Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения Страница 26

Мы сели на трамвай в Хонго-сантёмэ. Мы взяли билеты до Цукидзи с пересадкой в Хибия, но было бы слишком грустно расстаться вот так, даже не перемолвившись словом, поэтому мы не сговариваясь решили, отказавшись от трамвая, идущего на Цукидзи, пройтись пешком. Словно бы обращаясь к М. за советом, я рассказал ей, что, несмотря на учёбу на экономическом факультете, в будущем я хотел бы заниматься литературой. Рассказал о романе, который в то время писал, не ставя перед собой цели непременно его опубликовать. С жаром пересказал ей содержание и главные темы. К решению взяться за роман меня подтолкнуло чтение "Исследования добра" профессора Нисиды, и я хотел бы посвятить его Арисиме, которого боготворил. Я ещё не показывал Арисиме ничего из того, что написал, но как только завершу роман, обязательно дам ему на прочтение… Как самый настоящий эгоист, не обращая внимания на присутствие брата, я с жаром рассказывал М. о своих творческих планах, но как же мне было при этом досадно, что я не могу себе позволить говорить ни о чём другом!

— Я бы тоже хотела попробовать что-нибудь написать, — кивнула мне М.

Я в душе обрадовался, истолковав её слова как одобрение моих планов на будущее. Я посоветовал ей, если не получится с романом, попробовать написать книжку для детей. Мы не прельстились прогулкой по Гиндзе с её бесчисленными ресторанами и, свернув в сторону, довольно быстро добрались до пристани в Цукидзи.

Вскоре начались экзамены на второй курс.

По окончании экзаменов я решил признаться мадам С. в своей любви к М. Но как это сделать? Конечно, я мог подстеречь момент, когда господин С., запретивший мне являться, уйдёт из дому, войти и встретиться один на один с его супругой, но такая расчётливая хитрость была мне отвратительна, представляясь чуть ли не преступлением, а посему у меня было мало шансов увидеться с мадам С.

Я люблю М… Хочу когда-нибудь на ней жениться… Пусть С. проклянёт меня на вечные времена, но мадам меня простит и благословит наш союз. С этими мыслями я написал мадам откровенное письмо и послал на адрес усадьбы. Через некоторое время пришёл короткий ответ, в котором мадам назначала мне встречу в такой-то день в такой-то час в зале ожиданий железнодорожной станции Симбаси.

В назначенное время я пришёл в зал ожиданий. Мадам в углу зала читала утренний выпуск газеты. Увидев меня, она вскочила и с ходу предложила следовать за ней, ни словом не упоминая о моём письме. Мы сели на поезд и доехали до станции Итигая. Перешли через мост, прошли немного направо вдоль железнодорожных путей, после чего, свернув налево, начали подниматься вверх по склону. Дивясь, я следовал за мадам. Поднимаясь, она заговорила:

— Что бы ни происходило в моей жизни, я всегда советуюсь с физиономистом. И по поводу работы мужа, и о будущем детей. Ничего не решаю без его совета. Я и всех своих детей сюда водила…

Её слова прозвучали так странно, так сильно они меня поразили в тот момент, что и сейчас, когда пишу об этом, слышу, как стучат гэта мадам, грациозно поднимающейся вверх по склону, вижу, как, учащённо дыша, торопится она взойти на холм…

Достигнув середины склона, мы свернули на узкую тропинку и вошли в уединённый дом, окружённый соснами, густые ветви которых заглядывали внутрь ворот. У входа на металлической табличке значилось: "Физиономист такой-то".

Навстречу нам вышел секретарь и, едва увидев мадам, сказал:

— Учитель давно вас ждёт.

Наверное, о встрече они договорились по телефону. Мадам повела меня на второй этаж так, как будто была у себя дома. Оставив меня в комнатке, примыкавшей к лестнице, она раздвинула фусуму[56] и проследовала в соседнюю комнату. Должно быть, там и находился физиономист. Я пил чай, принесённый секретарём, когда она позвала меня. Посредине стоял большой стол красного сандалового дерева. За ним сидел пухлый старичок лет шестидесяти с аккуратно зачёсанными на лысину седыми волосами, в очках, норовивших соскочить с носа. Что-то плебейское было в его моложавом, припухлом лице. Старик уставился на меня так, что стало не по себе. Мадам предложила мне подойти к нему поближе. Только сейчас я вдруг понял, что она привела меня сюда для того, чтобы этот вульгарный физиономист вынес мне свою оценку. Старик взял со стола длинную металлическую линейку, поднялся, подошёл ко мне и, присев на корточки, принялся измерять с помощью этой линейки мою голову и лицо. Расстояние между ушами и ртом, высоту затылочной кости… Бормоча что-то невнятное, он занимался этим минут двадцать, затем вновь сел за сандаловый стол и важным тоном сказал:

— Госпожа, касательно того, о чём вы мне говорили, думаю, будет лучше воздержаться.

Он многозначительно посмотрел в её сторону.

— Вот как?

— Характер устойчивый, твёрдый, голова работает хорошо. Нрав замкнутый, чуждый внешних эффектов…

— Он сейчас учится на экономическом факультете, но, кажется, хочет заняться литературой…

— Те, кто занимается литературой, рискуют впасть в пессимистическую философию. Если бы он имел дело с техникой, то добился бы успеха.

Сидя навытяжку, я слушал эту галиматью. Странно подумать, но здесь, сейчас решалась моя судьба. И дураку было понятно, что означали только что сказанные физиономистом слова "Лучше будет воздержаться." Мадам, заплатив какую-то сумму, вышла от физиономиста как будто успокоившись, а у меня на душе скребли кошки.

Я сомневался в религии моего отца, считая её суеверием. Но я не мог относиться к ней с пренебрежением, поскольку он поставил на карту свою жизнь, принеся всего себя в жертву своим убеждениям. А мадам, которую я почитал как свою мать, не марая рук, с преспокойным сердцем решала мою судьбу, выслушивая какого-то паршивого физиономиста! И мне не оставалось ничего другого, как безучастно наблюдать за этим попранием человеческого достоинства. Я был в ярости. Я был удручён. Мы вышли к железнодорожным путям, и мадам как ни в чём не бывало сказала:

— Мне надо пройтись по магазинам, а вам куда?

В ту минуту моё лицо, наверное, было иссиня-белым от внутреннего напряжения.

Теперь я доподлинно знал, что в отношениях с М. не только господин С., но и мадам С. не на нашей стороне. До сих пор, размышляя об узах брака, я мечтал о том, чтобы, женившись, принести счастье не только своей супруге, но и её родным и близким. Теперь же я не только испытывал сомнение в том, что смогу составить счастье М., но и от её родителей ждал одного только проклятья. Участь моя была безрадостна. Но, поскольку женитьба в любом случае могла состояться лишь после окончания университета, я сжал волю в кулак и решил ради своей любви употребить все силы на самоусовершенствование. И таким образом применить к себе то, что я заявлял в "Письме безнадёжно влюблённого", написанном в пору моей учёбы в лицее. Разумеется, я рассказал о своём решении и о своих горестях И. Он сразу предположил, что чета С. противится моему браку только потому, что я сын бедного рыбака, и, утешая меня, сказал:

— Попробую сосватать тебя в качестве своего сына.

Много позже я узнал, что это привело к другому недоразумению. М. решила, что я заделался приёмным сыном богатого промышленника.

В это время — я только что перешёл на третий курс — мой друг Кикути готовился к сдаче экзаменов на гражданского чиновника и уговорил меня заняться вместе с ним за компанию. Кикути учился на юридическом и после окончания учёбы мечтал остаться в университете, поэтому ему не было нужды сдавать экзамен на чиновника высшего разряда, но он заявил, что хочет изучить в целом правовую систему Японии. Я тоже не собирался становиться чиновником, и никакой необходимости сдавать экзамен у меня не было, но я всё-таки решил вместе с ним изучить законодательство.

В университете почти не осталось обязательных лекционных курсов, и мне казалось, что я в праздности растрачиваю последний год своей студенческой жизни, к тому же мне захотелось, пользуясь случаем, изучить законодательство, регламентирующее общественную жизнь Японии. С другой стороны, мною двигало желание отвлечься от бесполезных страданий по поводу М., сосредоточиться хоть на чём-нибудь другом.

Почти все наши однокурсники, собиравшиеся стать гражданскими чиновниками, перейдя на третий курс, постарались сразу же уехать подальше от столичной жизни, чтобы лучше подготовиться к экзаменам. Я тоже подумал, что для занятий нам надо бы куда-нибудь уехать, но Кикути, так же как и я, был не слишком богат, поэтому мы не могли, подобно другим, позволить себе жизнь на каком-нибудь горячем источнике или ещё где-нибудь в горах.

Здесь мне, наверное, надо несколько подробнее рассказать о моём друге.

Мы подружились ещё в лицее, и я всегда считал его своим нравственным ориентиром. По сей день, когда в моей жизни случается кризис, я вспоминаю о нём, прежде чем принять какое-либо решение. В самые горестные дни я находил утешение, глядя на его благостное лицо. Порой мы устраивали состязание в учёбе. Всё это побудило меня при публикации романа "Судьбоносные дни", написанного в память о моей юности, посвятить его Кикути в знак нашей дружбы. Провести вместе с таким другом последний год студенческой жизни было немыслимым счастьем, поэтому я решил готовиться к экзаменам на чиновника.