Герман Мелвилл - Ому Страница 26

Впрочем, по ней путешествуют не только пешком, так как теперь на острове вполне достаточно лошадей. Их завезли из Чили; обладая веселым живым покладистым нравом, свойственным испанской породе, они вполне соответствуют вкусам островитян высших сословий, ставших прекрасными наездниками. Миссионеры и вожди путешествуют только верхом; в любое время дня вы можете видеть, как знатные таитяне мчатся во весь опор. Подобно жителям Сандвичевых островов, они скачут на манер индейцев-поуни.[61]

Много миль прошел я по Ракитовой дороге, и мне никогда не надоедало любоваться постоянно менявшимся пейзажем. Но куда бы она ни вела вас — по лесистой ли равнине, или вдоль поросших травой ущелий, или через холмы с покачивающимися на ветру пальмами, яркое синее море с одной стороны и зеленые вершины гор с другой никогда не исчезали из виду.

Глава XXXI

«КАЛАБУСА БЕРЕТАНИ»

Пройдя от деревни с милю, мы остановились.

Это было чудесное место. Здесь у подножия покрытого зеленью склона протекала горная речка. В одном направлении она журча стремилась под уклон и вдали, разлившись по усеянному мелкими блестящими раковинами пляжу, тонкими струями впадала в море; в другом тянулось длинное ущелье, в котором глаз с трудом мог проследить сверкающую извилистую нить, терявшуюся в тени и зелени.

Участок возле дороги был огорожен низким каменным забором грубой кладки, а позади на верхнем краю склона стояла большая туземная хижина овальной формы с ослепительно белой тростниковой крышей.

— Калабуса! Калабуса беретани! (английская тюрьма[62]) — крикнул наш провожатый, указывая на здание.

Так оно называлось в отличие от подобных же учреждений в деревне Папеэте и ее окрестностях, потому что в течение последних нескольких месяцев консул приспособил его в качестве места заключения для проштрафившихся матросов с английских судов.

Несмотря на романтический вид, здание при ближайшем знакомстве оказалось очень мало пригодным для жилья. Коротко говоря, это был просто недавно построенный и еще не законченный остов, со всех сторон открытый ветру. Тут и там, даже под крышей, пучками росла трава. Единственной мебелью были «колодки» — неуклюжая махина для предупреждения побега, которая, насколько мне известно, в большинстве стран уже вышла из моды. Она сохранилась, однако, у испанцев в Южной Америке; оттуда таитяне, по-видимому, и позаимствовали это приспособление, так же как и название, которым они обозначают все места, где содержатся заключенные.

Колодки представляли собой не что иное, как два толстых деревянных бруса длиной футов в двадцать и совершенно одинаковых. Один лежал на земле, а второй клался сверху; в обоих через равные промежутки имелись совпадавшие между собой полукруглые вырезы, назначение которых было понятно с первого взгляда.

Тем временем наш провожатый сообщил, что его зовут «капин Боб» (капитан Боб); он оказался милейшим и добродушнейшим созданием. Это имя ему очень подходило. С самого начала старик нам так понравился, что мы с радостью признали его своим начальником.

Когда мы вошли в помещение, он заставил нас натаскать охапки сухих листьев и устроить из них ложе позади колодок. Затем ствол небольшой кокосовой пальмы пристроили в качестве изголовья — довольно жесткого, но туземцы к такому привыкли. Вместо подушки они пользуются чуркой с выдолбленным в ней углублением, стоящей на четырех низких ножках — чем-то вроде скамеечки для головы.

Закончив все приготовления, капитан Боб приступил к «устройству» нас на ночь. Верхний брус с одного конца приподняли и уложили нас так, что лодыжки очутились в полукруглых выемках нижнего бруса, после чего верхний опустили; наконец, оба бруса скрепили, надев на них по краям старые железные кольца. Все эти манипуляции совершались под громкий смех туземцев и немало позабавили даже нас.

Капитан Боб принялся хлопотать, как старая бабушка, укладывающая детей спать. Принесли корзину печеного «таро»,[63] или индийской репы, и нам всем дали по штуке. Затем на всю компанию натянули покрывало из грубой коричневой таппы, и после всяческих увещеваний, чтобы мы «мои-мои» и были «маитаи» — иначе говоря, засыпали и были хорошими ребятами, нас, уложенных в постель и заботливо покрытых одеялом, предоставили самим себе.

Сразу же начались оживленные толки относительно того, что нас ожидает; лишь доктор и я (мы лежали рядом), считая, что наше положение располагает скорее к раздумью, чем к разговорам, хранили молчание. Вскоре и остальные приумолкли и, усталые от беспокойных дней, проведенных на фрегате, крепко заснули.

Очнувшись от мыслей, перескакивавших с одного на другое, я слегка ущипнул доктора, но он спал и, решив последовать его примеру, я больше не тревожил его.

Не знаю, как другим, но мне заснуть оказалось очень трудно. Сознание, что нога пригвождена и невозможно переложить ее в какое-нибудь другое место, было очень неприятно.

Но это еще не все: вы могли лежать только на спине, если, конечно, нога у вас в лодыжке не вращается, как на шарнире. Не приходится удивляться, что когда я погрузился в дремоту, от такого неудобного положения мне привиделся кошмар. Мне приснилось, будто я собираюсь выполнять какое-то гимнастическое упражнение, и, изо всех сил дернув злосчастной ногой, я пробудился с мыслью, что кто-то пытается утащить колодки.

Капитан Боб и его подручные жили в деревушке поблизости. Когда на востоке занялась заря, оттуда же появился и старый джентльмен; выйдя из рощи, он приближался, громко приветствуя нас на ходу. Убедившись, что все уже проснулись, он освободил нас из колодок и, подведя к берегу реки, велел раздеться и выкупаться.

— Все наверх, ребята, ханна-ханна, мыться! — крикнул Боб. Он знал много английских слов и выражений и в молодости, как он нам впоследствии рассказывал, плавал в море.

В это время он был с нами один, и нам ничего не стоило бы от него удрать. Но подобная мысль, казалось, даже не приходила ему в голову; в самом деле, он относился к нам с такой открытой душой и так сердечно, что если бы мы даже и подумывали о побеге, то постыдились бы что-нибудь предпринять в этом направлении. Впрочем, он прекрасно знал (как и мы сами вскоре поняли), что по многим причинам всякая попытка к бегству наверняка окончится неудачей, если заранее не будет подготовлено все необходимое для того, чтобы покинуть остров.

Так как Боб был во всех отношениях необыкновенной личностью, я должен описать его поподробней. На нем лежала какая-то «печать своеобразия»; короче говоря, это был здоровенный гигант больше шести футов ростом, толстый, как сорокаведерная бочка. Путешественники часто упоминали об исключительной дородности многих таитян.

Будучи тюремщиком английского консула, капитан Боб одновременно вел небольшое таитянское хозяйство, то есть был владельцем нескольких рощиц хлебных деревьев и кокосовых пальм и никогда не препятствовал созреванию плодов. Поблизости у него имелся участок земли под таро, на который он иногда наведывался.

Земля редко давала Бобу какой-нибудь доход, все шло на собственное потребление. В самом деле, по части обжорства он мог бы перещеголять трех муниципальных советников, налегающих на еду во время публичного банкета.

Один из друзей Боба рассказал мне, что из-за свойственной тому прожорливости в других деревнях островитяне бывают очень недовольны, когда он приходит в гости, ибо таитянский обычай обязывает бесплатно кормить всех пришельцев, и хотя в большинстве случаев в результате взаимных угощений получается одно на одно, с Бобом об этом не могло быть и речи. За один утренний визит он наносил кладовой островитянина такой ущерб, который тот не смог бы возместить, проведя у него все праздники.

Как я уже упоминал, когда-то старик совершил несколько плаваний на китобойном судне; поэтому он очень гордился своими познаниями в английском языке. Научившись ему в кубрике, он знал в основном лишь матросские выражения, звучавшие довольно забавно в его устах.

Однажды я спросил его, сколько ему лет.

— Лет? — воскликнул он, с глубокомысленным видом задумавшись над такой сложной проблемой. — О, много лет… Тысяца лет… Больсе… Больсой целовек, когда капин Тути (капитан Кук) высел на траверз (на морском языке, показался в виду острова).

Это было невероятно; но, желая поддержать разговор, я сказал:

— Вот как, ты видел капина Тути… Ну, как он тебе понравился?

— О, он маитаи (хороший) друг мне и знать мой жена.

Когда я принялся настойчиво убеждать Боба, что в то время его еще и на свете не было, он объяснил, что имел в виду не себя, а своего отца, который действительно вполне мог видеть Кука.

Любопытный факт — все таитяне, молодые и старые, обязательно скажут вам, что на их долю выпала честь быть лично знакомыми с великим мореплавателем; и если вы будете слушать, они войдут во вкус и начнут вспоминать бесконечные анекдоты. Это происходит исключительно от желания угодить, ибо, как они хорошо знают, для белых нет более приятной темы. Что касается явных несовпадений во времени, то об этом они совершенно не думали: дни и годы для них одно и то же.