Уильям Фолкнер - Шум и ярость Страница 25

– Что, Анс, поймали-таки? – сказал он.

– Поймали, судья…

Судья раскрыл пыльный гроссбух, поближе придвинул, ткнул ржавое перо в чернильницу, во что-то угольное, высохшее.

– Послушайте, мистер, – сказал Шрив.

– Фамилия и имя подсудимого? – произнес судья.

Я сказал. Он неторопливо занес в свой гроссбух, с невыносимым тщанием корябая пером.

– Послушайте, мистер, – сказал Шрив. – Мы его знаем. Мы…

– Соблюдать тишину в суде! – сказал Анс.

– Заглохни, Шрив, дружище, – сказал Споуд. – Не мешай процедуре. Все равно бесполезно.

– Возраст? – спросил судья. Я сказал возраст. Он записал, шевеля губами. – Род занятий? – Я сказал род занятий. – Студент, значит, гарвардский? – сказал судья. Слегка нагнул шею, чтобы поверх очков взглянуть на меня. Глаза холодные и ясные, как у козла. – Вы с какой это целью детей у нас похищать вздумали?

– Они спятили, судья, – сказал Шрив. – Тот, кто его смеет в этом обвинять…

Джулио встрепенулся.

– Спятили? – закричал он. – Что, не поймал я его? Что, не видел я собственными гла…

– Лжете вы! – сказал Шрив. – Ничего вы не…

– Соблюдать тишину в суде! – возвысил голос Анс.

– Утихомирьтесь-ка оба, – сказал судья. – Если еще будут нарушать порядок, выведешь их, Анс. – Замолчали. Судья посозерцал Шрива, затем Споуда, затем Джеральда. – Вам знаком этот молодой человек? – спросил он Споуда.

– Да, ваша честь, – сказал Споуд. – Он к нам из провинции приехал учиться. Он и мухи не обидит. Я уверен, ваш полисмен убедится, что задержал его по недоразумению. Отец у него деревенский священник.

– Хм, – сказал судья. – Изложите нам свои действия в точности, как было. – Я рассказал, он слушал, не сводя с меня холодных светлых глаз. – Что, Анс, похоже оно на правду?

– Вроде похоже, – сказал Анс. – Эти иностранцы чертовы.

– Я американец, – сказал Джулио. – Я имею документе.

– А девочка где?

– Он ее домой отослал.

– Она что – испуганная была, плакала и все такое? Да нет, покамест этот Джулио не кинулся на задержанного. Просто шла с ним к городу береговой тропинкой. Там мальчишки купались, показали нам, в котором направлении.

– Это недоразумение, ваша честь, – сказал Споуд. – Дети и собаки вечно вот так за ним увязываются. Он сам не рад.

– Хм, – сказал судья и занялся созерцаньем окна. Мы на судью смотрим. Слышно, как Джулио почесывается. Судья обернулся к нему.

– Вот вы – вы согласны, что девочка не потерпела ущерба?

– Не потерпела, – хмуро сказал Джулио.

– Вы небось бросили работу, чтоб бежать на поиски?

– А то нет. Я бросил. Я бежал. Как шпаренный. Туда – смотрю, сюда смотрю, потом один говорит, видал, как он ей кушать давал. И с собой брал.

– Хм, – сказал судья. – Думается мне, что ты, сынок, обязан возместить Джулио за отрыв от работы.

– Да, сэр, – сказал я. – Сколько?

– Доллар, думается.

Я Дал Джулио доллар.

– Ну, и с плеч долой, – сказал Споуд. – Полагаю, вачесть, что теперь ему можно восвояси? Судья и не взглянул на Споуда.

– А что, Анс, далеко пришлось вам за ним бежать?

– Две мили самое малое. Часа два ухлопали на розыск.

– Хм, – сказал судья. Задумался. Смотрим на него, на его сивый хохол, на сидящие низко на носу очки. На полу желтый прямоугольник окна медленно растет, достиг стены, всползает по ней. Пылинки пляшут, снуют косо. – Шесть долларов.

– Шесть долларов? – сказал Шрив. – Это за что же?

– Шесть долларов, – повторил судья. Глаза его скользнули по Шриву, опять на меня.

– Но послушайте, – сказал Шрив.

– Заглохни, – сказал Споуд. – Плати, приятель, и идем отсюда. Нас дамы ждут. Найдется у тебя шесть долларов?

– Да, – сказал я. Дал судье шесть долларов.

– Дело слушанием кончено, – сказал он.

– Возьми квитанцию, – сказал Шрив. – Пусть даст расписку в получении.

Судья мягко поглядел на Шрива.

– Дело слушанием кончено, – сказал он, не повышая тона.

– Будь я проклят, если… – начал Шрив.

– Да брось ты, – сказал Споуд, беря его под локоть. – До свидания, судья. Премного вам благодарны. – Когда мы выходили из дверей, снова бурно взлетел голос Джулио, затем стих. Карие глазки Споуда смотрят на меня с насмешливым, холодноватым любопытством. – Ну, приятель, надо думать, с этих пор ты ограничишь свою растлительскую деятельность пределами города Бостона?

– Дурень ты несчастный, – сказал Шрив. – Какого черта ты забрел сюда, связался с этими итальяшками?

– Пошли, – сказал Споуд. – Нас там заждались уже.

Миссис Блэнд сидит в машине, занимает девушек беседой. Мисс Хоумс и мисс Дейнджерфилд; бросив слушать миссис Блэнд, они снова воззрились на меня с изящным и любознательным ужасом. На белых носиках вуальки приотвернуты, и глаза за сеткой зыбкие, загадочные.

– Квентин Компсон, – произнесла миссис Блэнд. – Что бы сказала ваша мать? Молодому человеку свойственно попадать в переплеты, но – арестантом по улице, пешком, под конвоем какого-то сельского полисмена? В чем они обвиняли его, Джеральд?

– Ни в чем, – сказал Джеральд.

– Вздор. Ответьте вы мне, Споуд.

– Он пытался похитить ту маленькую замарашку, но был вовремя схвачен, – сказал Споуд.

– Вздор, – сказала миссис Блэнд, но голосом угасающим как бы, и уставилась на меня, а девушки тихо и согласованно ахнули. – Чепуха, – бодро сказала миссис Блэнд. – Выдумка в духе этих невежественных простолюдинов-северян. Садитесь в авто, Квентин.

Мы со Шривом поместились на двух откидных сиденьях. Джеральд завел мотор, сел за руль, мы тронулись.

– А теперь, Квентин, извольте рассказать мне, из-за чего весь этот глупый сыр-бор, – сказала миссис Блэнд. Я объяснил; Шрив гневно сутулится на откидном сиденье, а Споуд снова развалился рядом с мисс Дейнджерфилд.

– Пикантность здесь в том, как ловко все это время Квентин дурачил нас всех, – сказал Споуд. – Мы его считаем юношей примерным, которому каждый может доверить родную дочь, и вдруг нате вам – полиция разоблачает его черные делишки.

– Перестаньте, Споуд, – сказала миссис Блэнд. Мы спустились к реке, и через мост, и проезжаем дом, где розовое платье висит в окне. – Это вам за то, что не прочли моей записки. Почему вы не вернулись, не прочли ее? Мистер Маккензи ведь сказал вам, что вас ждет письмо.

– Да, мэм. Я намеревался, но так и не зашел к себе.

– А мы бы сидели и ждали вас не знаю сколько времени, если бы не мистер Маккензи. Он сказал, что вы не зашли за письмом и мы пригласили его третьим кавалером вместо вас. Разумеется, мы и так всегда рады вам, Мистер Маккензи. – Шрив молчит. Скрестил руки, сердитый взгляд устремлен вперед, мимо каскетки Джеральда, английские спортсмены-автомобилисты носят такие каскетки. По словам миссис Блэнд. Миновали дом и три соседних, а во дворе четвертого, в воротах, стоит та девчушка. Без хлеба уже, и по лицу разводы, точно сажей.

Я помахал рукой – не отвечает, только тихо поворачивает голову за машиной, смотрит не мигая вслед. Едем вдоль стены, тени наши бегут по стене, потом на обочине мелькнул лоскут газеты, и меня снова начал разбирать смех. К горлу подступило, и я стал глядеть в листву деревьев, где косо просвечивал день, стал думать про тень клонящийся, про пташку, про мальчишек в реке. Но смех одолевал, я понял, что заплачу, если буду сдерживаться чересчур, и стал думать уже думанное: что я давно уже недевствен, раз столько их бродит в тени, головками девичьими шепчут, затаясь по тенистым местам, и оттуда на меня слова, и духи, и глаза, невидимые, ощутимые; но если все это до того просто, то ничего оно не значит, а если ничего не значит, то из-за чего тогда я… И миссис Блэнд сказала: «Вы что, Квентин? Ему нехорошо, мистер Маккензи?» – и Шрив пухлыми пальцами тронул меня за колено, а Споуд заговорил, и я перестал сдерживаться.

– Если ему мешает корзина с бутылками, то пододвиньте ее к себе, мистер Маккензи. Я захватила корзину вина, поскольку считаю, что молодым джентльменам пить следует виноградные вина, хотя отец мой, дед Джеральда «ни разу Ты ведь ни разу еще» В серой тьме растворено немного света Руками

– Было бы вино, а уж джентльмены не откажутся, – сказал Споуд. – Верно, Шрив? – обхватила колени себе голова запрокинута На лице на горле запах жимолости сплошь разлит

– И от пива тоже, – сказал Шрив. Снова тронул за колено. Я снова убрал ногу. как тонкий слой сиреневой краски Все о нем говорит заслоняя себя им

– Тогда ты не джентльмен, – сказал Споуд. и очертания ее не сумраком уже размыты

– Нет, я канадец, – сказал Шрив. все о нем да о нем Мигают весла движут его переблесками у английских автомобилистов такие каскетки а время несется внизу и только они двое очертаньем слитным навсегда Он в армии служил и людей убивал

– Обожаю Канаду, – сказала мисс Дейнджерфилд. – Дивная страна.

– А одеколон тебе пить приходилось? – спросил Споуд, одной рукой он мог поднять ее на плечо себе и унести бегом Бегом