Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль Страница 26

Он умолк, а потом продолжал медленно, в раздумье:

— Какая стремительная лавина событий! Сколько сладостных и страшных происшествий, сколько восторгов и страданий заключено в этой огромной груде фактов!.. Чего здесь только нет! Страницы истории: Империя, возникшая на крови, вначале опьяненная наслаждениями, властная до жестокости, покоряющая мятежные города, затем неуклонно идущая к развалу и, наконец, утонувшая в крови, в море крови, в котором едва не захлебнулась вся нация… Тут и социальные исследования: мелкая и крупная торговля, проституция, преступность, земельный вопрос, деньги, буржуазия, народ, — тот, что ютится в гнилых трущобах предместий и восстает в крупных промышленных городах, — весь бурный натиск побеждающего социализма, несущего в себе зародыши новой эры… Тут и просто очерки человеческой жизни, задушевные страницы, любовные перипетии, тут борьба ума и сердца с несправедливой природой, гибель тех, кто стонет под бременем непосильной задачи, — это стон доброго начала, приносящего себя в жертву и все же торжествующего в своем страдании… Тут и фантазия, полет воображения за пределы реального, необозримые сады, цветущие во все времена года, соборы с тонкими шпилями искусной работы, волшебные сказки о райском блаженстве, идеальная любовь, возносящаяся к небу при первом поцелуе… Все, все, прекрасное и отвратительное, возвышенное и низменное, цветы, грязь, рыдания, смех, — словом, весь поток жизни, куда-то безостановочно уносящий человечество.

Он снова вернулся к родословному древу, оставленному на столе, расправил его и начал водить по нему пальцем, перечисляя здравствующих поныне членов семьи. Эжен Ругон, свергнутый властелин, свидетель и бесстрастный защитник прежнего режима, потерпевшего крах, теперь член палаты депутатов. Аристид Саккар, перекрасившись в республиканца, издает крупную газету и уже на пути к тому, чтобы нажить новые миллионы; а его сын, Максим, под влиянием страшной болезни стал воздержанным и осторожным; он живет в маленьком особняке на проспекте Буа-де-Булонь и проедает свое состояние; другой же его сын, Виктор, исчез; отверженный обществом, он избежал каторги, бродит где-то во мраке преступного мира, и его ждет неизвестное будущее, быть может, эшафот. Сидония Ругон давно утихомирилась, темные делишки набили ей оскомину, она впала в ханжество и удалилась под сень религии, став казначеем Общества св. Даров, которое помогает девушкам-матерям выйти замуж, оделяя их приданым. Владельцу огромного магазина «Дамское счастье», Октаву Муре, чье огромное состояние все растет, жена, Дениза Бодю, родила в конце зимы второго ребенка; он ее боготворит, хотя и начал немного пошаливать на стороне. Аббат Муре, настоятель церкви Сент-Этроп, живет как великий смиренник вместе со своей сестрой Дезире в глухом болотистом местечке, отказываясь принять от епископа всякое повышение в сане, и подобно святому ожидает своего смертного часа, отвергая все лекарства, хотя его и подтачивает начавшаяся чахотка. Элен Муре счастлива в своем уединении, на берегу моря, близ Марселя, в маленькой усадьбе ее нового мужа, г-на Рамо, который ее обожает; от второго брака у нее нет детей. Полина Кеню по-прежнему живет в Бонневиле, на другом конце Франции, у безбрежного океана; она осталась теперь одна с маленьким Полем и решила после смерти дядюшки Шанто не выходить замуж, а целиком посвятить себя сыну своего двоюродного брата Лазара, который, овдовев, уехал наживать состояние в Америку. Вернувшись в Париж после стачки в Монсу, Этьен Лантье позднее принял участие в Парижской коммуне, идеи которой пламенно защищал; приговоренный к смертной казни, затем помилованный и сосланный, он теперь находится в Нумеа, где даже, говорят, женился и обзавелся ребенком, но неизвестно точно, — мальчиком или девочкой. И, наконец, Жан Маккар; уволенный в отставку после кровавой недели, он перебрался на жительство в Валькейра, возле Плассана, где ему посчастливилось жениться на Мелани Виаль, крепкой, здоровой девушке, единственной дочери зажиточного крестьянина, земля которого приносит ему изрядный доход; забеременев в первую же брачную ночь, его жена в мае разрешилась мальчиком и вот уже опять ходит на третьем месяце, являя пример той безудержной плодовитости, которая не оставляет матерям времени вскармливать грудью своих младенцев.

— Что говорить, — продолжал Паскаль вполголоса, — каждый род вырождается. И в нашей семье мы тоже видим несомненное истощение, быстрый упадок: наша родня в ненасытной жажде наслаждений, в бешеном стремлении удовлетворить свои аппетиты, сгорает слишком быстро. Луизэ, погибший в грудном возрасте, слабоумный Жак-Луи, умерший от нервной болезни. Виктор, вернувшийся в первобытное состояние и скитающийся неведомо где, и наш бедняжка Шарль, такой красивый и хрупкий! Все это последние ответвления древа, последние чахлые побеги, которых не смогли напитать живительные соки нижних ветвей. Червь подточил ствол, теперь он добрался до плодов и пожирает их… Но отчаиваться не надо, каждая семья — это вечное становление. Семьи уходят корнями в глубинные напластования отживших родов, к первому человеку на земле; они будут непрестанно расти, разветвляться, без конца давать новые побеги в грядущих веках… Взгляни на наше древо: оно насчитывает всего пять поколений и имеет не больше значения, чем былинка в огромном, густом лесу человечества, где народы кажутся столетними дубами. Но подумай о тех могучих корнях, которые пронизали всю почву, вспомни о том, что под извечно оплодотворяющим дыханием жизни на верхушках деревьев непрестанно обновляются листья, переплетаясь с листвой других крон. Здесь-то и таится надежда! Она в ежедневном обновлении рода благодаря свежей крови, привносимой извне. Каждый брак добавляет новые элементы: дурные ли, хорошие ли, но их влияние так или иначе препятствует закономерному и прогрессирующему вырождению. Ущерб восполняется, изъяны исчезают, через несколько поколений восстанавливается неизбежное равновесие, и в конце концов возникает средний человек, то безымянное человечество, которое упорно свершает свою таинственную работу на пути к неведомой нам цели.

Он на мгновенье умолк и тяжело вздохнул.

— Что-то станется с нашей семьей? Каков будет ее последний отпрыск?

И он продолжал рассказывать, перечисляя уже не тех оставшихся в живых взрослых членов семьи, чье место он определил, а лишь детей, находящихся еще в младенческом возрасте, которыми теперь интересовался. Он уже написал своему коллеге в Нумеа, желая получить точные сведения о жене Этьена и ребенке, которым она должна была разрешиться; не получая долго ответа, он опасался, что с этой стороны в древе окажется пробел. В отношении двух детей Октава Муре, с которым он поддерживал переписку, он был более осведомлен: девочка так и осталась хворой и внушала тревогу родителям, а мальчик, уродившийся в мать, развивался великолепно. Но больше всего надежд доктор возлагал на детей Жана; с его первенцем, здоровым малышом, в семью, видимо, вольются новые свежие соки, которые принесет с собой возрождающее соприкосновение с землей. Иногда он ездил в Валькейра и, побывав в этом плодородном уголке, возвращался счастливым: так нравились ему спокойствие и рассудительность отца, неизменно шагающего за плугом, простой и веселый нрав матери, способной выносить в своем могучем чреве целый мир. Кто знает, откуда возьмет начало здоровая ветвь? Может быть, долгожданный мудрец и преобразователь будет зачат именно здесь? К сожалению, для того чтобы работа Паскаля благополучно завершилась, ему недоставало кое-каких данных, потому что все эти мальчики и девочки были еще так малы, что он не решался отнести их к той или иной категории. Когда он заговорил об этой надежде будущего, об этих белокурых головках, в его голосе зазвучала нежность, проникнутая затаенной горечью, оттого что он остался холостяком.

Он не отводил взгляда от лежавшего перед ним древа. И вдруг воскликнул:

— И все же разве оно недостаточно полно, не закончено, взгляни только! Повторяю, здесь встречаются все случаи наследственности. Для того чтобы обосновать мою теорию, мне достаточно было сгруппировать эти факты… Но примечательней всего, что здесь наглядно видно, как люди, происходящие от общего родоначальника, кажутся совершенно различными, тогда как на самом деле они представляют собой лишь последовательное видоизменение общих предков. Каков ствол, таковы и ветви, а каковы ветви, таковы листья. Как ни противоположны по темпераменту и по образу жизни твой отец Саккар и твой дядя Эжен Ругон — одна и та же сила породила в одном необузданные аппетиты, в другом — всеподавляющее властолюбие. Грязная сводня Сидония родила чистую лилию Анжелику — натуру пылкую, из тех, что, в зависимости от среды, приходят к религиозному экстазу или к любострастию. Трое детей Муре сформировались под влиянием сходного импульса, но смышленый Октав стал миллионером, торгующим дамскими тряпками, набожный Серж — бедным сельским священником, а слабоумная Дезире — счастливым цветущим созданием. Но еще более разительный пример — это дети Жервезы; все они поражены наследственным нервным заболеванием, и вот результат: Нана становится продажной женщиной, Этьен — руководит восставшими; Жак превращается в убийцу, Клод — в гения. А их двоюродная сестра Полина, воплощая торжествующую честность, великодушно приносит себя в жертву… Все это наследственность, сама жизнь, производящая на свет идиотов, сумасшедших, преступников и великих людей. Место одних клеток, недоразвившихся, занимают другие, и вот там, где мог родиться гений или хотя бы простой честный человек, — появляется мошенник или буйно помешанный. А человечество идет вперед, все увлекая на своем пути.