Джордж Дюморье - Трильби Страница 27

Все сели.

После краткого неловкого молчания миссис Багот взволнованно воскликнула, обращаясь к Таффи:

— Мистер Уинн, мы в страшном смятении. Не знаю, сказал ли вам об этом мой сын, но на рождество он сделал предложение и собирается жениться.

— Жениться! — вскричали Таффи и Лэрд, для которых это было полнейшей неожиданностью.

— Да, он женится на мисс Трильби О'Фиррэл. Как явствует из его письма, она занимает более скромное общественное положение, чем он. Вы знакомы с ней, мистер Уинн?

— О, конечно! Я прекрасно знаю ее, мы все ее знаем.

— Она англичанка?

— По-моему, она английская подданная.

— Она протестантка или католичка? — осведомился священник.

— А я, честное слово, не знаю!

— Вы прекрасно знаете ее — и не знаете этого, мистер Уинн! — укоризненно заметил преподобный Багот.

— Она настоящая леди, мистер Уинн? — нетерпеливо спросила миссис Багот, как если б это интересо-. вало ее гораздо больше.

К этому времени Лэрд предательски покинул своего друга; он улизнул в спальню, оттуда через другую дверь на улицу — и был таков.

— Леди? — переспросил Таффи. — А… знаете ли, это зависит от того, какое значение вы придаете этому слову. Здесь, во Франции, совсем другие понятия. Ее отец, насколько мне известно, был джентльменом — он кончил Кембридж и стал священником, если это имеет какое-нибудь значение!.. Он был неудачник. К сожалению, он пил, ему не повезло в жизни. Он скончался лет шесть или семь тому назад.

— А ее мать?

— Право я почти ничего не знаю о ее матери, кроме того что она была красавицей и по происхождению стояла ниже своего мужа. Она тоже умерла, вскоре после него.

Чем же занимается эта молодая девушка? Она английская гувернантка или что-нибудь в этом роде?

— О нет, нет, ничего подобного, — сказал Таффи и мысленно прибавил: «Низкий трус этот олух Лэрд, взвалить все на меня одного!..»

— Вот как! У нее есть средства к существованию?

— А этого я не знаю… Вернее, конечно, нет.

— Кто же она? Надеюсь, она, во всяком случае, добропорядочная девушка?

— В настоящее время она… гладильщица тонкого белья — здесь это считается вполне приличным занятием.

— Значит, она прачка — так ведь?

— Ну, что вы! Это гораздо выше! Тонкого белья, понимаете! В Париже другие понятия, совершенно другие! Вы никогда не приняли бы ее за прачку по внешности.

— Она очень красива?

— О да, чрезвычайно. Могу определенно сказать — она очень красива, вне всякого сомнения!

— И у нее безупречная репутация?

Таффи, красный, потный, как если б он проделывал самые трудные гимнастические упражнения, молчал, на лице его отражалось мучительное замешательство. Но ничто не могло сравниться с страдальческим выражением материнских глаз, так жадно и вопросительно прикованных к нему.

После нескольких минут тяжелого молчания леди сказала:

— Можете ли вы, о! ради бога, можете ли вы ответить на мой вопрос, мистер Уинн?

— Право, миссис Багот, вы поставили меня в ужасное положение! Я люблю вашего сына как родного брата. Его помолвка — полная неожиданность для меня, грустный сюрприз! Я был готов ко многому, но только не к этому! Я не могу — я не смею скрывать от вас, что для вашего сына этот брак будет страшным мезальянсом, с общественной точки зрения, знаете ли, хотя и я и мистер Мак-Аллистер питаем глубочайшее уважение к бедной мисс Трильби О'Фиррэл, безусловно глубочайшее восхищение, привязанность и уважение! Она была натурщицей.

— Натурщицей, мистер Уинн? В каком смысле? Наверное, есть разного рода натурщицы?

— Ну, натурщицей для всего, в полном смысле этого слова — для головы, рук, ног, всего!

— Натурщицей для фигуры?

— Ну да!

— О боже мой, боже! — вскричала миссис Багот и, вскочив с места, заметалась по мастерской вне себя от волнения, а ее деверь ходил за ней по пятам, умоляя ее успокоиться и взять себя в руки. Он был крайне шокирован ее поведением, но, по-видимому, это было ей глубоко безразлично.

— О мистер Уинн, мистер Уинн! Если б вы только знали, как много значит для меня мой сын, — для всех нас! Он всю жизнь прожил с нами, пока не уехал в этот безнравственный, страшный город! Мой бедный муж и слышать не хотел о том, чтобы он посещал какую-нибудь школу, боясь, что это его испортит, что он научится там плохому. Мой сын был неиспорченным, как чистая девушка, мистер Уинн, я была в нем так уверена, я считала, что могу за него не бояться, — вот почему я уступила его настояниям и отпустила сюда, в этот город одного! О, если б только я поехала с ним! Что я наделала, глупая, глупая!

Мистер Уинн, он не хочет видеть ни меня, ни своего дядю! Он оставил для нас письмо в отеле и написал, что уехал из Парижа, — я не знаю даже куда!.. Мистер Уинн, не можете ли вы, ради бога, не можете ли вы сделать что-нибудь, чтобы предотвратить эту страшную катастрофу? Вы не знаете, как он любит вас обоих, вы бы посмотрели, что он писал о вас мне и своей сестре! Его письма были полны вами!

— Безусловно, миссис Багот, мы с Мак-Аллистером сделаем все, что в наших силах, вы можете на это рассчитывать. Но повлиять на вашего сына мы не можем — это бесполезно, я совершенно в этом уверен! Надо говорить не с ним, а с нею!

— Мистер Уинн! С прачкой, с натурщицей! Бог знает с кем! Когда перед ней открывается такая блестящая персцектива…

— Миссис Багот, вы не знаете ее. Она безусловно, как вы правильно сказали, натурщица и прачка. Но как ни странно будет вам услышать это, как это ни странно мне самому, она… она… даю вам слово, я действительно считаю, что'она лучшая из всех женщин, каких я знаю, самая бескорыстная, самая…

— Ах, она красива — мне это ясно!

— У нее душа красивая, миссис Багот, верьте мне или нет, как хотите, — и вот почему я, как друг вашего сына, всем сердцем заботясь о его будущем, считаю, что говорить надо именно с ней. И разрешите прибавить, что, как ни сочувствую я вам и вашему горестному положению, я огорчен и обеспокоен главным образом за нее.

— Что! Огорчены за нее, когда она собирается выходить замуж за моего сына!

— Нет, не потому, конечно, но в том случае, если она откажется от брака с ним. Правда, она может этого не сделать, но инстинктивно я чувствую, что она это сделает!

— Как, мистер Уинн, неужели это возможно?

— Я постараюсь, чтобы это было так, полностью полагаясь на ее самоотверженную доброту и горячую любовь к вашему сыну…

— Откуда вы знаете, что она горячо любит его?

— Мак-Аллистер и я давно догадались об этом, хотя мы никогда не предполагали, к чему это приведет. Думаю, что прежде всего вы должны повидать ее сами, — у вас будет совершенно новое представление о ней, вас ждет большая неожиданность, уверяю вас.

Миссис Багот нетерпеливо пожала плечами. Последовало молчание.

И вдруг, совсем как в театральной пьесе, за дверью раздался возглас Трильби: «Кому молока!» — и она появилась на пороге. При виде посетителей она хотела было повернуться и уйти. На ней было воскресное платье гризетки и прехорошенький белоснежный чепчик на голове (ведь был первый день Нового года!), и она выглядела как нельзя лучше.

Таффи позвал:

— Войдите, Трильби!

H Трильби вошла в мастерскую.

Как только она увидела лицо миссис Багот, она остановилась как вкопанная — выпрямившись, откинув плечи, с полуоткрытым ртом, с расширенными от ужаса глазами, без кровинки в лице, — трогательный образ, невольно внушавший уважение, так она была прекрасна и полна достоинства, несмотря на скромный свой костюм.

Маленькая леди встала, подошла к ней и, откинув голову, так как Трильби была гораздо выше ее, посмотрела ей прямо в лицо. Трильби прерывисто дышала от волнения.

— Вы — мисс Трильби О'Фиррэл?

— Да, да, я Трильби О'Фиррэл, а вы — миссис Багот, я это сразу поняла!

Новые нотки зазвучали в ее сильном, глубоком, мягком голосе, такие трагичные, проникновенные, так странно созвучные со всей ее внешностью в ту минуту, созвучные с тем, что в эту минуту происходило, что Таффи почувствовал, как холодеют его губы и щеки, по его могучему телу пробежала дрожь.

— О да, вы очень, очень красивы — в этом нет никакого сомнения. Вы хотите выйти замуж за моего сына?

— Я отказывала ему девятнадцать раз, ради него; он сам может это подтвердить. Я неподходящая для него жена. Я знаю это. В рождественскую ночь он сделал мне предложение в двадцатый раз; он поклялся, что назавтра же навсегда покинет Париж, если я откажу ему. У меня не хватило храбрости. Это было малодушием с моей стороны. Страшной ошибкой.

— Вы так его любите?

— Люблю его? Но ведь и вы…

— Милая моя, я его мать!

На это Трильби, казалось, не нашлась ничего ответить.

— Вы только что сами сказали, что вы неподходящая жена для него. Если вы так его любите, неужели вы хотите погубить его замужеством с ним, помешать его карьере, уронить его в глазах общества, разлучить его с сестрой, с семьей и друзьями?