Уильям Фолкнер - Святилище Страница 25

— Да, мэм. Он говорит, что не…

— Иди, скажи этому су… Передай, что я… Нет, постой. — Мисс Реба тяжело поднялась, — Ответить такое мне, хотя я могу трижды посадить его в тюрьму.

Она заковыляла к двери, собачки суетились возле ее войлочных шлепанцев. Горничная последовала за ней и прикрыла дверь. Темпл было слышно, как мисс Реба бранит собачек, с ужасающей медлительностью спускаясь по лестнице. Потом все стихло.

Шторы, тихо шелестя, легко трепетали на окнах. Темпл услышала тиканье часов: Они стояли на каминной решетке, покрытой зеленой гофрированной бумагой. Часы были из раскрашенного фарфора, их поддерживали четыре фарфоровые нимфы. Там была всего одна стрелка, витая, позолоченная, находилась она между десятью и одиннадцатью, придавая остальной части циферблата недвусмысленное притязание, что он не имеет никакого отношения ко времени.

Темпл поднялась с кровати. Придерживая обернутое вокруг бедер полотенце, крадучись, направилась к двери, так напрягая слух, что глаза ее почти ничего не видели. Наступили сумерки; в тусклом зеркале — светлом прямоугольнике в темном конце комнаты — она мельком увидела свое отражение, похожее на тусклый призрак, бледную тень, движущуюся с запредельной таинственностью тени. Подошла к двери. Сразу же послышалось множество противоречивых звуков, сливающихся в одну угрозу, она принялась неистово шарить рукой по двери, нащупала засов и, выпустив полотенце, задвинула. Потом, отвернув лицо в сторону, подняла полотенце, побежала, бросилась в постель, натянула одеяло до подбородка и замерла, прислушиваясь к тайному шепоту своей крови.

В дверь долго стучали, но она не отвечала.

— Это доктор, милочка, — хрипло пропыхтела мисс Реба. — Иди открой. Будь умницей.

— Не могу, — ответила Темпл, голос ее звучал слабо, тихо. — Я в постели.

— Иди открой. Доктор хочет привести тебя в порядок, — она тяжело дышала. — Господи, хоть бы еще раз вздохнуть полной грудью. Я вот уже… Темпл услышала, как под дверью возятся собачки. — Милочка.

Темпл поднялась с кровати, придерживая полотенце. Бесшумно подошла к двери.

— Милочка, — сказала мисс Реба.

— Постойте там, — сказала Темпл. — Дайте мне вернуться в постель.

— Вот молодчина, — похвалила мисс Реба. — Я знала, что она будет умницей.

— Считайте до десяти, — сказала Темпл. — Ну что, будете считать? спросила она сквозь дверь. Беззвучно отвела засов, повернулась и побежала к кровати, торопливо шлепая босыми ногами.

Доктор был полноватым человеком с редкими вьющимися волосами. Его очки в роговой оправе нисколько не искажали глаз, словно в них не было линз и он косил их просто для вида. Темпл глядела на него, натянув одеяло до горла.

— Прогоните их, — прошептала она. — Пусть они уйдут.

— Ну-ну, — сказала мисс Реба. — Он приведет тебя в порядок.

Темпл вцепилась в одеяло.

— Если только маленькая леди позволит… — сказал доктор. На лбу его красовались залысины. В уголках рта залегли складки, губы были полными, красными, влажными. Карие, с металлическим блеском глаза за стеклами очков, напоминали крошечные велосипедные колеса на головокружительной скорости. Он протянул пухлую белую руку с масонским перстнем, поросшую до середины пальцев рыжеватым пушком. Прохладный воздух овеял нижнюю часть тела Темпл; глаза ее были закрыты. Лежа на спине и стискивая ноги, она начала плакать, безнадежно, смиренно, как ребенок в приемной дантиста.

— Ну-ну, — сказала мисс Реба. — Еще глоток джина, милочка. Тебе станет легче.

Потрескавшаяся штора, колеблясь, с легким шорохом о раму, впускала в комнату тусклые волны сумерек. Из-под шторы тягучими, словно дымовой сигнал, струйками, вплывал сизый сумрак, постепенно сгущающийся в комнате. На фарфоровых нимфах часов приглушенно мерцали гладкие округлости: колени, локти, бока, руки и груди в положениях чувственной лености. Уподобившееся зеркалу стекло однорукого, словно ветеран войны, циферблата, казалось, удерживало весь неподатливый свет, храня в своих тихих глубинах застывший жест уходящего времени. Половину одиннадцатого. Темпл лежала в постели, глядя на часы и думая о половине одиннадцатого.

На ней была просторная ночная рубашка из светло-вишневого крепдешина, черневшая на фоне постельного белья. Волосы, теперь уже расчесанные, лежали беспорядочной массой; лицо, шея и выпростанные из-под одеяла руки казались серыми. После того как все ушли, она какое-то время лежала, укрывшись с головой. Ей было слышно, как затворилась дверь, как они спускались по лестнице, в тусклом коридоре мягкий несмолкающий голос доктора и тяжелое дыхание мисс Ребы стали невнятными, потом затихли. Тогда она соскочила с кровати, подбежала к двери, задвинула засов, побежала назад, укрылась с головой и лежала, пока не стало нечем дышать.

Последний желтоватый свет лежал на потолке и верхней части стен, уже сливаясь с красным из-за частокола высотных зданий Мейн-стрит, чернеющих на фоне закатного неба. Темпл смотрела, как он блекнет, поглощаемый непрерывными колебаниями шторы. Она видела, как остатки света сконденсировались в циферблате и его круг из отверстия в потемках превратился в диск, висящий в пустоте, в первобытном хаосе, а потом — в кристальный шар, вмещающий в своих недвижных, загадочных глубинах упорядоченный хаос непостижимого темного мира, старые раны, бешено кружась, уносились с его изрубцованных боков во мрак, где таились новые бедствия.

Темпл думала о половине одиннадцатого. В это время все девушки одевались к танцам, кроме пользующихся наибольшим успехом и не боящихся опоздать. Воздух бывал насыщен паром после недавнего купания, в лучах света, словно мякина на чердаке амбара, кружилась пудра, они разглядывали друг друга, сравнивали, болтали, было бы хуже или нет, если выйти на публику в таком виде. Многие помалкивали, главным образом коротконогие. Некоторые из них были недурны собой, но все же отмалчивались. Почему — не объясняли. Самая неприглядная из всех заявила, что парни находят всех девушек уродливыми, если они не одеты. Сказала, что Змий несколько дней видел Еву и не обращал на нее внимания, пока Адам не заставил ее надеть фиговый листок. «Откуда ты знаешь?» — спросили ее, и она сказала, что Змий был там раньше Адама, потому что его первого изгнали из рая; он все время был там. Но девушки имели в виду не это и спрашивали: «Откуда ты знаешь?», и Темпл вспомнила, как та попятилась к туалетному столику, а все остальные, причесанные, с пахнущими ароматным мылом плечами, окружили ее кольцом, в воздухе плавала пудра, взгляды их были словно ножи, и казалось, на ее теле видны места, которых взгляды касались, глаза девушки на некрасивом лице были решительны, испуганны и дерзки, все приставали к ней: «Откуда ты знаешь», пока она не сказала, а потом подняла руку и поклялась, что с ней это было. Тут самая юная повернулась и выбежала. Заперлась в уборной, и было слышно, как ее там рвет.

Темпл подумала о половине одиннадцатого утра. Воскресенье, пары неторопливо идут к церкви. Глядя на еле видный застывший жест часов, она вспомнила, что еще воскресенье, то самое воскресенье. Может быть, на часах половина одиннадцатого утра, та самая половина одиннадцатого. Тогда я не здесь, подумала она. Это не я. Я в университете. У меня свидание с… и стала припоминать, с кем же из студентов она должна встретиться. Но вспомнить не смогла. Все свидания она записывала в шпаргалке по латыни, и не приходилось вспоминать, с кем они назначены. Едва она успевала одеться, за ней кто-нибудь заходил. Значит, надо встать и одеться, сказала она, глядя на часы.

Темпл встала и неторопливо прошлась по комнате. Взглянула на циферблат, но, хотя там ей были видны беспорядочно трепещущие, искаженные геометрические миниатюры света и тени, себя она не видела. Из-за ночной рубашки, подумала она, глядя на свои руки, на грудь, проглядывающую из-под слившегося с темнотой одеяния, на белые пальцы ног, попеременно то появляющиеся, то исчезающие на ходу.

В комнате еще сохранялось немного света. Темпл заметила, что слышит тиканье своих часиков; слышит вот уже долгое время. Обнаружила, что дом полон приглушенных звуков, проникающих в комнату невнятно, словно бы издали. Где-то негромко и пронзительно зазвенел звонок; кто-то в шуршащем платье поднимался по лестнице. Ноги прошаркали мимо двери, поднялись на другую лестницу и затихли. Темпл прислушалась к тиканью часиков. Под окном, заскрежетав шестернями, тронулась машина. Снова зазвенел звонок, пронзительный и долгий. Она заметила, что в комнату проникает слабый свет от уличного фонаря. Потом поняла, что уже ночь и тьма снаружи полна городских шумов.

Темпл услышала, как собачки карабкаются по лестнице. Они подбежали к двери и замерли, стало удивительно тихо; так тихо, что она почти видела, как они сидят в темноте, прижавшись к стене, и смотрят на лестницу. Одну из них зовут Мистер какой-то, думала Темпл, ожидая услышать на лестнице шаги мисс Ребы. Но то оказалась не мисс Реба; они приближались слишком легко и размеренно. Дверь отворилась; собачки ворвались двумя бесформенными пятнами, бросились под кровать и, поскуливая, спрятались там.