Дилан Томас - Портрет художника в щенячестве Страница 25

– Лу ожидает мистера О'Брайена, хоть это неважно, – сказала Марджори. – Это ее дружок-папашка из Ирландии.

– Вы любите мистера О'Брайена? – шепнул молодой человек.

– С чего ты взял, Джек?

Он себе представил мистера О'Брайена: остроумный, высокий, средних лет господин, тронутая сединой волнистая шевелюра, пятнышко усиков над верхней губой, сверкающее обручальное кольцо, мешки под зоркими глазами, китовым усом подбитый светский щеголь, – ужасный возлюбленный Лу мчит к ней сейчас напролом по безветренным улицам в служебном авто. Молодой человек сжал кулак на столе посреди пустых бутылок, в горячей глубине руки укрывая Лу.

– Я угощаю! – сказал он. – Еще! Наливайте полней! Миссис Франклин сачкует!

– Отродясь я не сачковала!

– Ох, Лу, – сказал он, – как мне хорошо с тобой!

– Гули-гули! Послушайте голубочков!

– Пусть поворкуют, – сказала Марджори, – ворковать я тоже умею. Гули-гули!

Бармен удивленно озирался. Поднял руки ладонями кверху, голову склонил к плечу:

– Да у нас тут полно птиц!

– Эмералд сейчас яичко снесет, – сказал он, когда миссис Франклин вся затряслась на стуле.

Бар оживлялся. Пьяный проснулся и убежал, оставя кепку в бурой луже. Он осыпал с волос опилки. Маленький старый круглый краснорожий весельчак сидел напротив молодого человека и Лу, которые держали руки под столом и дотрагивались друг до друга коленками.

– Какая ночь для любви! – говорил старикашка. – В такую вот ночь Джессика смылась от богатого еврея. Откуда это – знаете?

– «Венецианский купец», – сказала Лу, – но вы же ирландец, мистер О'Брайен.

– А я готов был поклясться, что вы высокий и с усиками, – сказал молодой человек строго.

– Что мы предпочитаем, мистер О'Брайен?

– Коньячок с утра пораньше, миссис Франклин.

– Я ведь тебе не описывала мистера О'Брайена. Да ты грезишь! – шепнула Лу. – Ах, если б эта ночь никогда не кончалась!

– Только не здесь. Не в баре. В какой-нибудь комнате, где большая кровать.

– Кровать в баре, – сказал старикашка. – Простите, что подслушал, но я всегда о таком мечтал. Вы только подумайте, миссис Франклин.

Бармен выскочил из-за стойки:

– Пора и честь знать, джентльмены и все остальные!

Трезвые незнакомцы отбыли под хохот миссис Франклин. Погасли лампы.

– Лу, ты меня не потеряй.

– Я ж тебя за руку держу.

– Сожми – крепче, крепче, чтобы больно.

– Лучше шею ему сверни, – сказала миссис Франклин во тьме. – Не в обиду ему будь сказано.

– Марджори руку ударила, – пропела Марджори. – Пошли из этой тьмы. Хэролд как тать в ночи.

– А эта девушка наш проводник.

– Давайте – берем по бутылке каждый и едем к Лу, – сказала Марджори.

– Я оплачиваю, – сказал мистер О'Брайен.

– А теперь ты меня не потеряй, – шепнула Лу. – Держись за меня, Джек. Они не засидятся. Ох, мистер Христос, хоть бы нам одним остаться – ты да я.

– Правда? Ты да я?

– Ты да я да мистер Месяц.

Мистер О'Брайен открыл дверь бара:

– Погружайтесь в «ролле», девочки. А джентльмены позаботятся о лекарстве.

Молодой человек ощутил на губах летучий поцелуй, и Лу выскочила следом за Марджори и миссис Франклин.

– Как насчет скинуться на спиртное? – сказал мистер О'Брайен.

– Глядите, что я в сортире нашел, – сказал бармен. – Сидит на толчке и поет. – Он вышел из-за стойки с повисшим у него на руке пьяным.

И все погрузились в машину.

– Первый пункт – дом Лу.

Молодой человек, на коленях у Лу, видел смутный, кружа убегавший назад город, дымно-синие промельки жужжащих, ощетиненных доков, разбег светающих, на глазах все длиннее вытягивающихся бедных кварталов, подмигивающие витрины, гаснущие одна за другой. Пахло духами, пудрой и телом. Он случайно задел локтем пышный бюст миссис Франклин. На бедрах ее, как на перине, перекатывался пьяный. Его подбрасывало и трясло на бренной женской плоти. Груди, ноги, животы, руки согревали и нежили его. Сквозь ночь, к постели Лу, к немыслимому завершению погасающего праздника, их промчало мимо черных домов и мостов, мимо какой-то станции в облаке дыма, по крутой улочке, озаренной тусклым фонарем и забранной в верхней части перильцами, и вынесло на пустырь, где посреди кранов, стремянок, столбов, балок, тачек и груд кирпича стояла одинокая многоэтажка.

К жилищу Лу вели крутые, сбивчивые, бесконечные ступеньки. Перед запертыми дверями сушилось на перилах белье. Миссис Франклин, карабкаясь в хвосте со своим пьяным, угодила ногой в ведро, откуда выскочил ликующий кот. Лу провела молодого человека за руку по коридору с фамилиями на дверях, чиркнула спичкой, шепнула:

– Это будет недолго. Потерпи. Будь поласковей с мистером О'Брайеном. Вот. Сюда. Заходи сперва ты. Ну, будь гостем, Джек!

Она снова его поцеловала – на пороге своего дома.

– Это залог.

Включила свет, и он гордо шагнул с нею вместе к ней в комнату, которая ему не будет чужой, и увидел широкую кровать, граммофон на стуле, притаившийся в углу умывальник, газовую горелку, запертый буфет и ее фотографию в картонной рамке на комоде без ручек. Тут она ест и спит. Лежит всю ночь на двуспальной кровати, бледная, в локонах, спит на левом боку. Когда он с ней навсегда останется вместе, он не позволит ей спать. Чтоб не видела снов. Чтоб никогда не лежал с ней и не любил ее другой мужчина. Он расправил пятерню на ее подушке.

– Надо же! Жить на верху Эйфелевой башни! – сказал, вваливаясь, бармен.

– Ну и лесенка! – сказал мистер О'Брайен, – Зато когда уж дойдешь – уютно и мило.

– Это кому повезет дойти! – сказала миссис Франклин. – Я лично чуть концы не отдала. Старый зараза тонну весит. Да ложись ты на пол и дрыхни. Старый зараза! – сказала она нежно. – Как зовут-то тебя?

– Эрни. – Пьяный поднял руку, защищая лицо.

– Никто не собирается тебя кусать, Эрни. Эй, дайте ему виски глотнуть! Осторожно! Куртку не облей! Завтра выжимать ее будешь. Задерни ты шторы, Лу. Глаза б мои не смотрели на этот проклятый месяц.

– Что, грустные мысли навевает, миссис Франклин?

– А я люблю месяц, – сказала Лу.

– Какой же юный влюбленный не любит луну, – сказал мистер О'Брайен и с неотразимой улыбкой потрепал молодого человека по руке. У самого у него рука была красная и волосатая. – Я с одного взгляда понял, что Лу и этот юноша созданы друг для друга. По глазам увидел. Ах ты Господи! Не такая уж я старая калоша, чтоб не разглядеть у себя под носом любовь. Что скажете, миссис Франклин? Вы заметили? А вы заметили, Марджори?

В долгой паузе Лу вынимала из буфета рюмки, будто не слыша мистера О'Брайена. Задернула шторы, изгнала луну, села на краешек кровати, поджав под себя ноги, оглядела, как постороннюю, себя на фотографии и сложила руки, как тогда, при первой их встрече в саду, еще до поклонения молодого человека.

– Тихий ангел пролетел, – сказал мистер О'Брайен. – Все как воды в рот набрали! Может, я сказал что-то не то? Эх, пить будем, гулять будем, однова живем! Интересно, для чего я понакупил этих чудесных блестящих бутылочек?

Бутылки открывали. Пустые ставили на камин. Виски лилось рекой. Хэролд и Марджори в задравшемся платье сидели вместе в одном кресле. Миссис Франклин, покоя на коленях голову Эрни, пела «Невесту пастушка» хорошо поставленным нежным контральто. Мистер О'Брайен отбивал такт ногой.

Я хочу обнять Лу, думал молодой человек, глядя, как мистер О'Брайен топает и улыбается, а бармен подминает Марджори. Голос миссис Франклин сладко журчал в комнате, где им бы лежать с Лу в белой постели, без этой хохочущей компании, наблюдающей, как они тонут. Вместе идти ко дну, с одним камнем на одном прохладном, сросшемся теле, падать в белое, пустое море, чтоб никогда уж не всплыть. Сидя с ним рядом на их брачном ложе, так близко, что слышала, как он дышит, она была от него дальше, чем до того, как они познакомились. Тогда у него было все, кроме ее тела, сейчас она два раза поцеловала его – и все исчезло, кроме этого вступления. Быть поласковей с мистером О'Брайеном. Железной рукой стереть эту старую обволакивающую улыбку. Ниже, ниже погружать. Топить Хэролда с Марджори, бросить их, как китов, к ногам мистера О'Брайена.

Хоть бы уж свет погас. В темноте они с Лу могли бы залезть под одеяло и притвориться мертвыми. Кому они нужны – мертвые, недвижные, беззвучные? Пусть себе орут на головокружительной лестнице, пусть тычутся во тьме по тесным, заставленным коридорам и вываливаются в ночь и рыщут среди кранов, стремянок, среди тоскливых развалин. В сочиненной тьме раздавался уже голос мистера О'Брайена: «Лу! Ты где? Ответь! Лу! Лу!» – и полое эхо в ответ: «Ау!» – а ее губы в прохладном ущелье постели тайком ласкали другое имя, и он чувствовал, как они шевелятся.

– Очень даже мило спела, Эмералд, и слова ничего. Н-да-с, пастушок что надо, – сказал мистер О'Брайен.

Эрни на полу завел песню грубым, хриплым голосом, миссис Франклин зажала ему рот, он стал лизать и нюхать ее ладонь.