Вирджиния Вулф - По морю прочь Страница 26

— «Вчера дама, гулявшая по одной из улиц Вестминстера, заметила в окне заброшенного дома кошку. Истощенное животное…»

— С меня хватит, — брюзгливо перебил мистер Торнбери.

— Кошек часто забывают, — заметила мисс Аллан.

— Помни, Уильям, премьер-министр оставил ответ за собой, — сказала миссис Торнбери.

— «Мистер Джошуа Харрис из Илз-Парка, что в Брондзбери, в восемьдесят лет произвел на свет сына», — прочитал Хёрст. — «…Истощенное животное, которое рабочие видели уже несколько дней, было спасено, но — надо же! — искусало в кровь руку спасителя!»

— Одичала от голода, наверное, — прокомментировала мисс Аллан.

— Вы все упускаете главное преимущество пребывания за границей, — сказал мистер Хьюлинг Эллиот, присоединяясь к компании. — Вы могли бы читать новости по-французски, что все равно как не читать их вовсе.

Мистер Эллиот в совершенстве знал коптский язык, хотя старался по возможности скрыть это, и столь изысканно цитировал французские изречения, что было трудно поверить в его способность изъясняться на обычный манер. Он питал глубокое почтение к французам.

— Идете? — спросил он молодых людей. — Надо выйти, пока не стало очень жарко.

— Прошу тебя, не гуляй на жаре, Хью! — взмолилась его жена, вручая ему угловатый сверток, заключавший в себе полкурицы и пакетик изюма.

— Хьюит будет нашим барометром, — сказал мистер Эллиот. — Его растопит раньше, чем меня.

Действительно, если бы из мистера Эллиота удалось вытопить хоть каплю, то остались бы лишь голые ребра. Дамы оказались одни, между ними на полу лежала «Таймс». Мисс Аллан взглянула на отцовские часы.

— Без десяти одиннадцать, — заметила она.

— Работать? — спросила миссис Торнбери.

— Работать, — ответила мисс Аллан.

— Что за милое создание! — прошептала миссис Торнбери вслед удаляющейся прямоугольной фигуре в мужском пиджаке.

— Жизнь у нее наверняка нелегкая, — вздохнула миссис Эллиот.

— О, совсем не легкая, — сказала миссис Торнбери. — Незамужним женщинам приходится зарабатывать — тяжелее некуда.

— А на вид она вполне бодра, — сказала миссис Эллиот.

— Наверное, это очень интересно, — сказала миссис Торнбери. — Завидую ее знаниям.

— Но женщине нужно не это, — сказала миссис Эллиот.

— Боюсь, очень многие могут надеяться лишь на это, — вздохнула миссис Торнбери. — Думаю, их больше, чем мы думаем. Только на днях сэр Харли Летбридж говорил мне, как трудно подобрать юношей для армии — в том числе из-за зубов, конечно. И я слышала, как молодые женщины вполне открыто обсуждают…

— Ужасно, ужасно! — воскликнула миссис Эллиот. — Ведь это, можно сказать, венец жизни женщины. Я, знающая, что такое быть бездетной… — Она вздохнула и умолкла.

— Но мы не должны быть слишком строги, — сказала миссис Торнбери. — Жизнь так изменилась с тех пор, как я была молодой.

— Ну, материнство-то не меняется, — сказала миссис Эллиот.

— В каком-то смысле мы многому можем поучиться у молодежи, — сказала миссис Торнбери. — Я столько узнаю от собственных дочерей!

— Думаю, Хьюлинга это не очень огорчает, — сказала миссис Эллиот. — Но ведь у него есть работа.

— Бездетные женщины могут многое делать для чужих детей, — мягко заметила миссис Торнбери.

— Я пишу довольно много этюдов, — сказала миссис Эллиот. — Но это не настоящее занятие. Так обидно видеть, что у начинающих девушек получается лучше! А работать с натуры трудно — очень трудно!

— А нет ли каких-то учреждений, клубов, которым вы могли бы помогать? — спросила миссис Торнбери.

— Это так изнурительно, — сказала миссис Эллиот. — Я только на вид крепкая — из-за цвета лица, — но это не так: младшая из одиннадцати детей не может быть крепкой.

— Если мать благоразумна, — рассудительно заметила миссис Торнбери, — размер семьи ничего не определяет. И ничто не сравнится с воспитанием, которое дают друг другу братья и сестры. Я в этом уверена. Я убеждалась на собственных детях. Мой старший сын Ральф, например…

Но миссис Эллиот не была склонна внимать опыту старших, ее взгляд блуждал по залу.

— Я знаю, что у моей матери было два выкидыша, — вдруг сказала она. — Первый раз — когда ей встретился огромный танцующий медведь, — их следует запретить, а второй — ужасный случай — наша повариха родила, а у нас был званый ужин. Мое несварение я объясняю этим.

— Выкидыш куда тяжелее, чем роды, — рассеянно пробормотала миссис Торнбери, устраивая на носу очки и подбирая «Таймс». Миссис Эллиот встала и торопливо ушла.

Один из миллиона голосов, вещавших со страниц газеты, донес до миссис Торнбери, что ее родственница вышла замуж за священника в Майнхеде. Не удостоив вниманием ни пьяных женщин, ни золотых критских зверей, ни перемещения войск, ни приемы, ни реформы, ни пожары, ни возмущенных, ни просвещенных, ни великодушных граждан, она поднялась наверх, чтобы написать письмо.

Газета лежала прямо под часами, и вместе они олицетворяли постоянство в переменчивом мире. Мимо прошел мистер Перротт; мистер Веннинг задержался на секунду у стола. Провезли миссис Пейли. Следом прошла Сьюзен. Мистер Веннинг побрел за ней. Прошествовали жены и дети португальских военных — по их одежде было видно, что встали они поздно, в неприбранных спальнях; их сопровождали пользующиеся особым доверием няни с крикливыми младенцами на руках. Настал полдень; прямые солнечные лучи били в крышу; стайка больших мух, гудя, кружила на одном месте; под пальмами подавали напитки со льдом; со скрежетом опустили длинные шторы, и помещение окрасилось в желтый цвет. Часы тикали в безмолвном холле, довольствуясь в качестве слушателей лишь четырьмя-пятью сонными коммерсантами. Иногда снаружи входили белые фигуры в широкополых шляпах, впуская вместе с собой клин жаркого летнего дня, а затем опять изгоняя его дверью. Отдохнув минуту в полумраке, они поднимались наверх. Часы прохрипели один раз, и одновременно зазвучал гонг — сначала тихо, потом все неистовее, а потом опять затихая. Последовала пауза. Затем все, кто поднялся наверх, стали спускаться: калеки, ставившие обе ноги на одну ступеньку, чтобы не упасть; нарядные девочки, державшие няню за палец; толстые старики, на ходу застегивавшие жилетные пуговицы. Гонг прозвенел и в саду; лежавшие люди постепенно начали подниматься и побрели есть, поскольку опять настало время питать свое тело. Даже в полдень в саду были большие пятна и полосы тени, где двое-трое постояльцев могли непринужденно лежать, работая или разговаривая.

Из-за жары обед проходил по преимуществу в молчании; каждый наблюдал за соседями, примечая новые лица и строя догадки о том, кто такие и чем занимаются новые постояльцы. Миссис Пейли, хотя ей было далеко за семьдесят и ноги у нее не ходили, получала большое удовольствие от пищи и от странностей окружающих. Она сидела за маленьким столиком вместе со Сьюзен.

— О том, кто она, я лучше промолчу, — усмехнулась миссис Пейли, окидывая взглядом высокую женщину, одетую подчеркнуто во все белое, с яркими румянами под скулами; она всегда опаздывала и везде появлялась в сопровождении жалкого вида спутницы. При этом замечании Сьюзен покраснела, удивляясь, зачем тетя говорит такие вещи.

Обед продолжался своим чередом, пока все семь блюд не были превращены в объедки и фрукты не стали предметом забавы: их чистили и резали так, как ребенок, лепесток за лепестком, обрывает маргаритку. Пища окончательно потушила пламя человеческого духа, которое могло еще сохраниться в полуденной жаре. Впрочем, Сьюзен, сидя потом в своем номере, так и эдак обдумывала приятный факт, заключавшийся в том, что мистер Веннинг подошел к ней в саду и просидел рядом не меньше получаса, пока она читала тете вслух. Мужчины и женщины стремились скрыться друг от друга в разных уголках, где можно было лежать, не стесняясь чьих-либо взглядов, и с двух до четырех гостиница была практически населена бездушными телами. Если бы внезапно случился пожар или другая смертельная опасность потребовала бы от людей героических усилий, последствия были бы ужасающими, однако — бедствия не происходят в часы сытости. Ближе к четырем дух опять взялся за тело, как огонь начинает лизать черную массу каменного угля. Миссис Пейли широко зевнула беззубым ртом и осудила себя за это, хотя поблизости никого не было, в то время как миссис Эллиот пристально изучала в зеркале свое круглое раскрасневшееся лицо.

Через полчаса, сбросив остатки сна, они встретились в холле, и миссис Пейли сообщила, что собирается выпить чаю.

— Вы тоже любите чай, правда? — спросила она и пригласила миссис Эллиот, чей муж еще не вернулся, за маленький столик, который миссис Пейли специально попросила установить под деревом.

— В этой стране несколько монет могут делать чудеса, — усмехнулась она и послала Сьюзен за еще одной чашкой. — У них тут превосходное печенье, — продолжила она, глядя на полную тарелку крекера. — Не сладкое — я его не люблю, — а сухое печенье… Вы сегодня рисовали?