Эрнест Хемингуэй - Райский сад Страница 27

– Продержись до конца дня, Дэви. Потом, когда они наконец выбрались из оврагов и стали подниматься по склону в сторону леса, следы слона повернули вправо, к старой, протоптанной стадом тропе. Отец и Джума остановились, что-то долго объясняя друг другу, и, поравнявшись с ними, он увидел, как Джума оглянулся назад на проделанный ими путь, а потом посмотрел на лежавший далеко впереди посреди пустынной местности островок каменистых холмов, так, точно мысленно прочерчивал азимут от островка к вершинам трех далеких голубых холмов на горизонте.

– Джума знает, куда идет, – объяснил отец. – Он и раньше догадывался, пока слон не свернул к оврагам. – Отец посмотрел назад, на овраги, через которые они пробирались весь день. – Добраться туда несложно, но придется подниматься в гору.

Они взбирались в гору до наступления темноты, а потом разбили еще один лагерь далеко от воды. Дэвид подстрелил из рогатки двух турачей из небольшой стаи, пересекавшей тропу перед самым закатом. Птицы гуськом, вразвалочку вышли на старую слоновую тропу, чтобы почистить перья, и когда голыш перебил хребет одной из птиц, она задергалась, забила крыльями, поднимая пыль, другая птица бросилась к ней и стала клевать ее. Дэвид взял еще один камень, натянул резинку, выстрелил и попал ей в ребра. Как только он подбежал к подбитым птицам, стая с шумом поднялась в воздух. Джума обернулся, взглянул на Дэвида и на сей раз улыбнулся, а Дэвид подхватил теплых, увесистых, покрытых гладкими перьями птиц и стукнул их о рукоять своего охотничьего ножа.

Устроившись для ночного привала, отец сказал Дэвиду:

– А я и не знал, что турачи забираются так высоко. Ты подстрелил их очень кстати. Молодец.

Джума насадил птиц на палку и зажарил на низком, едва поднимавшемся над углями огне. Пока Джума поджаривал птиц, отец выпил разбавленного виски из металлического колпачка, надевавшегося на фляжку. Потом Джума положил им по грудной части с сердцем, а сам съел обе шейки, спинки и ножки.

– Это очень хорошо, Дэви, – сказал отец. – Теперь нам надолго хватит съестных запасов.

– Мы сильно отстали от слона? – спросил Дэвид.

– Нет, мы почти настигли его, – ответил отец. – Все зависит от того, далеко ли он уходит, когда пасется ночью после восхода луны. Сегодня луна появится на час позже, чем вчера, и на два часа позже, чем в ту ночь, когда ты выследил его.

– Откуда Джуме знать, куда он идет?

– Как-то неподалеку отсюда Джума ранил слона и убил его аскари[38].

– Когда?

– Он говорит, лет пять назад, а значит, и сам толком не помнит. Говорит, ты был тогда еще крошкой.

– И с тех пор слон один?

– Джума так считает. Он не встречал его с тех пор.

Только слышал.

– А что, слон очень большой?

– Бивни фунтов по двести. Мне такие не попадались. Джума рассказывает, был один слон еще крупнее нашего и тоже из этих мест.

– Пожалуй, я посплю, – сказал Дэвид. – Может быть, завтра мне будет легче.

– Ты держался молодцом, – сказал отец. – Я гордился тобой. И Джума тоже.

Проснувшись среди ночи после восхода луны, Дэвид не сомневался, что гордиться им было рано, ну разве чуть-чуть, за его проворство с птицами. Он выследил слона ночью, убедился, что оба бивня на месте, и навел мужчин на его следы. За это они, несомненно, благодарны ему. Но как только началось изнурительное преследование, Дэвид только мешал и мог испортить все дело, как Кибо той ночью, когда он слишком близко подошел к слону. Дэвид понимал, что они злятся на себя за то, что вовремя не отправили его назад. Бивни слона весили по двести фунтов каждый. Должно быть, на слона охотились с тех самых пор, как его бивни выросли до необычных размеров, и вот теперь они втроем убьют его. Они наверняка убьют его, потому что он, Дэвид, сумел продержаться до ночи, хотя уже в полдень совершенно выбился из сил. Возможно, и за это они тоже были ему благодарны. Но для преследования Дэвид был только обузой, и без него они бы управились намного быстрее. Как часто днем он жалел, что предал слона, а к вечеру даже подумал, что лучше бы он вовсе не встречал его. Проснувшись ночью, он понял, что это неправда.

Все утро, работая над рассказом, Дэвид пытался вспомнить, что он чувствовал и что же произошло в тот день. Самое трудное было точно передать его ощущения – такими, какими они были тогда, без налета более поздних переживаний. Детали природы он помнил отчетливо и ясно, как и утро того дня, пока не приступил к описанию длительного, изнуряющего перехода, но и это ему удалось. Передать отношение к слону было сложнее, и, возможно, ему придется отложить работу на время, чтобы суметь точно рассказать, что он чувствовал, и не позже, а именно в тот день. Дэвид вспомнил, что он тогда испытывал, но он слишком устал, чтобы точно передать это чувство в рассказе.

Он думал об охоте и мысленно продолжал жить в рассказе даже тогда, когда запер чемодан, вышел из комнаты и направился по выложенной каменными плитами дорожке к террасе, где под сосной, повернувшись лицом к морю, сидела Марита. Она читала и не могла слышать шагов его босых ног. Увидев ее, Дэвид обрадовался, но потом вспомнил об их нелепом уговоре и ушел в свою комнату. Кэтрин не было, и он вернулся на террасу поговорить с Маритой. Он по-прежнему жил той, настоящей, жизнью, которую оставил в рассказе об Африке, а все окружающее казалось неестественным и фальшивым.

– Доброе утро, – сказал он. – Ты не видела Кэтрин?

– Она куда-то уехала, – ответила девушка. – И велела передать тебе, что вернется.

Неожиданно все стало на свои места.

– Не знаешь, куда она поехала?

– Нет, – сказала девушка. – Она взяла велосипед.

– Бог мой, – сказал Дэвид. – Она же не ездила на нем с тех пор, как мы купили машину.

– Так она и сказала. Она решила вспомнить, как это делается. Ты хорошо поработал?

– Не знаю. Завтра станет ясно.

– Завтракать будешь?

– Не знаю. Поздновато.

– Лучше поешь.

– Пойду приведу себя в порядок, – сказал он.

Он уже принял душ и начал бриться, когда появилась Кэтрин. На ней были купленная в Гро-дю-Руа блуза и короткие холщовые брюки до колен. Было жарко, и блуза насквозь промокла от пота.

– Чудесно, – сказала она. – Только болят мышцы бедер при подъеме в гору.

– Ты далеко заехала, дьяволенок?

– Шесть километров, – сказала она. – Пустяки, но здесь столько подъемов и спусков.

– Страшная жара. Кататься можно разве что ранним утром, – сказал Дэвид. – Но я рад, что ты вспомнила про велосипед.

Она пошла в душ, а когда вернулась, сказала:

– Смотри, какие мы оба смуглые. Как раз такие, как нам хотелось.

– Ты – темнее.

– Ненамного. Ты тоже очень загорел. Посмотри на нас вместе.

Они подошли к высокому зеркалу.

– Ну, как мы тебе? – сказала она. – Очень красиво. Мне нравится.

Она стояла прямо перед ним, и он дотронулся до ее груди.

– Правда, странно, наши мокрые волосы кажутся бесцветными. Тусклыми, как водоросли.

Она взяла расческу и зачесала волосы назад, точно только что вышла из моря.

– Теперь снова буду носить их так. Помнишь, какие у меня были волосы в Гро-дю-Руа и потом, когда мы жили здесь весной.

– Мне нравится, когда они чуть-чуть спадают на лоб.

– А мне так надоело. Но раз тебе нравится… Может быть, поедем в город и позавтракаем?

– Ты еще не ела?

– Хотела подождать тебя.

– Ладно, – сказал он. – Поедем и позавтракаем. Я тоже голоден.

Они отлично позавтракали cafe au lait, brioche с клубничным джемом и oeufs au plat avec jambon, а когда поели, Кэтрин спросила:

– Ты не пойдешь со мной к Жану? Я хочу вымыть голову и подстричься.

– Я подожду тебя здесь.

– Ну, пожалуйста, пойдем со мной. Ты же был там раньше, и хуже от этого никому не стало.

– Нет, дьяволенок. Один раз я уступил, но только раз. Это все равно, что сделать татуировку или еще что-нибудь в этом роде. Не уговаривай.

– Но это так важно для меня. Я хочу, чтобы мы были одинаковыми.

– Мы не можем быть одинаковыми.

– Нет, можем, если ты согласишься.

– Я сказал – нет.

– Даже если это – мое единственное желание?

– Если бы!

– Но мне так хочется, чтобы мы были похожи. Ты уже почти такой, как я, осталось совсем чуть-чуть. Море постаралось за нас.

– Пусть оно и дальше старается.

– Но я хочу сегодня же.

– И тогда, надеюсь, ты будешь довольна?

– Я уже довольна, потому что ты соглашаешься. Я счастлива. Я же тебе нравлюсь. Сам знаешь. Считай, что это ради меня.

– Это глупо.

– Нет, не глупо, раз ты делаешь это для меня.

– Очень расстроишься, если я откажусь?

– Не знаю. Наверное, очень.

– Ладно, – сказал он. – Тебе это правда так важно?

– Да, – сказала она. – Спасибо тебе. Это займет не много времени. Я предупредила Жана, что мы зайдем, и он будет ждать.

– Ты всегда так уверена, что я все сделаю для тебя?

– Я знала, что ради меня ты согласишься.

– Но я не хотел. Не надо было уговаривать.