен, все еще стоя на коленях, переложил кружку в левую руку, а правую засунул в горло.

— Эй! — крикнул Латекс. — Тебя сейчас вырвет в вино!

— Деларю! — крикнул Гвиччоли. — Толкни его! Толкни его побыстрей!

Матье толкнул Лонжена, и тот упал, не вынимая пальцев изо рта. Все ободряюще смотрели на него. Лонжен вынул пальцы и рыгнул.

— Не меняй руку, — посоветовал Гвиччоли. — Потерпи, уже подходит.

Лонжен закашлялся и побагровел.

— Ничего не подходит, — возразил он, заходясь от кашля.

— Ты нам осточертел! — в бешенстве крикнул Гвиччоли. — Не умеешь блевать, не надо пить!

Лонжен порылся в кармане, стал на колени, потом присел на корточки у таза.

— Что ты делаешь?! — закричал Гримо.

— Охлаждающий компресс, — пояснил Лонжен, вытаскивая из чана носовой платок со стекающими каплями вина. Он приложил его ко лбу и детским голосом попросил:

— Деларю, пожалуйста, завяжи мне его сзади.

Матье взял платок за два уголка и завязал его на затылке Лонжена.

— Ага, — сказал Лонжен, — так лучше.

Платок скрывал его левый глаз, струйка красного вина катилась вдоль щек и по шее.

— Ты похож на Иисуса, — смеясь, сказал Гвиччоли.

— Это уж точно, — отозвался Лонжен. — Я тип вроде Иисуса Христа.

Он протянул свою кружку Матье, чтобы тот ее наполнил.

— Нет уж, — возразил Матье, — ты уже и так нахлестался.

— Делай, что говорю! — крикнул Лонжен. — Делай, что говорю, прошу тебя! — Он добавил ноющим голосом: — Видишь, у меня хандра!

— Сто чертей! — крикнул Гвиччоли. — Дай ему скорее выпить, иначе он опять начнет к нам приставать со своим братцем.

Лонжен надменно взглянул на него:

— А почему бы мне не говорить о моем брате, если я хочу? Не ты ли мне запретишь?

— Ох, отстань! — взмолился Гвиччоли. Лонжен повернулся к Матье.

— Мой брат в Оссегоре, — объяснил он.

— Значит, он не солдат?

— Еще чего — он белобилетник. Сейчас прогуливается в сосновом бору со своей женушкой; они говорят друг другу: «Бедному Полю не повезло», и они милуются, думая обо мне. Что ж, я им покажу бедного Поля!

Он на минуту сосредоточился и заключил:

— Я не люблю своего брата. Гримо расхохотался до слез.

— Чему ты смеешься? — раздраженно спросил Лонжен.

— Ты, может быть, запретишь ему смеяться? — возмутился Гвиччоли. — Продолжай, дружок, — по-отечески сказал он Гримо, — веселись, смейся, мы здесь собрались повеселиться.

— Я смеюсь из-за своей жены, — пояснил Гримо.

— Плевал я на твою жену, — сказал Лонжен.

— Ты говоришь о своем брате, а я хочу поговорить о своей жене.

— А что с твоей женой? Гримо приложил палец к губам:

— Тсс!

Он наклонился к Гвиччоли и доверительно сказал:

— У меня жена страшна, как черт. Гвиччоли хотел было что-то сказать.

— Ни слова! — повелительно сказал Гримо. — Страшна, как черт, и нечего тут спорить. Подожди, — добавил он, приподнимаясь и пропуская левую руку под ягодицы, чтобы добраться до заднего кармана брюк. — Я сейчас тебе ее покажу, будешь блевать от омерзения.

После нескольких бесплодных попыток он опять сел.

— Повторяю, она страшна, как черт, поверь мне на слово. Я же не буду тебе врать, какой мне в этом интерес?

Лонжену стало любопытно.

— Она действительно такая страшная? — спросил он.

— Говорю тебе: как черт.

— А что в ней безобразного?

— Все. Сиськи до колен, а зад до пяток достает. А если б ты видел ее кривые ноги, кошмар! Она может мочиться, не раздвигая ног.

— Тогда, — сказал Лонжен, — ты мне ее перепульни, такая баба как раз для меня, я всегда вожжался только со страхолюдинами, красотки — для моего брата.

Гримо лукаво прищурился.

— Нет уж, я тебе ее не перепульну, мой дружочек. Потому что если я тебе ее отдам, не факт, что я найду другую, поскольку я тоже не красавец. Такова жизнь, — заключил он, вздохнув. — Нужно довольствоваться тем, что имеешь.

— «Такова, — запел Минар, — такова жизнь, которую ведут добрые монахи».

— Такова жизнь! — повторил Лонжен. — Такова жизнь! Мы мертвецы, вспоминающие свою жизнь и, сучья мать, жизнь у нас была не шибко красивая.

Гвиччоли бросил свой котелок ему в лицо. Котелок слегка коснулся щеки Лонжена и упал в таз.

— Смени пластинку! — злобно рявкнул Гвиччоли. — Мне тоже тошно, но я никому в душу с этим не лезу. Мы сейчас веселимся, усек?

Лонжен повернул к Матье отчаянные глаза.

— Уведи меня отсюда, — тихо сказал он. — Уведи меня отсюда!

Матье нагнулся, чтобы схватить его под мышки, но Лонжен извивался, как уж, и вывернулся. Матье потерял терпение.

— Мне это осточертело! — разозлился он. — Так ты идешь или нет?

Лонжен лег на спину и лукаво посмотрел на него:

— Тебе очень хочется, чтобы я ушел, а? Очень хочется?

— Мне наплевать. Я хочу только, чтобы ты решил наконец что-то одно.

— Что ж, — сказал Лонжен. — Выпей стаканчик. Пока я размышляю, у тебя есть время выпить.

Матье не ответил. Гримо протянул ему свою кружку. — Спасибо, — ответил Матье, отказавшись жестом.

— Почему ты не пьешь? — изумился Гвиччоли. — Здесь хватит на всех: тебе нечего стесняться.

— Просто не хочу. Гвиччоли засмеялся:

— Он говорит, что не хочет! Ты разве не знаешь, дурень, что мы банда пей-через-не-хочу?

— Нет, пить я не буду. Гвиччоли удивленно поднял брови:

— Почему они хотят, а ты нет? Почему? Он сурово посмотрел на Матье:

— Я тебя считал посмышленей. Деларю, ты меня разочаровываешь!