Джозеф Конрад - На отмелях Страница 27

— Вы любите ее, — тихо сказала миссис Треверс.

— Как родную дочь, — тихо произнес Лингард.

— Ах, так, — слабо воскликнула миссис Треверс. С минуту они помолчали.

— Послушайте! — начал опять Лингард. — Когда, еще мальчишкой, я был юнгой на рыбачьем судне и, бывало, видал людей на яхтах, как вы, вы были мне такие же чужие, как вам эти малайцы. Я оставил Англию шестнадцать лет назад и изъездил весь свет. Теперь я уже почти забыл свою родину. И что такое для меня все вы по сравнению с этими двумя? Если бы я сейчас вот тут умер, — разве вы пожалели бы? И разве на родине пожалел бы кто-нибудь? Ни одна душа в целом мире, — кроме вот этих двух.

— Но что же я могу сделать? — спросила она и ждала ответа, перегнувшись за борт.

Он подумал немного, потом поднял голову и тихо заговорил:

— Вы понимаете грозящую вам опасность? Вы боитесь?

— Я, конечно, понимаю смысл ваших слов. Понимаю ли я опасность? — продолжала она. — Нет, решительно не понимаю. И, по правде сказать, совсем не боюсь.

— Вы не боитесь? — разочарованным тоном протянул Лингард. — Может быть, вы мне не верите? А ведь я вам поверил, когда вы сказали, что доверяете мне. Я так надеялся на вас, что вот приехал сюда просить у вас помощи и рассказываю вам то, чего никто не знает.

— Вы не понимаете меня, — порывисто и серьезно проговорила миссис Треверс. — Все это так необычно и внезапно, так странно для меня…

— Ну, конечно. Разве вам знакомы опасности и тревоги? Вам? Но, может быть, если вы все хорошенько обдумаете…

— Вы хотите, чтобы я запугала себя? — Миссис Треверс рассмеялась. Эта веселая нотка совершенно не вязалась с его мрачными мыслями и звучала почти жутко. Но ночь вдруг почему-то показалась ему блестящей и теплой, как день. Смех замолк — и снова возвратилась тьма и больно ударила Лингарда в грудь.

— Я не думаю, чтобы это мне удалось! — спокойно закончила миссис Треверс.

— Не думаете? — Лингард смущенно замялся. — Но ведь положение достаточно плохо — так плохо, что можно испугаться всерьез. Я не трус, — быстро заговорил он, — но уверяю вас, я не смогу ничего сделать, если вы мне не поможете.

— Вы хотите, чтобы я сделала вид, что очень напугана? — быстро спросила миссис Треверс.

— Вот именно, — сделайте вид… Я, вероятно, прошу от вас слишком много. Ведь вы, должно быть, никогда не притворялись в жизни?

— Нет, — отвечала миссис Треверс после паузы.

Послышавшаяся в ее тоне нотка горечи смутила Лингарда.

— Не обижайтесь, — заговорил он. — У меня есть план, как вас отсюда вызволить. Но это нелегко. Смогли бы вы притвориться?

— Может быть, и смогла бы, если бы постаралась. Но для чего?

— Вы все должны переехать на мой бриг, — начал он быстро. — Тогда, может быть, дело обойдется без потасовки. Так boi, скажите, что вы хотите этого, что на яхте вы не чувствуете себя в безопасности… Понимаете?

— Понимаю, — задумчиво проговорила миссис Треверс.

— Мой бриг не велик, но салон вполне подойдет для леди, — с оживлением продолжал Лингард.

— Конечно, в нем ведь уже помещалась принцесса, — спо койно добавила миссис Треверс.

— Я не буду вам мешать.

— Вы меня очень завлекаете.

— Вам вообще никто не будет мешать. Вам даже не придется меня видеть.

— Все это бесспорно удобно, но…

— Я знаю свое место.

— Но я, пожалуй, не смогу убедить, — докончила она.

— Этому я не верю, — бесцеремонно заявил Лингард. — Суть в том, что вы мне не верите. Вы думаете, что только люди вашего круга могут говорить правду.

— Несомненно, — пробормотала она.

— И вы говорите себе — этот малый водится с пиратами, ворами, неграми…

— Послушайте…

— Я никогда не видала таких людей, — продолжал, не слушая, Лингард, — он, наверное, негодяй.

Лингард замолчал, окончательно смущенный. Через минуту раздался спокойный голос миссис Треверс:

— Вы походите на остальных людей тем, что вы начинаете сердиться, когда не можете сразу поставить на своем.

— Я сержусь! — воскликнул Лингард упавшим голосом. — Вы меня не понимаете. Я ведь думаю и о вас. Мне тяжело…

— Я не верю не вам, а своему собственному влиянию. Вы произвели неблагоприятное впечатление на мистера Треверса.

— Неблагоприятное впечатление? Он обошелся со мной, как с бродягой! Ну, да не в этом дело. Он ваш муж, а страх близкого человека всегда тяжело видеть. И потому он…

— Что за макиавеллизм!

— Как вы сказали?

— Я только удивилась, где вы могли сделать такое наблюдение. На море?

— Какое наблюдение? — рассеянно переспросил Лингард и продолжал свою мысль: — Стоит вам сказать слово, и все будет сделано.

— Вы так думаете?

— Я убежден в этом. Ведь даже я сам…

— Конечно, — прервала она, — Но вы не думаете, что после такого недружелюбного прощания вам трудно будет возобновить отношения?

— Человек вроде меня на все готов ради денег. Понимаете?

— А вы ничего не имеете против того, чтобы я воспользовалась таким аргументом? — спросила миссис Треверс помолчав.

— Как вы найдете нужным.

Голос его дрожал, и миссис Треверс в смущении слегка отпрянула назад, точно он к ней прикоснулся.

— Но что же, собственно, за всем этим кроется? — начала недоумевающе миссис Треверс.

— Царство, — ответил Лингард.

Миссис Треверс, широко раскрыв глаза, перегнулась через борт, и их лица приблизились друг к другу.

— Не для вас самого? — прошептала она.

Он почувствовал, как ее дыхание коснулось его лба, и с секунду оставался неподвижным, совершенно неподвижным, как будто не хотел больше ни двигаться, ни говорить.

— Такие вещи сваливаются неожиданно, — начал он вдруг. — Прежде чем сообразишь, в чем дело, уже уходишь в них с головой. Когда я направился в ту бухту на Новой Гвинее, мне и в голову не приходило, куда меня заведет это путешествие. Я, пожалуй, расскажу вам одну историю. Вы поймете! Только вы!

Лингард запнулся, помолчал и сразу заговорил, как бы бросая в ночную тьму свои видения последних двух лет, и миссис Треверс казалось, что слова его вычерчиваются огненными знаками.

Рассказ Лингарда поражал, как открытие нового мира. Ее точно водили по границам какого-то захватывающего существования, и она заглядывала туда через искренний энтузиазм рассказчика. Героизм чувств скрывал нелепую преувеличенность этой благодарности, этой дружбы, этой необъятной преданности, а непоколебимая решимость придавала туманным завоевательным планам Лингарда размеры большого предприятия. Самые знаменитые авантюристы истории вряд ли были больше увлечены своими мечтами о покорении вселенной.

Время от времени он прерывал свой рассказ, как бывает при разговоре со старым другом. «Как вы поступили бы на моем месте?» — спрашивал он и сейчас же спешил дальше, не дожидаясь ответа.

В рассказе его миссис Треверс поразило величие страсти и красота врожденной любви к людям, нашедшей себе и предмет, и способ проявления. Поразила нежность, скрывавшаяся за грубой порывистостью и направлявшаяся на то, чтобы защищать человеческие существа от их собственной судьбы. Быть может, ее ненависть к условностям, убивающим искренние порывы, особенно обострила ее восприимчивость к тому великому и глу бокому, что кроется под человеческими безумствами, какую бы разнообразную форму ни принимали они в различных местах и в различные эпохи.

Что из того, что рассказчик был всего-навсего бродячий моряк, царство, о котором он говорил, — джунгли, люди — лесные дикари, жизни — никому не ведомые? Его простая душа была захвачена величием идеи, и к этим пламенным порывам не при мешивалось ничего пошлого. Как только миссис Треверс поня ла это, рассказ стал находить отклик в смелости ее собственных мыслей, она поддалась очарованию и забыла, где она находится.

Она забыла, что она сама участвует в этой повести, которая представлялась ей далекой от нее, все равно — правда или вымысел, живущий только в образной речи и в том отклике, который она встречала в ее чувствах.

Лингард остановился.

Минута наступившей тишины дала ей возможность подумать. Вначале единственное, что ей пришло в голову, была несколько давящая мысль, что в истории этого человека есть нечто, имеющее значение и для нее самой. Впервые за все это время у нее мелькнула мысль о смерти и опасности. Может быть, именно в этом заключалась для нее значительность рассказа? И вдруг она остро почувствовала, что предприятие Лингарда уже вовлекло целиком ее самое, как вовлекают людей стихийные катастрофы.

Он опять заговорил. Он молчал не больше минуты, но миссис Треверс казалось, что прошли годы — так по-новому воспринимала она теперь его слова. Ею овладело глубокое волнение, точно его приезд сюда и доверие, которое он ей оказывал, были событиями ужасающей важности. Она с тревогой начинала сознавать, что это сливалось с ее собственной жизнью и в то же время было частью рассказанной истории. До слуха ее долетали странные имена: Белараб, Даман, Тенга, Нинграт. Они теперь входили в ее существование, и она со страхом чувствовала, что не в состоянии связать эти имена ни с каким человеческим образом. Они стояли особняком, как бы написанные на пологе ночи. Они принимали символические формы. Они завладевали ее чувствами. Миссис Треверс задумчиво шептала: «Белараб, Даман, Нинграт», — и эти варварские звуки дышали, казалось, какой-то необыкновенной силой, хранили в себе роковой смысл, таили безумие.